Рассказ 6. Мистический - 2

Рассказ 6-ой.
 
Снова десятое января.

Мистический №2

В тот теперь уже давний год весь этот день, десятого января, ещё там в Израиле, я очень плохо себя чувствовал, какая-то знобкая сонливость и усталость, нытье в груди... Глоток коньку, принятый в кофейный перерыв немного взбодрил, но общего состояния не улучшил. Поутру, уходя на работу, я взглянул по привычке на психрометер, который показывал влажность ниже 45%, а это означало редчайшее для января явление -надвигающийся хамсин, потепление с сильным восточным ветром. В такие дни по причине выраженной метеозависимости я себя всегда неважно чувствовал и старался не перегружаться, выбирая более спокойный вид занятий и на работе, и дома.

Когда по окончании рабочего дня возвращался домой, было трудно вести машину, накатывалась какая-то волна слабости, ощущалось сердцебиение. Войдя домой и переодевшись, я отказался от ужина, попросив Зою подо-ждать, пока немного отдохну, и прикорнул в салоне на диване, мгновенно погрузившись в тяжелую дрему. И вдруг во сне увидел себя стоящим, при-тулясь плечом к столбу,  в воротном проёме незнакомого дворика, вымощен-ного истертым булыжником и огороженного увитыми зеленью и сложенны-ми из потемнелого мшистого камня стенами, в которых виднелись глубокие оконные проёмы, но без рам и стекол. Левая часть дворика подымалась одной или двумя ступенями к подобию беседки, в которой сидели в полу-оборот ко мне обе мои бабушки. Крупная дородная бабушка Муня что-то, назидательно подняв палец, выговаривала маленькой бабе Бусе, а та вни-мательно и молча смотрела на неё снизу вверх. Я пытался поднять ногу на чуточку выступающий из тела мостовой пороговый камень. Но сил даже для этого простого движения не хватало. Ноги не слушались, подгибались. Кру-жилась голова и уплывало сознание. Такое было ощущение, что проём ворот затянут плотной прозрачной упругой пленкой, в которую я упирался лицом и грудью, а она не позволяла пройти внутрь. Вдруг справа сбоку раздался голос дяди Изи, мужа отцовской сестры:

- Смотри, смотри, Эма... Радик! Ведь точно, как я тогда в метро! - он обращал-ся к моему отцу, стоявшему рядом, слева от него, и державшегося руками за спинку инвалидной коляки. В ней с безучастным выражением лица, глядя куда-то   вбок, сидела мать. Никто из них не двигался, мужчины одеты были в костюмы, дядя Изя при галстуке, мама в шерстяной вязанной кофте. Смотрелась она совершеннейшею старушкою. А меня поразила разница в их возрас-те - отец был пожилым, но еще бодрым, а дядя Изя - просто молодым, таким, каким я помню его перед смертью. Умер он от внезапного инфаркта в метро в час пик в переполненом вагоне на станции Тургеневская пятьдесяти одного года от роду. А сейчас показывал рукой в мою сторону:

- По моему это стенокардия, Эма?

- Да, но стенокардия покоя... - Отец пристально смотрел на меня с выраженнием беспокойства в глазах и неожиданно резко выкрикнул. - Радик!  Не лежи! Встань! Встань сейчас же, я тебе говорю! Ты что, оглох!

Медленно всплывая из глубины сна, я выполнил эту его команду  и, опустив ноги,  сел на диване. Но сил подняться дальше не было совершенно. Сердце прыгало, ударясь поочередно то в горло, то в живот, как трепыхается только что пойманная рыба. Ворот рубашки был влажным... Полумрак в салоне  подсвечивался сверху через лестничный проём. Зоя, выключив свет, ушла к себе на второй этаж. Я пытался позвать её, но голос пропал, в горле только сипло шипело... Наконец, дотянувшись до лежащего передо мной небольшого пластикового подноса, я ударил им по  журнальному  столику. Бессиль-но откинувшись на спинку дивана, посмотрел на настенные часы – они показывали без трех минут семь, значит спал три четверти часа. Жена что-то спрашивала сверху, а я не мог ответить. Через несколько минут она спустилась и поинтересовалась, что со мной. Голос уже вернулся, я попросил накапать 40 капель валокардина. Не помогло. Вспомнил про какие-то таблетки под язык. Тоже не помогло. Пульс был за 130, давление низкое... Сердце не билось, а  скорее  металось в груди... Начали опухать ладони и ступни. В пальцах и там, и там неприятно закололо. Пощупав мой пульс, Зоя испугалась, кинулась к телефону звать "скорую". Но я её остановил, припомнив виденную вчера в интернете информацию о двухкратном переполнении израильских больниц в связи с эпидемией гриппа. А сама "скорая" у нас ведь только перевозит. И тут, как наяву, привиделся мне Папанов в "Белорусском вокзале", откинув-шийся спиной к стене и держащийся за сердце, с коньяком на дне стакана в опущенной на колено руке. И его удивленные глаза, вернувшегося с того света человека.

- Поставь чаю. - попросил я Зою. - а сам, с трудом поднявшись и неувернно переступая, двинулся в сторону кухни.

Достал коньяк. Сел к столу. Налил в дымящийся чай десертную ложку, разме-шал, вдыхая вместе с паром коньячный аромат, и этой же ложкой стал  при-хлебывать горячий напиток. Сердцебиение ещё какое-то время оставалось неустойчивым, но, наконец,  медленно-медленно начало возвращаться в нормальный ритм. Я привалился грудью к столешнице и поглядывал на кухонные часы. Они, четко видимые на стене прямо передо мной, громко тикали посредине смазанной цветной и объемной картины, в которую обратилась наша кухня. Зоя говорила сбоку нечто неразборчивое, но я слышал только часы. Первый глубокий и свободный вздох  и прояснение в глазах пришлись на без десяти восемь. Трепало меня чуть больше пятидесяти минут. Ничего. Выжил.