6-Талас

ОТРЫВОК ИЗ РОМАНА "ПО КРАЮ"


...В Москву  мы приехали рано утром. Каких либо громадных впечатлений столица на меня не произвела. Оно и понятно, самого города я фактически не видел, а вокзалы с толпами разношёрстных снующих в разных направлениях людей, везде одинаковы.         Через полчаса перебравшись на Казанский вокзал и купив билеты сели в поезд идущий в Ташкент. Ехать было долго, поэтому устраивались поудобнее.


Ещё до того как тронулся состав пожилой, услужливый проводник-узбек предложил нам зелёного чаю. Такой чай я пил впервые. Отец сказал что он отлично утоляет жажду. Странно,  может быть от пережитых волнений или ещё чего, но мне постоянно хотелось пить. Я выпил два стакана и действительно жажда пропала. Теперь мне не нужно было бесконечно вливать в себя до тошноты надоевшую, обыкновенную, не кипячённую воду.


Билеты мы купили до города Джамбула.
-До Таласа железной дороги нет,-объяснял нам дед во время чаепития.-Так что добираться туда придётся автобусом или попуткой.
-А как далеко от этого Джамбула до Таласа?-спросила мать.
     -Километров восемьдесят. Да ты не расстраивайся, проводник сказал что туда два раза в день автобус ходит. Причём прямо от железнодорожного вокзала,-успокоил   её отец. После чая меня разморило и я уснул тут же прямо за столиком. Проснулся уже раздетый, лёжа в постели на левой верхней полке, заботливо уложенный туда
 дедом. Сам дед, завернувшись в потёртое байковое одеяло, спал на правой, а мать и отец на обеих нижних полках.


Некоторое время я лежал с открытыми глазами вслушиваясь в монотонный перестук колёс. Потом перевернувшись на живот и с трудом достав рукой до окна занавешенного занавеской, сдвинул её вбок. За окном вагона насколько хватало глаз простирались заснеженные, подмосковные поля. И если бы не мелькавшие за окошком телеграфные опоры тянувшиеся вдоль железнодорожного полотна, да частый перестук колёс на стыках рельсов, то можно было подумать что мы не движемся, а стоим на месте.


Вдоволь налюбовавшись белоснежным простором, да понаблюдав за быстро мелькающими телеграфными столбами, я аккуратно задвинул занавеску и повернувшись набок попытался уснуть ещё раз. Но сон не приходил. В голову лезли различные мысли. Вспомнилось почему-то как я и мой друг Мишка Соколов чуть не утонули в Вятке.


У Мишкиного отца была старая двухвесельная лодка, которую он обычно использовал для рыбалки. Как-то раз, играя около этой лодки, мне стукнула в голову безумная идея  прокатится в ней по Вятке. Уговорить на этот "подвиг" Мишку не составило особого труда. С большими усилиями нам удалось  стащить её с песчаной косы в воду. Лодка лежала здесь уже около трёх недель и дно её, под палящим летним солнцем, заметно рассохлось. Но разве  нас могла остановить такая пустяковина. Впрыгнув в лодку и оттолкнувшись от берега мы поплыли. Река мгновенно подхватила нас и кружа  быстро понесла  вниз по течению. Настолько быстро, что мы вначале с недоумением  и испугом наблюдали за всё дальше удаляющимся берегом. Потом подавив в себе  страх,  взявшись за вёсла,  стали дружно грести стараясь направить лодку к берегу.  И только тут обнаружили пробивающиеся сквозь щели, на дне лодки, тонкие струйки воды.


Бросив вёсла, совершенно парализованные от накатившейся жуткой, новой волны страха, мы молча наблюдали за всё больше прибывающей водой. Так продолжалось что то около пяти минут, но для меня и Мишки эти пять минут показались тогда вечностью.
Нас спасло только то что в это же самое время, вверх по течению реки, плыл катер вёзший из посёлка "Устье" бригаду лесосплавщиков.
Увидев лодку и сидящих в ней двух перепуганных пацанов рулевой катера притормозил, пропустив сначала мимо себя уже почти до половины полную водой, лодку. Затем плавно развернулся и догнал нас на малых оборотах двигателя. Двое лесосплавщиков зацепив лодку баграми осторожно притёрли её к борту катера. А через минуту мокрые, со стучащими от пережитого страха зубами, мы стояли перед бригадой лесосплавщиков и никак не могли вразумительно объяснить им, как мы оказались в  этой лодке.


Мишке за этот "подвиг" влетело по настоящему крепко. Отец его исполосовал ему задницу настолько сильно что он, бедный, даже затемпературил и целую неделю не появлялся на улице.
Я трёпки избежал. Отец мой, правда, тоже попытался задать мне взбучку. Но за меня как всегда заступился дед, сказав отцу коротко и ясно: Тронешь мальца-будешь иметь дело со мной!  И отцу пришлось отступиться.


От Москвы до Саратова мы ехали без каких либо особых приключений. В вагоне нашем царили спокойствие и скука. А вот после Саратова, когда к нам в вагон, уже за Волгой, на одной из безликих многочисленных здесь маленьких станций, сели цыгане ехавшие до Уральска, спокойствие и скуку как метлой сметло. По проходу вагона приставая к пассажирам, выпрашивая продукты, вещи и конечно деньги сновали смуглые, чумазые цыганята. Гвалт в вагоне стоял невообразимый.


Взрослые цыгане вели себя ненамного приличнее. Женшины сразу отправились шнырять по вагонам в поисках простаков предлагая им погадать на картах или предсказать судьбу по линиям на ладонях руки, а мужчины столпившись возле служебного купе проводника просто замучали беднягу различными просьбами и требованиями, которые  тот просто не в состоянии был выполнить. В конце-концов разозлившись он заперся в своём купе и не выходил оттуда до самого Уральска.


Нас цыгане побеспокоили всего один раз. Почти сразу после отправки поезда со станции в купе к нам нахально ввалился, даже не поздоровавшись, среднего роста с желтовато-воровитыми глазами и рябым, худым лицом, один из цыган и шаря наглыми глазами  по сторонам поинтересовался: Далеко-ли едем? И тут же, не дожидаясь ответа на свой вопрос, попросил немного сахара. Сахар стоял на столе возле окна и он сразу увидел его. 


Дед молча встал, отсчитал из пачки пять кусочков рафинада. Зажав отсчитанные кусочки в кулаке приподнял простынь, занавешивавшую вход в наше плацкартное купе, и вышел вместе с цыганом в коридор вагона.
О чём они там говорили не знаю. Но только с этого момента цыгане нас уже не беспокоили.
В Уральске они наконец вышли и в вагон вновь вернулись тишина, спокойствие и скука.
 

 За Уральском почти сразу началась неоглядная казахская степь. Покрытая покрывалом из слепящего глаза, искрящегося под солнцем снега она казалось бесконечной, не имеющей ни начала, ни конца. И от этой холодной бесконечности кружилась голова, а в сердце закрадывались смятение и тоска.


Тогда я ещё не знал как красива и нежна бывает степь весной когда расцветают маки и тюльпаны, а высоко в небе голосисто заливаются жаворонки радуясь возвратившемуся долгожданному теплу. И ни один человек, хоть раз побывавший в это время в степи, никогда не сможет забыть это неистовое буйство пробуждённых к жизни красок, этот будоражащий душу океан аромата исходящий от бесчиссленных, простирающихся до самого горизонта и дальше ярких цветов и сочных зелёных трав...

А пение, пробудившихся после долгой холодной зимы, степных птах проникает аж до самого сердца, переполняя его струёй горячей, пьянящей крови заставляя его биться чаще и сильнее. Нет! Такое не забывается!
Зимой же, исхлёстанная вьюгами и буранами, степь кажется безжизненной и вызывает щемящее чувство тоски. Тоски по яркому весеннему солнышку, по ласковому степному ветерку, по настоящей полнокровной жизни.
   

     На железнодорожный вокзал города Джамбула мы прибыли без опоздания, ровно в шесть утра. А в шесть часов двадцать минут сев в небольшой, обшарпанный от времени  автобус, отправились дальше. Выехав за черту города попали в полосу утреннего, обычного здесь в это время года, тумана.
Водитель съехал с шоссе на обочину и заглушив мотор бурчливым тоном, обращаясь то ли к полусонным в это раннее время пассажирам, то ли к самому себе, недовольно произнёс: Не видать ни зги. И вот так каждое утро. Так и до аварии недалеко. Уволюсь к  чёрту! Надоело!


  -Правильно братишка,-поддержал водителя хрипловатым голосом,  до этого смирно дремавший в углу на заднем сидении, маленький, одетый в замызганную телогрейку и обутый в громадные кирзовые сапоги, плюгавенький с одутловатым лицом мужичонка.-Увольняйся,-он тяжело встал с сидения и пошаркивая подошвами своих огромных сапог направился к водителю,-и устраивайся к нам в СМУ. Шофера нам, ох как нужны! Да и опять же, заработки у нас не то что у вас, на этой вашей вшивой пассажирской автобазе!-Потом без всякого перехода, обнажив в нагловатой улыбке ряд жёлтых прокуренных зубов спросил, покосившись на сидящих в полудрёме пассажиров в салоне: А стаканишка у тебя случайно не завалялся братишка?-Увидев удивлённые, не понявшие вопроса, глаза водителя добавил поясняя: Самое время сейчас опохмелиться. Закусить правда нечем. Но ничего закусим туманом.


Водитель открыл бардачок. Вытащил оттуда гранённый, не очень чистый, стакан. Протянул мужичонке,-Пойдёт?
-Лады,-осклабился тот вновь обнажив свои прокуренные зубы.-Можа тоже дёрнешь?-Он вытащил из внутреннего кармана телогрейки уже початую бутылку водки. Постучал приглашающе, своим грязным ногтем, по зеленоватому стеклу бутылки.


Водитель вдруг внезапно обозлился. Резко распахнув дверь автобуса сказал, голосом непредвещавшим ничего хорошего: Ты давай вали! Опохмеляйся! Закусывай своим туманом! А ко мне не лезь! Понял! Нашёлся мне тут тоже-братишка!
Мужичонка как то сразу сник. Ни слова не говоря шагнул к выходу и сразу исчез растворившись в густом тумане.


Стояли мы так довольно долго, может с час, а то и больше. Потом вдруг подул ветер. Сначала слабый, но с каждой минутой становившийся всё сильнее он быстро погнал  туман в сторону города.
Шофёр запустил мотор и вырулив с обочины, на уже более или менее просматриваящуюся дорогу, осторожно покатил дальше.
А через полчаса, когда туман совершенно рассеялся, я впервые увидел горы.
Высокие, со снежными шапками на вершинах, отдававшие синевой, они привели меня в неописуемый восторг.


  -Глядите! Глядите!-приставал я поочерёдно к матери, отцу и деду.-Вот это да! Какие громады! А почему они синие? Разве горы бывают синими?
-Это они издали кажутся синими мальчик,-улыбнулся сидевший напротив меня молодой парень с тёмным, обветренным лицом.-Подъедем ближе синева исчезнет.  И действительно, часа через полтора когда мы вплотную приблизились к этим громадам, синева исчезла уступив своё место серо-бурым краскам. Но даже этот не радующий глаза цвет, не мог затушевать красоту этих величественных творений.
      

    Углубившись в ущелье,по дну которого кипя и пенясь протекала бурная, горная речка, мы опять попали в полосу белёсого тумана который, впрочем, быстро рассеялся.
А минут через пятнадцать ущелье внезапно кончилось и наш автобус вынырнул в окаймлённой со всех сторон цепями непроходимых гор Таласской долине.
В посёлке Кировка, который уютно расположился неподалёку от ущелья, водитель остановил автобус, объявил получасовой перекур, а сам исчез в зелёном вагончике стоявщем на противоположной стороне улицы.
Пассажиры разбрелись кто куда. Мы же, боясь опоздать, не отходили от автобуса ни на шаг.


Ровно через полчаса  водитель возвратился. Подождал ещё минут с пять, пока не собрались все пассажиры, и завёл двигатель. 
До конечной цели нашего путешествия "вожделенного" города Таласа оставалось преодолеть ровно тридцать два километра.


  Прибыв в Талас и перетащив чемоданы с узлами из автобуса в маленькое здание автовокзала, которое незаметно притулилось на краю городского парка в самом центре города, отец и дед оставив меня и мать присматривать за вещами, сразу подались по адресам которые им дал Константин Исаакович.


Отсутствовали они долго. За это время я успел ознакомиться со всей прилегающей к автовокзалу территорией и даже прогуляться по парку. По величине парк оказался совсем не большим, что-то около двухсот метров в длину и приблизительно столько же в ширину. Росли в нём преимущественно старые, кряжистые карагачи. Правда иногда между их корявыми стволами попадались и кусты сирени.
На противоположной от автовокзала стороне парка я наткнулся на русскую православную церковь. Хотел было войти внутрь, но тяжёлая чугунная калитка ведущая во двор была заперта на замок. Обойдя вокруг церкви, я совершенно неожиданно, вышел на какую то широкую улицу и увидел настоящее неподдельное чудо-пирамидальные тополя.


Высокие, казалось верхушками они упираются в самое небо, с их могучими стволами они вызывали удивление смешанное с глубоким чувство почтения к их великаньему росту, к их силе.
Росли они ровными, плотными рядами по обеим краям улицы. Я подошёл к одному из них. С уважением погладил ладонью по поверхности его шершавого огромного ствола вслушиваясь в шум ветра запутавшегося в его голой, без зелёного летнего наряда, вершине и замер в немом восхищении.
Впоследствии я привык к тополям как к чему то неотъемлемому, состовляющему часть города являющемся его, если хотите, лицом. Но никогда в жизни мне не забыть того впечатления которое они произвели на меня  в нашу первую встречу.


Вернувшись назад к автовокзалу и получив от матери, обеспокоенной моим долгим отсутствием, заслуженный нагоняй  я сел, сделав обиженное лицо, на один из наших чемоданов и смирно просидел так пока не вернулись отец с дедом.
Вернулись они не одни. Вместе с ними в здание автовокзала вошёл пожилой, скуластый со смешными круглыми очками на широком приплюснутом носу, киргиз.
Он вежливо поздоровался за руку с матерью. Пожал руку и мне.


Звали киргиза Аскаром Атабековичем. Аскар Атабекович, несмотря на свои смешные очки, оказался очень серьёзным человеком. По профессии, как и Константин Исаакович Шеин, инженер-строитель он работал в Таласском районном крмитете партии возглавляя городской и районный отдел архитектуры и  строительства.
Жил он один в большом доме из четырёх комнат и громадной, застеклённой разноцветными стёклами верандой. Жена его умерла два года назад, а единственный сын Жамал учился на зоотехника в столице Киргизии городе Фрунзе. Навещал он отца редко. Но страдать от одиночества Аскару Атабековичу не приходилось. Он постоянно находился среди людей разъезжая по колхозам Таласского района курируя строительные объекты. В городе бывал не часто. И было просто удивительно что отец и дед застали его в этот день дома.


Аскар Атабекович щедро выделил нам три комнаты.
- Мне  и одной многовато,- улыбался он слушая возражения матери которая посчитала, что занимать три комнаты в то время как хозяин будет ютится в одной, это уже просто наглость.
Вечером когда мы, по приглашению Аскара Атабековича собрались за дастарханом, дед, по его просьбе, рассказал всё что знал о нелёгкой судьбе Константина Исааковича. Аскар Атабекович внимательно, ни разу не переспросив и не перебив рассказ деда, выслушал его до конца. И только в конце, печально покачивая головой, сказал: Эх, Костя.  Что ему этого стройматериала жалко было? Не свой ведь... О себе надо было, а коли уж не о себе так хотя бы о семье подумал.


Сидевший рядом со мной отец удивлённо взглянул на него. Такие речи, да ещё из уст человека занимающего один из ключевых постов в районном комитете партии, ему ещё слышать не доводилось.  Дед же, сделав вид что слов этих не слышал, достал из кармана своего пиджака два конверта, и протянув их Аскару Атабековичу спросил, отставив в сторону пиалу с чаем: Вы наверняка знакомы с этими людьми? Констнтин Исаакович написал три письма.  Одно вам, а по двум другим адресам, по которым я и зять тоже прошлись, эти люди не проживают.


Аскар Атабекович взяв письма протянутые ему дедом и прочитав фамилии и адреса надписанные на конвертах некоторое время молчал потом аккуратно отложив их в сторону тяжело вздохнул, снял очки и мы увидели как из уголков его раскосых глаз, по смуглым, выступающим вперёд, скулам скатились две крупные слезы. Он вытер их тыльной стороной ладони, сказал тихим приглушённым голосом,- Конечно знаком.-И снова надев очки печально продолжил,-Вернее был знаком... Кондрашов Коля погиб под Сталинградом, оставив после себя двоих маленьких детей и жену. Ольга, жена его, сразу после того как отпраздновали день победы, уехала вместе с детьми в Россию к сестре. Адреса своей сестры она нкому так и не оставила. Почему? Не знаю.


Больше я про них никогда не слышал и дальнейшая их судьба мне неизвестна.
Ну, а что касается Яши Пеннера, то его призвали на трудфронт. Немцев в то время поголовно всех направляли на этот фронт. Попал он На Иссык-Куль. Это озеро такое высокогорное. Работал он там на стройке железной дороги. Работа была не из лёгких. Условия жизни собачьи. Жили, как рассказывали мне люди которым повезло возвратиться оттуда живыми, даже не в землянках, а в вырытых в земле около строящейся дороги, норах.


Яше не повезло, подхватил тиф. Всех больных тифом свозили в карантинный лагерь. 
 Лагерь это находился в городке Рыбачье, там же на Иссык-Куле. Кто туда попадал оттуда уже живым не выходил. В этом лагере он и умер. Трупы умерших от тифа, в то проклятое богом время, не хоронили, а просто сжигали. Поэтому у Яши даже могилы нет. Женат он не был. Девушка была, но до свадьбы дело так и не дошло. Из  родственников в Таласе никого не осталось. Все поразъехались. Недавно, правда, я встречался с его младшим братом Робертом. Живёт он в Казахстане. В посёлке Бурное. Это отсюда недалеко, а от Джамбула так вообще рукой подать. Можно как-нибудь съездить к нему в гости. Если, конечно, хотите. Н-да-а, такие вот невесёлые, я бы сказал, дела.-Он умолк, задумался, вспоминая суровое, неласковое прошлое. Потом встряхнув головой, отгоняя от себя грустные воспоминания, повернувшись к деду сказал, обращаясь к нему как к давнему знакомому на ты,-Письма эти, Фридрих, ты можешь оставить мне. Одно, адресованное Яше, я непременно передам его брату. Ну, а другое пусть пока полежит. Может всё-таки удасться разыскать Ольгу.


У Аскара Аттабековича мы прожили три недели. За это время дед и отец подыскали дом, который как выразился отец: Можно было приобрести по бросовой дореволюционной цене.
Фактически это был даже не дом, а глинобитная мазанка из двух маленьких комнат и крошечной прихожей. Мазанка эта, после ожесточённых торгов которые длились целые три дня, была наконец куплена.
Дед и отец купили её по двум причинам. Первая, самая важная, заключалась в том что приусадебный участок на котором распологалась мазанка находился прямо на берегу речки, а значит отпадала одна из самых серьёзных проблем-полив огорода. Вода была под рукой всегда.


В Средней Азии, как известно, земледелие поливное и хроническая нехватка воды является в этих местах настоящим бедствием для местного населения.
Ну, а вторая причина была довольно банальной: На приобретение нормального дома у нас попросту не хватало денег.
Оформив у нотариуса покупку мы сразу, не медля ни минуты, переехали на новое место.
Работу, дед и отец, нашли тоже довольно скоро. В этом им помог Аскар Атабекович. С его помощью отец устроился электромонтёром в ТРЭС ( Таласский р-он эл. сетей), а дед в единственную, в то время в городе, столярную мастерскую. Несколько позже Аскар Атабекович нашёл место и для матери, устроив её воспитательницей в детский сад.


Вообще этому человеку, Джуманалиеву Аскару Атабековичу, мы обязаны очень многим. Он оказался настоящим другом который постоянно заботился о нас и помогал чем только мог. К примеру: Возвращаясь их своих служебных поездок по району он непременно заезжал к нам. И заезжал не с пустыми руками, а привозил то мешок муки, то зерна, а один раз осенью привёз даже троих забавных, трёхмесячных ягнят, которых отец и дед, пока я был в школе, пустили под нож, на мясо. О том что ягнята зарезаны я узнал только на следущий день, после того как Аскара Атабековича пригласили на приготовленный моей матерью бешбармак. Мать моя научилась готовить это блюдо почти сразу после нашего приезда в Среднюю Азию. И надо сказать бешбармак у неё получался отменный, не хуже чем у местных коренных жителей киргизов.


Было ли мне жаль этих пущенных под нож, милых, маленьких ягнят? Конечно мне было их жаль. Даже очень. Но я уже тогда понимал что подобная суровая действительность присутствует в жизни всегда, почти на каждом шагу и избежать её практически невозможно.


Почти сразу после переезда в купленное нами глинобитное "чудо" Среднеазиатской архитектуры, отец и дед, предварительно посоветовавшись с Аскаром Атабековичем, приняли решение на следующий год взяться за постройку нового дома. Поэтому ремонтировать вкладывая силы и средства в мазанку не стали. Вместо этого они рьяно взялись за огород.


Настоящая некалендарная весна пришла в Талас, в отличие от Рычажного, как то ошеломительно-неожиданно, буквально сразу. В начале апреля было ещё довольно прохладно, особенно по утрам и вечерам. А в середине стало настолько тепло что я уже бегал по улице, несмотря на недовольство матери, босиком без рубашки в одной майке и старых застиранных, пошитых матерью ещё в Рычажном, из отцовского суконного пиджака, штанах. В конце же апреля расцвели сначала нежным, бело-розовым цветом абрикосовые деревья, потом вишня, а к первому мая и яблони. Сладковато-дурманящий, кружащий голову запах заполонил все улицы и переулки, весь город.


Для меня, привыкшего к более скромной вятской весне эта роскошная, среднеазиатская весна показалась настоящим раем.
За весной пришло лето, которое тоже разительно отличалось от русского. Жаркое, но не душное как в России, без надоедливых комаров по вечерам, с огромной луной заливавшей серебристо-бледным светом спящий ночной город, это лето и эти летние ночи казалось сошли со страниц сказок из "Тысячи и одной ночи".
С середины мая и до конца августа, вытащив койку из мазанки во двор, я каждую ночь если не шёл дождь, спал под открытым небом любуясь этим южным, сказочно -светлым, таким не похожим на русский ночной небосвод, небом.


А вот осень, когда она пришла, наооборот удивила меня своей скудной палитрой красок, своей серостью. Российская осень была намного богаче яркими красками, хотя это можно и понять, ведь здесь в Средней Азии не было такого разнообразия в растительном мире. Но зато здесь были горы. И хотя растительность их была немногообразна и скудна, они всё равно затмевали своей ошеломительно-
-величественной красотой яркие краски осеннего, русского лета.

                Продолжение следует