Диссертация

Как только в ректорате вспоминали, что  Агапа Ермолаевича давно пора отправить на заслуженный отдых, возникал вопрос: кем его заменить? Преподавал он настолько сложную науку, что при упоминании её коллеги не могли, хотя бы мысленно, не перекреститься. При этом название предмета в учебном процессе звучало  более чем тривиально: «Теория и расчёт сельскохозяйственных машин».
Агап Ермолаевич был связан с «теорией» с былых, незапамятных времён. Она кормила его исправно.  Но годы шли. Не заметил, как заболел неизлечимой болезнью – старостью. Внешне и многими чертами характера стал похож на Жака Паганеля:  похудел, от чего казался стройнее и выше, стал крайне рассеянным.
Лекции Агап Ермолаевич не разбавлял устным текстом,  писал мелом на доске. В науке о расчётах сельхозмашин рассуждать не о чем. Одни формулы и каждая на двух – трёх тетрадных страницах  убористым почерком. 
Последнее время при изложении материала стал из-за рассеянности постоянно курсировать от стола, где лежит не пожелтевший, а уже ставший от старости тёмно-коричневым  конспект, до доски, и обратно. Посмотрит конспект с формулами, пойдёт к доске. Пока идёт, забудет, что читал. Возвращается к столу. Читает. Подойдёт к доске, оказывается, писать нечем, забыл мел на столе. Пойдёт к столу, опять читает. Не успеет дойти до доски, кто-нибудь из студентов специально отвлечёт, задаст вопрос.  Пока говорит, забудет, что читал. И так до бесконечности…
В минуты тайного откровения Агап Ермолаевич и сам чувствовал, что с преподаванием пора заканчивать. Нечего народ смешить. Одно обстоятельство не позволяло ему написать заявление об уходе. Много лет готовил кандидатскую диссертацию, собрал теоретические выкладки, но довести дело до конца не смог. Его идея  была эксклюзивной,  никогда не применялась и не испытывалась на практике. Хотя являлась актуальной, простой и понятной.
Отечественным конструкторам оказалось не по зубам придумать  машину для разбрасывания навоза. Каждую зиму колхозники вывозили навоз с ферм на поля и сваливали в кучи. До середины лета кучи не оттаивали, хлеб на их месте дурил, не вызревал, а между кучами земля оставалась скудной, на ней даже сорняки не росли.
Однажды Агапу Ермолаевичу явилась гениальная мысль. Он изложил её в названии будущей кандидатской, возможно и докторской диссертации: «Повышение урожайности сельскохозяйственных культур за счёт использования метода взрыва при внесении на поля органических удобрений».
– Ну что может быть проще и гениальнее, радостно рассуждал осенённый Агап Ермолаевич, – подложил под кучу навоза заряд взрывчатки, да ка-а-к ахнул! Не надо никаких машин. Навоз сам разлетится по полю во все стороны…    
За годы работы Агапа Ермолаевича, в институте сменились несколько проректоров по науке. Ни один из них почему-то не пожелал удостоить его идею хотя бы разговором. Недавно вновь сменился проректор и Агап Ермолаевич, ни на что не надеясь, больше для очистки совести, пошёл с челобитной. На удивление, хоть и витиевато, но  новый проректор похвалил его  за необычно смелое мышление и пообещал помочь провести опыты.
То ли проректор оказался таким же, как и Агап Ермолаевич, прогрессивным человеком, то ли, пожалел старика, но слово своё сдержал. Во время летних каникул договорился с командиром воинской части насчёт взрывчатки и взрывника, позвонил в колхоз, где сам работал до защиты диссертации, от института выделил колёсный трактор и помощника – дворника, который всё лето бил баклуши.
Дворник в детстве чего-то сильно испугался, или ударился обо что-то, в его голове буквы выпали из кассы и перемешались. Стал картавить. Иногда произносил слова так, что трудно было понять, чего он хочет.
– Лекций дворнику в колхозе не читать. Работать лопатой может и картавый, – рассудил проректор и выписал дворнику командировку, как младшему научному сотруднику.
И вот, счастливый и сияющий Агап Ермолаевич, вместе с личным помощником и взрывником, на гружёной взрывчаткой и шанцевым  инструментом тракторной телеге въезжает в колхоз, где его уже ждут. Хлеб в колхозный магазин из райцентра ещё не привезли, поэтому председатель  вручает гостям банку молока, говорит о пользе науки и провожает до места проживания – до школы. За одно, показывает расположенный на краю села испытательный полигон – заставленное навозными кучами поле.
Агапу Ермолаевичу не терпелось, хотел быстрее начать дело, о котором мечтал большую часть жизни. Все мысли были только там, на поле, среди навозных куч. Поэтому, наскоро разложив вещи, закрыв взрывчатку под замок и чокнувшись с помощниками за успехи науки стаканами, наполненными председательским молоком,  двинулся на «бранное» поле.
Трудно передать словами чувства, которые испытал Агап Ермолаевич, оказавшись в своей желанной стихии. Он готов был обнять и погладить каждую кучу, называл их нежно и ласково. Перебирал руками торчавшую из куч солому, словно ласкал локоны любимой женщины. Никогда в жизни он не был так счастлив…
Однако дело торопило. Нужно было вырыть на краю поля «окопы» для укрытия от взрывов. Пересчитать, обмерить, и вычислить физическую массу куч. Начертить план их расположения на местности, присвоить каждой порядковый номер и так далее и тому подобное. Настоящая наука – занятие архи сложное, хлопотное и тяжёлое…
Едва приступили к работе, невдалеке собрались любопытные деревенские пацаны. Близко не подходили, вопросы тоже не задавали. Только наблюдали. По деревне пронёсся слух, будто приезжие будут что-то взрывать. Гришка с Тимохой проверили. Побывали тайком в школе и убедились, что в комнате технички стоят ящики с взрывчаткой.
– Точно, будут взрывать. К тому же один из приезжих плохо говорит по-русски. Иностранец. Наверно к ферме подбираются, или к водокачке. А в навозе копаются для отвода глаз. Маскируются. Надо бы сообщить куда следует, – потихоньку переговаривались между собой пацаны.
Закончив запланированные на день работы, экспериментаторы собрались расходиться. Агап Ермолаевич хотел написать отчёт о первых часах пребывания в колхозе. У взрывника председательское молоко не давало покоя, всё время рвалось наружу, поэтому он решил заняться заготовкой харчей. Дворнику были ближе другие хозяйственные заботы. Сопровождая ломаный русский язык выразительными жестами, дворник попросил местных ребятишек подойти поближе. Ребята подходить боялись. Внимательно следили за жестами дворника и оглядывались по сторонам, куда в случае чего можно будет сигануть.
Самыми смелыми оказались старшие – Гришка с Тимохой, деревенские заводилы и законченные обормоты.
– Гебята, у вас есть пани, – обратился к ним дворник.
– Что, что, – не поняли пацаны, – девки, чё ли? Конечно, есть. Каждый вечер в клубе скачут…
– Нет, гебята, я говогю – паня, па-ня.
– Прасковью Ивановну у нас Паней зовут. Она за речкой с Ванькой хромым живёт, – догадался Тимоха.
– Та нет же, я говогю па-ня, па-ня, па-ня…Дворник начал подпрыгивать, хлопать себя по бокам и чесать под мышками…
– Да баню, баню, он спрашивает. Перебирал дерьмо, вот и зачесался, – догадался Гришка, – Так бы и сказал, баня нужна. Колхозная «паня» у нас есть. По средам для мужиков работает. Но мы свою топим, и в речке моемся.
– Хочу паню, –  жалостливо продолжал дворник.
– Около школы живёт Стёпка Чижик. Договорись, за бутылку он и баню истопит, и веником напарит.
– Ну, его, к лешему,  пошли отсюда, а то не заметишь, как секреты начнёт выпытывать,– потянул Тимоха за рукав Гришку.
Не сговариваясь, друзья понеслись к речке.
Ребята никак не ожидали увидеть на берегу второго приезжего, молодого парня. Затаились в кустах и стали наблюдать.
Тот повертел в руках какой-то предмет, похожий на кусок хозяйственного мыла, обвязанный шнурком от ботинка, положил его на землю, стал раздеваться. Затем поднёс к шнурку сигарету, посыпались искры, наподобие бенгальского огня. Парень торопливо швырнул «мыло» в речку, стал на колени, заткнул пальцами уши и пригнул голову к земле.
– Ёгой занимается, – со знанием дела прошептал Тимоха.
– Ага, сейчас как ёгонёт, не возрадуешься. Ложись быстрее, пока цел. Рыбу он глушит. Как только рванёт, побежим брать с поличным…
Принятая поза отозвалась у парня в животе. Он в очередной раз от души расслабился. Возможно в этот момент, и произошёл взрыв, которого он не заметил. Решил подождать ещё. На самом деле, парень плохо прикрепил к взрывчатке шнур и тот при ударе о воду, отвалился…
Гришка с Тимохой полежали какое-то время, и подошли к парню.
– Водяному, что ли молишься? – спросил Гришка.
Парень непонимающе посмотрел на ребят и вместо ответа, тоже спросил:
– А взрыв был?
– Был, был, и не один. Вон сзади тебя так рвануло, что кочку разворотило, – засмеялись ребята.
Парень был крутой и обиделся. Заговорил на армейском жаргоне, словно находился в своей каптёрке:
– А ну, пошли отсюда! Бродют тут всякие, а потом, портянки пропадают!
Ребята были не из пугливых. Видали они в своей деревне и круче этого браконьера. Поэтому Гришка посоветовал ему:
– Ты больно-то не тужься, а то ненароком выпустишь ещё «голубка», громко пукнешь, снаряд в реке и сдетонирует. Получишь контузию. Потом всю жизнь будешь невпопад смеяться…
Парень, не ожидал такого отпора, раскрыл рот. А ребята, от греха подальше, бросились наутёк. Остановились только в центре деревни. Гришка предложил проучить хмыря, из-за которого они не искупались и бежали до пота.
– Он ведь среди приезжих главный по взрывам. Утром «диверсанты» начнут взрывать навоз. Давай в одну из куч натаскаем из школы взрывчатки. Устроим навозный фейерверк. Пусть потом хмырь отдувается.
– Так ведь обнаружат, что взрывчатка исчезла, поднимут шухер, –  засомневался Тимоха.
– А мы возьмём её из нижнего ящика. До него завтра руки не дойдут, и никто не догадается.
Не откладывая дело на утро, ребята приступили к осуществлению задуманного. Зарядили взрывчаткой  кучу, на которой был прикреплён листок с цифрой три.
Агап Ермолаевич с помощниками, ничего не подозревая, отправились проводить эксперименты с восходом солнца. Сфотографировались на фоне исходной позиции и заложили взрывчатку под крайнюю кучу. Убедившись, что вокруг никого нет, залегли в отрытом накануне «окопе». Взрывник поджёг бикфордов шнур. Взрыв получился так себе. Только разворошил, но не поднял в воздух навоз. Агап Ермолаевич сделал в журнале пометку и предложил взрывнику усилить заряд. Занялись кучей под номером два. Опять проверили, нет ли поблизости людей, или скота, подожгли шнур и свалились в «окоп». От усиленного заряда сдетонировала взрывчатка в третьей куче и сдвоенный взрыв получился такой силы, что «окоп», вместе с командой завалило навозом вперемешку с глиной. На ближайшей ферме тревожно и протяжно замычали коровы, в деревне навзрыд завыли собаки, шумно и с криком взлетели и скрылись в неизвестном направлении все грачи и вороны.
– Ни хрена себе, хрена! Что это было? Меня чуть из сапог не вышибло, – стряхивая с ушей навоз, заговорил на чистейшем русском языке дворник, исполнявший обязанности младшего научного сотрудника. От контузии у него в башке буквы возвратились в порядок алфавита, каждая на своё место. Сообразив, что избавился от картавости, мучившей с детства, дворник едва не лишился рассудка. Словно благой, пошёл в пляс, нарезая круги вокруг охреневших  коллег, напевая : «Ах вы, сени мои, сени, сени новые мои…
Агап Ермолаевич долго не мог прийти в себя, тупо смотрел на огромную воронку, образовавшуюся на месте кучи номер три. Никак не мог сообразить, почему она без взрывчатки так мощно взорвалась? Это что, открытие неизвестных науке физико-химических особенностей  навоза? Такое открытие не то, что на кандидатскую диссертацию, ещё и на Нобелевскую премию потянет. Ведь Нобель прославился тем, что «подарил» человечеству динамит. А он, Агап Ермолаевич, до сих пор никому не известный преподаватель теории сельхозмашин,  опытным путём установил наличие свойств этого самого нобелевского динамита в обыкновенном коровьем навозе…
С лица слегка контуженного подрывника, не сходило умиление.
– Ну, шеф, крути на кителе дырочку под орден, – обратился он к Агапу Ермолаевичу. – Наверно не догадываешься, что сегодня мы совершили подвиг, ликвидировали крупный схрон взрывчатки времён второй мировой войны. Многие жизни соотечественников спасли…
Подрывник не заметил, что рядом уже стоял председатель колхоза и с нескрываемой болью смотрел на изуродованную взрывом пашню. Прикидывал, сколько времени понадобится бульдозеру, чтобы заровнять яму. По образованию он был историк, поэтому не мог не возразить авторитетно:
– Какой схрон? Со времён Мамая, в наших краях никто не воевал. Больше ничего не взрывайте. Вызову тех, кто направил вас в колхоз, пусть разбираются и возмещают ущерб.
Агап Ермолаевич ещё долго стоял возле уродливой воронки, источающей смешанный запах навоза и взрывчатки. Шум в  голове постепенно угасал. Его место заполняло и становилось всё более отчётливым осознание только что свершившихся безвозвратных потерь:
– В этой яме похоронены многие жизненные мечты. Не будет никакой кандидатской. Лучше бы не ездил в колхоз…
Во время утренних событий главные их виновники – Гришка с Тимохой, ещё дрыхли без задних гач. Когда они прибежали на поле, там уже никого не было. В школе тоже было пусто. Агапа Ермолаевича вместе со счастливым, неумолкающим ни на минуту дворником, забрал  проректор. Хмыря-подрывника с оставшейся взрывчаткой, увезли на машине воинской части. Лишь на тумбочке у дивана, на котором ночевал Агап Ермолаевич, лежала толстая тетрадь с научными записями. Возможно, он забыл её по рассеянности, а, может быть, оставил из-за ненадобности. На обложке тетради значились две надписи и стояли две даты. Под названием диссертации  стояла дата двадцатилетней давности.  Вторая соответствовала дню приездаАгапа Ермолаевича в колхоз. Он поставил её под надписью, наполненной старческими оптимистическими надеждами: «Жизнь продолжается!!!»
– Спрячь тетрадь у себя, – предложил Гришка Тимохе. Спросят, отдашь. Не спросят, пригодится. Ведь ты собираешься учиться в сельхозинституте, по тетради защитишь диссертацию.
Я стану лётчиком, ты – учёным инженером. Будем вместе кучи взрывать. Ты на земле, а я буду с неба на них пикировать.
Так что, ЖИЗНЬ, друзья мои, действительно ПРОДОЛЖАЕТСЯ!!!