Рассказ 2. Владлен Криваков

Рассказ 2-ой.
 
Владлен Криваков

Во втором повествовании речь также пойдет о человеке, лично мне не знакомом, но являющимся фигурой очень большого калибра и политической значимости, сыгравшей в нашей истории немаловажную, хотя и не всегда заметную роль.
 
 Владлен Семёнович Криваков даже внешне на любого соприкоснувшегося с ним человека производил отталкивающее впечатление, вызывая ощущенческую реакцию, близкую к отвращению. Одутловатое в крупных бородавках лицо, чуть раскосые, темные глаза хазарского мурзы, мрачно глядящие из под низких надбровных дуг, скошенный подбородок и уродливый рот, переходящий в невероятных размеров надутый валик жировика, висящего впереди всего этого над воротником сорочки и галстуком. Он знал и хладнокровно оценивал это своё неприятное свойство. В детстве одноклассники дразнили его Квазимодо. Но чаще Уродом. Эта кличка сопровождала его потом всю жизнь. С ним не только не хотели дружить, с ним просто старались не обща-ться. И внешностью, прорисованной генами, и судьбой, определяемой вос-питанием и характером, он напоминал своего отца, одного из самых ярых Сталинских палачей, начинавшего когда-то вместе с ним самим в должности платного стукача-провокатора царской охранки, а закончившего, как и полагалось в то «великое» время – падением из высших кабинетов Лубянки в рас-стрельные подвалы ОГПУ. Надо сказать, что чекисты, чутко и внимательно приглядывавшиеся к жизни и поведению «предметов своего труда», парал-лельно с генетиками вывели законы наследования главных человеческих признаков, используемых ими в своем «благородном деле». Разговор идет о подлости. Но не о той, коммунально-кухонной, пышно взошедшей в первые и последующие годы советской власти, а об изысканно профессиональной гнуси, возведённой  и до сих пор особо чтимой ими в ранге высшего жандармского  мастерства.

Стукачество, как наиболее яркая черта советской жизни, процветало во все достославные времена существования этой власти. Слегка законспирированное ею (ПРИЁМНАЯ КГБ. Работает круглосуточно), оно выпестовало и взрастило на теле общества помимо «сексотов» ещё и стукачей особого сорта – публичных, громогласных, обличающих и выводящих на чистую воду всех, начиная от мелких нарушителей норм и правил (школьное комсомольское собрание) и кончая посягающими на идеологические основы (заседания Союза Советских Писателей и тому подобное).
 
Криваков вырос и возмужал именно на этой плодоносной ниве, когда, под-слушивая и подглядывая за ровестниками, выступал потом с сокрушающими публичными разоблачениями. Обладая выморочной психикой изощрённого садиста, он получал неимоверное наслаждение, наблюдая, как выбранная им жертва корчится в муках глумливого общественного интереса и внимания. И это его уникальное свойство, высоко ценимое власть придержащими при любых режимах и идеологиях, вывело его на уровень руководства всей Российской системы внутреннего и внешнего государственного шпионажа, которая никогда ни опрятностью, ни брезгливостью в своей деятельности не отличалась. И, если в иных странах подобные организации занимались сбором информации и защитой государственных интересов в рамках закона, то клавишная линейка глубочайшей преемственности ЧК-ОГПУ-НКВД-КГБ-ФСБ была настроена на нанесение максимального вреда всем и вся вокруг в обстановке полного беззакония, порой в ущерб даже собственным Российским государственным интересам, руководствуясь только одним – озверелой коммунистической идеологией
В середине 1989 года, после вывода 60-й Армии из Афганистана на расширенном заседании Политбюро ЦК КПСС рассматривался вопрос о целесообразности политических решений, предшествующих вторжению. Особо яростно обличал ошибочность и непродуманность всех предваряющих вторжение действий политического руководства молодой 46-летний генерал Голавлёв. А поскольку все базовые рекомендации Андропову, тогдашнему гла-ве КГБ и инициатору вторжения,  готовил именно Криваков, слова генерала били ему не в бровь, не в глаз, а, как тогда модно было выражаться – серпом по яйцам! Поскольку за девять лет той Афганской бойни руководство страной полностью сменилось, поменялось и направление внешней политики. И без-защитный Криваков сидел тогда молча, изредка посматривая своими темными глазами-щёлками на разгорячившегося Голавлева, запоминая это уже ставшее ненавистным лицо и фиксируя на листке бумаги основные его мысли и претезии.
 
Владлена Семёновича сразу же задвинули из оперативных органов политики в серую академическую плесень. Причем так далеко и глубоко, что до прежних его боссов, друзей и коллег было просто не докричаться. Лет семь никто из них и слышать не хотел про сбитого с катушек «Урода». Но однажды некто из этой гнусной компании прибежал ночью пьяный и возбужденный к Кривакову домой. Стал он буквально два часа назад свидетелем разговора группы высших военных чинов на тему о том, что достали их этот ЕБН и его команда до самых селезёнок, и хоть волками от такой жизни вой, а хоть мятеж   устраивай! Криваков старого приятеля успокоил, упоил до полного бодуна, довыспросив по ходу дела имена, нюансы и подробности, и к утру сдал по старым связям в администрации Президента всех и вся, включая того самого, который ещё отсыпался в Криваковском кабинете с перепою. И последовавшее вслед за этим обвальное крушение Паши «Мерседеса»-Грачёва, с грохотом полетевшего с поста Министра Обороны, увлекая за собой всю Афганскую группировку, составлявшую в то время основу руководства Вооруженных сил, вернуло Кривакова из академического небытия. Попытка определить его в публичные политики Ельцину не удалась. Слишком уж ядреный и крепкий запах шёл от его политического досье. Но вот возврат к сомнительного свойства деятельности в родных по духу Органах вдохнул в душу Кривакова освежающую струю. И всё повторилось, и снова всплыл Криваков, как и всплывал всегда – по спирали и вверх! Ибо без таких как он ни одна власть существовать не может.