Закон о психиатрии

               




 рассказ























Игорь не помнил, что чувствовал тогда, когда его ударили по голове палкой. Пришел он в себя в больнице. Адская боль. Перед глазами все плывет. Врач отводит глаза.

- Со мной что?

- Лежи, сынок. И не разговаривай.

- Но мне еще год служить.

- Ты поедешь домой.

Никому не хотелось брать на себя ответственность за этот несчастный случай. Подрались парни в армии. Подумаешь! Игорь не знал, можно ли подать в суд и выиграть дело, об этом и думать не хотелось. Казалось, лучше не открывать глаза, но так становилось страшнее: он оказывался в мире теней и они, казалось, дразнили его, тащили за собой и шептали – теперь он не выберется. Жизнь разделилась на «до» и «после».

Игорь боялся встречи с родителями. Сам не знал, почему. Равнодушные, неряшливые, они никогда над ним не тряслись и на сестру плевали. И он понимал: даже сейчас сочувствия не проявят, как будто он – один из тысячи муравьев в муравейнике. Одним больше, другим меньше. К детям они относились как к сорнякам – выросли, и ладно.  Могли быть такие.  Могли быть другие. Не все ли равно?

Он понял, что именно это сейчас его ранит сильнее всего: их безучастие. Они даже не испугаются. Руки дрожали, казалось, веки тряслись, пол ходуном ходил. Игорь пытался открыть глаза и разглядеть потолок, но трясся от страха. Ему снились кошмарные сны. Он сидел в одной комнате с родственниками – причем умершими. Знакомыми ему по фотографиям. Они укоризненно качали головой, он отворачивался.

Обидчики не пришли в больницу.  Дело замяли. Игорь был рад. Не хотел лишний раз говорить на эту тему. Мечтал забыть обо всем. Уснуть и проспать как минимум год. И проснуться другим человеком.

Родители его даже не навестили. Приехал – молчали. Как будто ничего не было. Сестра убегала из дома. Он ее не винил. В детстве был агрессивным, несколько раз ее больно ударил. Она его возненавидела. И они стали чужими людьми.

Он и в армии был подвержен приступам бешенства – хотелось накидываться на людей и колошматить их как подушки, вывернуть наизнанку и растоптать. Игорь и сам боялся себя. Сжимал пальцы, считал до ста и успокаивался. В драке был повинен он сам, но думать об этом сейчас не хотелось.

Игорь замкнулся в себе. Все бесили его. Стало казаться, весь мир шушукается и над ним издевается. В луже он видел не свое отражение, а дьявольский глаз, который ему подмигивает. Листья казались похожими на сказочных персонажей, они дразнили – как лешие, чуть ли не говорили вслух слова, которые он не желал слушать. Но со временем понял, что жизнь стала куда интересней, чем раньше. Тогда будни сливались в однообразный серый фон, а теперь каждый час дарил сюрпризы.

На улице он накинулся на старушку, ему показалось, она ведьма и заманивает его в чулан, откуда не выбраться. Кричал - сам не помнил, что. Прохожим пришлось звонить в милицию. Поглядев на него, приехавшие покрутили пальцем у виска и отправили его в психиатрию.

- Квасишь? – спросила медсестра.

- Ну… иногда…

Ему показалось, она хочет сжечь его своим взглядом, чтобы одно пепелище осталось. И он заорал. Помнил только, как его тащили по коридору, кололи. Проснулся он рядом с алкашами, бомжами. И упал духом. Он теперь – безличный кусок мяса, с отбросами человечества. На нем клеймо.

Через неделю ему разрешили вернуться домой. Сказали: «Шизофрения». Дали рецепты. Игорь понял только, что пока это не излечимо, лекарство еще не нашли. Но кто знает, что будет завтра?..

Он жил детской надеждой, мечтой об исцелении. И от страха потихоньку спивался. Родители развелись и разъехались. Сестра сбежала к очередному кавалеру. Игорь остался один. Но деньги ему давали – чтобы совсем не пропал.

Шатался по улицам, сидел в сарае, стал бояться людей. Видел в них врагов, которые сговорились против него. Обнаружил, что взгляд его отдыхает, когда он разглядывает паутину. Неведомый паук его куда-то заманивает, а он барахтается, не в состоянии понять, что происходит. И ощутить себя таким, как до этой драки. У него и раньше были страхи, но сейчас все это прогрессировало. Он стал бояться своего отражения в зеркале.

Перестал бриться. Внушал ужас соседям. Но жаловаться они не решались, пока он все-таки никому ничего не сделал.

- Теперь нет карательной психиатрии, как в советские времена, мы не можем просто так отправить человека на лечение. Если онпротив. Вот нападет на кого-нибудь… - бубнил уставший милиционер, которому пришлось объясняться с жителями соседнего дома.

- А если убьет?

- Ну… тогда…

- Его посадят?

- По закону он не несет ответственности…

- Ему что – все можно теперь?

- Получается – да.

Ему рассказали об этом звонке. Игорь возненавидел Федоровых. Набрал горсть камней и стал их швырять в окна. Слыша звон разбитого стекла, по-детски радовался: нашел себе новую игру. Ответ милиционера его приободрил: оказывается, теперь можно все что угодно – ругаться, драться. В тюрьму не отправят. В больницу, возможно, тоже. Какое это счастье – либерализация закона… он не знал, как это назвать, но ему объяснили. Таким, как он, можно расслабиться и искать свои удовольствия. Камни он швырял ночью, его вряд ли видели. Игорь гордился тем, каким хитрым он стал.

Познакомившись с двумя алкашами из многоэтажного дома, он повеселел. Почувствовал себя на коне – ему теперь и сам черт не враг. Пригласил в гости – они пили, травили анекдоты. Оказывается, они тоже когда-то в этой больнице лежали. И сами туда напрашивались, когда надоедало шататься по помойкам. Но ему возвращаться туда совсем не хотелось.

Когда гости уснули  - один на диване, другой на полу – Игорь взял спички и решил попробовать спалить занавеску. Казалось, что это весело. В детстве он так развлекался. Огонь быстро распространился. Игорь и сам испугался и стал звать на помощь. Но от волнения получался у него не крик, а хрип. Соседи только утром увидели, что сожжены полдома. И один из бомжей задохнулся.

Милиционеры приехали. Игорь сделал вид, что ничего не помнит. Они изобразили озабоченность, пожали плечами и сказали: «Несчастный случай. С кем не бывает». Оставшийся в живых приятель сбежал. Игоря теперь он чурался.

Родители его просто боялись и не хотели вникать, что там с сыном. Инвалидность ему оформили, выдавали лекарства бесплатно, но он не хотел их принимать. Спать целыми днями и ходить как заторможенный – ему казалось, это не жизнь. Но он делал вид, что слушается врачей. Инвалидам можно было и продукты получать. Не учись, не работай, валяйся в постели – в детстве он об этом мечтал.

Игорь и сам не замечал, как день ото дня разрушается изнутри. Врачи раздраженно отмахивались, милиционеры смотреть на него не хотели, соседи дрожали от страха. Звонили родителям, уговаривали приехать и принять меры. Но те по отдельности начали новую жизнь и о сыне хотели забыть, как о неудавшемся черновике, который лучше выкинуть, чем переписывать.

Он стал бояться умереть с голоду. Готовить совсем не умел. А бутерброды только вредили желудку. Худел, чернел, стал как ходячая головешка. Как будто в том костре что-то сгорело внутри него. Игорь стал чураться людей в большей мере, чем они – его. «А, может, в больнице хоть и скучно, но не надо думать о лекарствах, еде – там вообще думать не надо, лежи и смотри в потолок», - он решил, это не так уж и плохо. И зачем приняли этот закон, или как это там называется? Валяйся, забудь о проблемах.

            Но там было невообразимо скучно. Игорь привык к свободе, его тошнило от приказаний и замечаний. Он подходил к окну, вспоминал, как играл в детстве в мяч и мечтал о мороженом. Верил, семья у него не хуже других. И жизнь начинается, развертывается как полотно – открывая новые грани, блистая красками.

- А если б я в армии не подрался, то… ну, заболел бы?

- Да кто может знать…  Когда откроют причинно-следственную связь, можно и Нобелевскую премию давать…

Игорь не знал, винит ли себя в смерти приятеля. Он этого не хотел. Но боялся сам себе признаться, что на него подействовало безразличие милиционеров и врачей как глоток свободы, до которой он, наконец, дорвался. И можно не сдерживать себя, жить как хочешь, не опасаясь ни наказания, ни осуждения.

- Черте что, а не закон, - возмущались санитарки. – Теперь всех маньяков выпустят на свободу – делайте что хотите. Раньше можно было сюда запихнуть политических, сейчас только серийных убийц задерживают. Ну, больны они…  А другие в чем виноваты? Им-то за что эти камни, поджоги, травмы? Умер мужик, а он все равно на свободе. Что он должен сделать, поубивать полгорода, спалить всю улицу, чтобы милиция зашевелилась? Это маразм, а не белирализм.

- Либерализм, - поправила медсестра.

Игорь, шедший по коридору, застыл на месте. И здесь уже знают о том, что случилось, теперь от него все шарахаться будут.  Хотелось сбежать на край света, поменять имя, стать другим человеком. Правда, что люди, умерев, рождаются снова? Его жизнь уже вряд ли исправишь, он буквально заболел навязчивой идеей о новом воплощении. Со здоровыми головой и психикой, может, менее сильным физически, но уравновешеннее, благоразумнее, способным вызвать симпатию, а не тем, кого все чураются, даже собственные родители.

Из больницы он ушел сам, сделав вид, что ему лучше. Брел по улице, наступая на камни и вспоминая о своем первом из долгой череды «подвигов», которыми чуть ли не гордился как первоклассник. Домой возвращаться боялся. Все навевало тоску, уныние, хотелось спрятаться и мысленно нарисовать как будто на невидимом листе бумаги картинку из невинного прошлого. Увидеть фантики от конфет, облака, радугу, когда-то все это его радовало, он мог зажмуриться и перенестись в мир фантазии. Тогда она у него была.

Прошел мимо алкашей из соседнего подъезда, не отвечая на их насмешливые замечания. Отправился в лес, сел возле березы и вспомнил, что он чувствовал, когда мог заплакать. Сейчас это не получалось. Он был убит эмоционально, сгорел изнутри, и только слабые сигналы мог ощущать: желание нарвать травы и разбросать, вспомнив о своих детских забавах, вывозиться в земле, играя в собачку. Мечтал зачеркнуть всю дальнейшую жизнь.

- Ну, хотя бы не пейте.

Он вспомнил, как врач устало вздыхал, выписывая на бумаге названия препаратов. Даже смотреть на него не хотел – будто перед ним не живой человек, а тень.  «Может, попробовать слушаться, делать, что говорят, а вдруг станет лучше?» - мысли его прояснились. Поднял голову, зафиксировал серо-голубой квадрат наверху, стал представлять себе, что это цвет стен школьного коридора. Когда-то он не был злым. И был способен винить себя за детские шалости. Даже представить не мог, что он выкинет и умудрится найти себе оправдания, станет чуть ли не веселиться втайне от всех.

«Пойду домой, попробую восстановить сгоревшие стены и часть потолка – хоть какое-то, но занятие», - Игорь встал и стал считать шаги. Это его успокаивало. Не надо загадывать, что будет дальше. Здоровая часть его сознания подсказала единственный выход: прожить минуту так, будто она последняя и наполнить ее подобием смысла. Они сложатся в часы, дни и ночи. И он снова увидит краски – пусть они и кажутся ему мельканием враждебных существ. Но тогда их подмигивания перестанут пугать, и он свыкнется с ними.