Борис Маркович

     Послышался характерный нарочито подчёркнутый звук появления соседа на лоджии – знак того, что Борис Маркович начинает привычный вечерний моцион и приглашает меня составить ему компанию.
     Наши лоджии разграничивает невысокая полупрозрачная перегородка. Иные соседи отгородились глухими стенками во всю высоту проёма. Для нас же эта обособленность оказалась совершенно неприемлемой.
     Кипяток уже ждал своей участи, и пока я переоблачался в лёгкое спортивное трико, заварной чайник воспарил крутым ароматом лепестков индийского чая.
     Удобно расположившись в кресле, сосед терпеливо ждал.
     – Здравствуйте, Борис Маркович, рад встрече, – обратился я к нему.
     – Здравствуйте, Александр Васильевич. Мне не менее приятно видеть вас. Благодарю, что имеете возможность поговорить со мной. Сегодня прекрасный вечер! Мы можем пообщаться на фоне прекрасной панорамы.
     Грациозно держа чашечку за узкое фигурное ушко, он провёл ею вдоль открывшегося вида. Эта чашечка из дорогого китайского фарфора была непременным спутником всех наших бесед. Крепкий запах изысканного кофе струился из неё.
     Борис Маркович с удовольствием заметил мой взгляд:
     – Быть может, вам стоит попробовать? Этот божественный напиток никого не оставит равнодушным. Уверяю, вам очень понравится.
     – Премного благодарен, но моему моторчику (я приложил руку к левой части груди) гораздо предпочтительней – чай.
     Вечер действительно был прекрасным. Диск алого солнца, пройдя свой привычный путь, остывая, медленно опускался за горизонт.
     Борис Маркович умел начать любую тему и вызвать интерес у собеседника. Я же, по обычаю, привносил в обсуждение неожиданную «изюминку». Такая манера диалога позволяла развить бурную, но не напряжённую дискуссию.
     Отпив из чашечки и смакуя терпкий вкус напитка, я ждал.
     Собеседник повторил моё движение и, как бы отвлеченно, начал:
     – Александр, вы не находите, что с годами мы становимся всё более бесчувственными и равнодушными, можно сказать, огрубеваем душой?
     Мне следовало отвечать, и с небольшой паузой, я предложил свою версию:
     – Это, по-моему, происходит от излишнего привыкания, не иначе.
     – Вы, вероятно, не так поняли, – возразил сосед, вдумываясь, к чему я склоняю своё утверждение.
     – А мне кажется, уважаемый Борис Маркович, что это вы не вникли в смысл моих слов и вновь-таки доверяете больше устоявшемуся мнению, мол, все мы грубеем от возраста.
     – Именно так – от возраста. А вы не согласны?
     – Однозначно, – подтвердил я. – Уверяю вас, с возрастом мы не огрубевает, а, напротив, из-за повышенной сентиментальности, становимся более чуткими и ранимыми. Однако наша доверчивость, учитывая всевозможные доводы, перестаёт реагировать на окружающие потрясения. Привыкает, так сказать.
     – Но как же не верить в доводы, если они исходят из доказанной очевидности? – рассудительно оппонировал Борис Маркович.
     – Вот-вот, и вы о том же. Если очевидность, зачем её доказывать? Когда очевидность приходится доказывать, мне всё больше верится в её неочевидность. Реальность достаточно лишь воспринимать. Зачем, скажем, вам знать о пыльце, которая слетает с тычинок цветка и передаёт его запах? Не проще ли просто самозабвенно наслаждаться ароматом? Мы совсем перестали доверять собственным чувствам и ощущениям, но верим понятиям и доводам.
     – Хм…, – в размышлении произнёс Борис Маркович, не замечая, что пытается пить из пустой чашки.
     Я овладел инициативой:
     – Вот, к примеру, вы когда-нибудь видели, что Земля вращается? Нет. И не увидите. Даже из космоса. Потому что никогда не сможете удержаться в неподвижной точке относительно Земли. В космосе попросту нет такой точки, он весь в постоянном движении.
     Кстати, вы не знаете, кто завертел нашу Землю?
     – Нет, конечно.
     – А не знаете, кто знает?
     Борис Маркович удивлённо посмотрел на меня.
     – Можете не отвечать. Никто не знает и никогда не узнает. Однако мы все привыкли верить в это понятие, как и во многие, многие другие.
     – А вам не кажется, – учтиво заметил Борис Маркович, отставив, наконец, свою пустую чашку в сторону, что, если каждый будет жить своими чувствами и ощущениями, мы совсем перестанем понимать ход многих событий.
     – Ход многих событий в смысле привычного понимания, – закончил я его мысль. – Но ведь вы не хуже меня знаете, что не все события в эти привычные понимания укладываются. И вместо того, чтобы принять очевидное событие, мы начинаем предлагать гипотезы и версии, дабы убедить себя. Не получается? Значит, события просто не могло быть. Но было же. И нам становится проще найти повод, как от него избавиться, или подогнать логику под привычные: «мистика», «чудо».
     Наступила пауза.
     Борис Маркович, не найдя ответа, заглянул в свою чашку и, обнаружив её пустой, повернулся ко мне.
     Я наклонил свою, показывая, что чай тоже закончился.
     – Так, может быть ещё по одной? – предложил сосед.
     – В другой раз, – отозвался я. – Мне сегодня предстоит поработать. Есть неотложная тема.
     – Александр, надеюсь, вы как-нибудь расскажете о ней?
     – Непременно.
     – Ну, так мы надолго не прощаемся? – в вопросе собеседника прозвучало очевидное пожелание.
     – Конечно.
     – Тогда, до новой встречи. Очень интересно было услышать ваше сегодняшнее мнение.
     Я кивнул в ответ.
     Борис Маркович неторопливо встал, внимательно одёрнул полу длинного халата и, приподняв чашечку, понёс её перед собой, словно подсвечник с догорающей свечой. Он больше не отвлекался в мою сторону, так как всецело был занят мыслью о подготовке к предстоящему сну; о том, что перед сном следует пожелать любимой Саре, которая наверняка уже приготовила постель и терпеливо ждала мужа.
     Нет, с возрастом в их семье никакой бесчувственности, а тем более грубости, не могло появиться, и Борис Маркович понимал это не хуже меня.