Антонина и Аристарх

     – Доброе утро, – приветливо улыбнувшись, мило произнесла молодая дама. – Как спалось, как чувствуешь себя? Погладив редковолосое розовое темечко старичка, подумала: «Хорошо, если бы мой славный, оставляя этот свет и свою молодую жизнелюбивую супругу, не был обременён долгими страданиями».
     – Не беспокойся, всё ладно, – утешил её любимый.
     Гладя белоснежную руку жены, мечтательно подумал: «Небось, утомительно наследства ждёт. Оставлю, конечно, – не унести с собой, однако – исходя из сущей соразмерности и затрат. В общем, вздохнул, не будет удивительным, если в катафалке рядом со мной не окажется заботливой нежной ручки», и продолжал поглаживать перламутровые пальчики и пухленький локоток.
     Так и ворковали голубки изо дня в день, желая своей половинке только доброго и прекрасного, продолжая думать обо всем хорошем и насущном.
     Если Антонине вдруг требовалась новая модная шубка, коих в её гардеробе становилось всё больше и больше, Аристарх Прокопьевич с радостью давал ей нужную сумму и с удовлетворением отмечал в своём блокноте на сколько рубликов уменьшилось его наследие. При этом он долго размышлял, какую прихоть он запишет в завещании в противовес капризу своей красавицы.
     Иной раз Аристарх Прокопьевич просил вывести его на улицу и погулять с ним по зелёному скверу. Антонина, не спеша толкая перед собой коляску с желанным, трудно размышляла о том, на что теперь следует раскошелить желанного.
     И вновь, не отказывая друг другу в радостях и удовольствиях, два милых заботливых человека жили, как это принято говорить, душа в душу.
     Непонятно отчего, но молодая особа, казалось, в своих устремлениях куда-то всё время торопилась, а персона немолодых лет никуда уже не спешила. От этого они по-разному относились к пище. Супруга ела так, словно завтра же занеможет какой-нибудь желудочной болезнью и надо успеть всё перепробовать и съесть. Её муж питался не спеша и без особых притязаний к «трапезе», будто экономя силы и сберегая свои внутренние резервы для будущих поеданий.
     Они любили хорошие вина. Он понемногу отпивал, мечтательно цокая язычком и медленно пропуская капли ароматного пития через полость рта. Она с зычным бульком сглатывала чудесную жидкость, которая, не коснувшись запрокинутого нёба, проваливалась сразу глубоко внутрь, чтобы утончённо обжечь просторный желудок и затуманить взор лазурно-стеклянных глаз.
     Он с нежными чувствами провожал взглядом, проходивших мимо, юных легкокрылых девиц. Она жадно пожирала стать молодцеватых мужчин, цепким взглядом задерживаясь на покрое их плотно облегающих брюк.
     Глядя паре вслед, прохожие недоумевали: как столь отличительная друг от друга чета, невзирая на столь заметное различие в годах, сумела сохранить впечатляющее пристрастие к своей глубоколюбимой половинке.
     – Такой брак не может долго существовать из расчёта. Только любовь способна хранить их нетленный союз, – говорили прохожие или обязательно так думали.
     А союз становился на удивление продолжительным. Даже Аристарх удивлялся затянувшемуся следствию событий.
     «Эдак у меня и средств не останется для достойного ухода в мир моих предков, – размышлял он. – Неужели на старости лет придётся экономить? Да и воображение слабеть стало», – вздыхал с сожалением, когда вновь правил завещание для уравновешивания потребностей Тоши в нынешнем миру и своей удовлетворённости – в будущем вечном.
     Между тем на двадцатом году их совместной идиллии, Аристарх с досадой стал замечать, что жена вдруг начала стариться. Его же зеркальное отражение никак не стремилось отличаться от прежнего. И чем дальше, тем жена заметней склонялась под тяжестью лет. Умиротворению Аристарха противопоставлялась едва сдерживаемая вежливость жены, блеску его розовых щёк – желтоватая бледность её пухлого лица, обрамленного складками нескольких подбородков.
     Возможно, это как-то и беспокоило Антонину, но Аристарха – в особенности.
     «Жаль, что остаток лет мне приходится доживать с дамой не моего вкуса. Но что поделаешь, – сокрушался он, – столько беспокойства потребуют хлопоты нового брака».
     Прошло ещё четыре года их совместной жизни. Аристарха Прокопьевича они, можно сказать, прежней радостью не озаряли. Но он смирился со своей участью.
     И Антонина Владимировна со многим смирилась. Она охладела не только к застольным яствам, но и к противоположному полу, разглядывать который уже не успевала из-за затруднений в быстрых движениях, слабости зрения и притупления прежнего темперамента.
     То ли дело лучезарный Аристарх! Он ещё беспокойней озирался на, снующих вдоль аллеи девиц, потому как одышка Тоши не позволяла его коляске своевременно следовать за манящими силуэтами.
     Но самая большая боль ждала половинку преклонных лет впереди.
     Весной следующего года верная заботливая жена вдруг слегла от осложнённой простуды и скоропостижно скончалась.
     «Господи, за что мне такое наказание? – недоумевал Аристарх Прокопьевич, – куда мне теперь с моими деньгами? А сколько заветных желаний никогда не исполнится. Сколько лет прожил и всё внапрасную!»
     Почтальон принесла телеграммы с соболезнованиями безвременному вдовцу.
     – Постой, голубушка, – окликнул адресат. – Сделай милость старику, отправь это куда следует.
     Покряхтывая, он слез с коляски, с которой никогда прежде самостоятельно не вставал, взял со стола чистый лист бумаги и аккуратно вывел: Солидный обеспеченный мужчина без вредных привычек ищет молодую женщину приятной наружности для совместного проживания.
     Оставшись наедине, Аристарх Прокопьевич достал затёртый блокнот и, тяжело вздохнув, вырвал из него прежде исписанные листы. «Ну что ж, начнём сызнова».
     Мечтательная улыбка озарила немолодое лицо.