Глава 27. На пасеке

-Аня - Васек подсел ко мне на бревнышко. - Завтра сходи на пасеку к Ивану Матвеичу вместо меня. Сходишь, ладно?

Мы все собрались в нашем излюбленном Слепом Овражке. После новости о том, что Митя жив, у всех было приподнятое настроение.

-Ладно, схожу. А ты почему не пойдешь?

-Дело есть. Нам… - Трубачев понизил голос до шепота, - нам Игнат сводку раздал. С фронта! Завтра переписывать будем.

-Что за сводка? Бьют наши фашистов?

-Еще как! Потом покажу, она у Саши осталась.

Я улыбнулась товарищу. То, что наши бойцы смело сражаются против врага, еще больше подняло мне настроение. Значит, война может скоро окончиться, и мы уедем домой!

-Так сходишь?

Васек оглядел меня, словно размышляя, стоит ли отпускать меня одну:

-Если страшно, так не ходи. Или тебе кого-то в помощь дать?

-Не страшно. - Я решительно кивнула. - Одна пойду. А мне дадите сводку переписать? Или как?

-Дадим, дадим. У тебя почерк хороший, крупный. Сразу все увидят.

… Встав рано утром, я оделась, привела в порядок волосы. Надо было идти на пасеку. Радовало то, что увижу Николая Григорьевича - отца нашего любимого учителя. Да и с Иваном Матвеичем познакомлюсь: ни разу его не видела.

-Доню, вот, повяжись. - Баба Ивга протянула мне широкий, цветастый платок.  - Коль остановят фашисты, скажешь, что колхозница, за грибами идешь. Корзинку я дам.

-Аня, возьми. - Васек сунул мне в руку несколько листков, исписанных детским почерком. - Передашь Ивану Матвеичу, скажешь - от Севы.

Сева Малютин, живший недалеко от нынешнего гитлеровского штаба, очень помогал нам и взрослым. Повезло, что он немного знал немецкий язык и мог разобрать то, о чем говорили между собой фашисты. Все то, что было услышано, Сева записывал на клочках бумаги и передавал Ваську.

-Хорошо. - Я бережно спрятала листки на дно корзины.

Идти до пасеки было недолго. Лес приветливо шумел ветками, мягкая трава на тропинках приминалась под моими ногами. Я шла осторожно: а вдруг за деревьями притаились немцы?

Но все оказалось лишь моими напрасными страхами. Наконец показался домик, где и жил Иван Матвеич. Толкнув дверь калитки, я зашла во двор. И тут же остановилась: на меня с лаем кинулась маленькая, черная собака.

-Тихо, тихо, - пыталась я ее урезонить. - Чего расшумелась? Я своя, пионерка. Ты Бобик?

Услышав кличку, песик смолк и завилял хвостом. Я присела на корточки и погладила его густую, черную шерсть. Собаки были мной любимы с тех пор, как я впервые попала на кинологическую площадку и увидела, как мой папа учит собак охране и защите хозяев.

Из окна выглянуло чье-то лицо. Я поднялась на ноги.

-Ты кто? - На меня смотрел пожилой человек, с морщинистым лицом и веселыми, голубыми, как небо, глазами. - Что ты тут делаешь?

Я стушевалась. Что говорить? Ведь Васек ничего не сказал мне на этот счет…

-Кто там, Иван? - За спиной старика появилась еще одна фигура. Мое сердце забилось: это был Николай Григорьевич!

-Николай Григорьевич, я это, я!  Аня Красавина, сестра Мити!

-Анечка! - Отец Сергея Николаевича очень обрадовался, увидав меня. - Иван, она своя, пионерка. Заходи, Анечка.

Я несмело шагнула в дом. Там, кроме Николая Григорьевича и Ивана Матвеича, была еще женщина: невысокая, плотная, с круглым лицом. Она оглядела меня и улыбнулась по-матерински ласково.

-Иди сюда, пионерка, - позвал меня Иван Матвеич. - Рассказывай, что в колхозе. Фашисты продовольствие собирают?

-Да, собирают. Точнее, грабят! - Я присела на лавочку. - Врываются в дома, кур крадут, свиней забирают. Хлеб - и тот выносят. А тех, кто не отдает - бьют! Вот, кстати…

Я вынула из корзины листочки бумаги. Иван Матвеич взглянул на них:

-Это кто у вас такой грамотный? Кое-что даже по-немецки написано.

- Сева Малютин. Он знает немного язык, вот и слушает под окнами, что немцы меж собой говорят.

Все время, пока я разговаривала с Иваном Матвеичем, на меня глядела та самая женщина. Наконец она не выдержала и позвала меня:

-Иди сюда, девочка.

Что-то в ней внушало мне почтение. Я встала и двинулась к ней.

-Ты, значит, Аня… - Женщина прикусила губу, думая о чем-то своем. - А я - Оксана. Знаешь такую? Сергей Николаевич говорил обо мне?

-Ой, да!  Говорил, хорошо говорил!

-Это хорошо. Митя, вожатый - брат тебе?

-Двоюродный. А что? - Я насторожилась: подозрительными были эти расспросы о Мите.

-Ты нашла то, о чем он писал тебе?

Откуда она знает? Я отшатнулась от Оксаны и крепко сцепила зубы. Сейчас меня можно было пытать - но тайны я бы не выдала ни под каким видом.

-Молодец. - Оксана провела ладонью по моим волосам. - Не говоришь попусту. Да ты не думай: я своя, советская. На пасеку к Матвеичу чужие не ходят.

Я облегченно перевела дух. И стало стыдно за свои нелепые подозрения: Оксана  сперва казалась мне чужой, словно подосланной.

-Анечка, подойди. - Николай Григорьевич протянул ко мне руку.  - Посиди со мной.

Я села на кровать, рядом с пожилым человеком. Он коснулся моего плеча, серые глаза улыбались:

-Как дошла? Страшно не было?

-А чего мне бояться? Знаете - я заглянула в лицо Николая Григорьевича, - мой папа как-то сказал мне: самый бесстрашный человек - этот тот, которому нечего терять. И я почти похожа на этого человека…

Запнувшись в словах, я опустила голову. Вновь железный обруч тоски сдавил сердце, не давая ему биться свободно и счастливо.

-Ну, что же ты? - Рука старика накрыла мою, ласково погладила. - Аня, ты еще так молода. У тебя есть родители, брат. Друзья, школа… Это мне уже нечего терять. Почти: только дети вот. - Он кивнул на Оксану. - Но они взрослые, сами могут со всем управитться.

-Ой папа, перестаньте. - Оксана улыбнулась отцу. - Вы у нас еще повоюете.

Вдруг я почувствовала на себе чей-то посторонний взгляд и быстро повернула голову. Но ничего не увидела.

-Все, пора тебе домой, Аня. - Иван Матвеич передал мне корзинку. - Ребятам скажи, пусть не бросают за немцами следить. Сама сюда не приходи больше: опасно это. Пусть вихрастый ходит, пионер ваш.

-Васек?  Ладно, скажу ему.

Я встала и направилась к выходу. Оксана сунула мне в руки горбушку хлеба, намазанную густым, пахучим и сладким медом, проводила до калитки.

…А в избе, в кухне, затаив дыхание, прислушивался к звукам мой брат - Митя Бурцев.