Сон в руку или похождения начинающего графомана

Вы не представляете, как может утомить разнообразный труд. Да, да. Именно так и не иначе. И вот, я, человек, полезный обществу в роли сантехника, подумал - я перелопатил столько дерьма, починил столько разной херни... Почему б не попытаться стать писателем? Пусть не инженером душ человеческих, не слесарем - впрочем, кто сказал нет, да хоть ассенизатором. Целый месяц я лелеял одну только мысль, не сходя с неё ни налево, ни направо, старался не упустить, поворачивал то одним боком, то другим, и провидение послало мне сон.
Разлепив веки, но однако перейдя из одной ночи в другую, во тьме я услышал тихий голос. Такой тихий, что мне придётся сказать своими словами. Сегодня есть возможность каждому приобщиться писательскому мастерству, день открытых дверей. Если твоё желание ещё горячо, следуй за мной, главное не задачей много вопросов и никуда не сворачивай, особенно в Академии Писательских Наук, далее АПН. - важно сообщил он.
Ну что ж - раз назвался груздем, полезай в кузов, тем более раз такую честь оказывают. Меньше, чем за мгновение мы добрались до места.
- Ну и? - поинтересовался проводник, в голосе отчётливо звучали нотки сарказма.
- Извиняюсь, привычка. - пожал я плечами.
Проводник тихо вздохнул, явно, с намерением посеять чувство вины и мы вышли из роскошного туалета. Где стояли унитазы из чистого золота, раковины из серебра, лилась розовая вода, покачивалсь карликовые пальмы  в хрустальных кадках, тени играли в догонялки с солнечными зайчиками, и зеркало развлекалось, передразнивая случайных посетителей, вроде нас.
Оригинальненько - хмыкнул проводник и отбросил капюшон, явив непослушную чёлку, изумрудные глаза и лопоухие уши.
- Это, эта, если я правильно понимаю, ты Муза?
- Смотри, какой сообразительный - и часу не прошло, - что следующее? Чай, кофе, потанцуем?
- Ну, это всё потом, сейчас, как я понимаю, дела поважнее. - сказал я, и подумал - эх, не везёт, могли б и по красивше...
- По лицу встречают, по уму провожают - назидательно изрекла Муза, - благодари Небеса, что не совсем крокодил.
И мы тронулись. Что бы посетить ту или иную студию, достаточно было о ней крепко подумать.
Так мы оказались перед хайтечной дверью, на которой было написано - Просьба не шуметь. Идёт рабочий процесс. Муза аккуратно повернула ручку и мы вошли. В полумраке качалось пламя  свечей. По углам таился мрак. Он тянул свои щупальца к танцующим огонькам, касался их, испуганно отдёргивал, снова подкрадывался... У стола сидел человек в старинном камзоле, вперив взгляд в потолок и словно подвесив на нём голову. В пальцах зажато гусиное перо, ещё несколько валялось на стол и полу. Губы беззвучно шевелились. Неподалёку на кушетке кто то спал, свернувшись калачиком и сладко причмокивая.
Муза недовольно поморщилась и, углядев розовую нежную  пяточку, провела по ней несколько раз пером.
Нога задергалась. Муза продолжила истязание, несмотря на отчётливые всхлипывания под одеялом...
Наконец, калачик стремительно распрямился, мелькнула изящная ручка, но Муза оказалась проворнее - перо упало к остальным, а сама она приняла вид глубоко оскорблённой особы.
- А, что, что, случилось? - спросила, позёвывая кудрявая не менее изящно вылепленная головка.
Муза странным движением всего тела указала на меня.
- О да. Добро пожаловать. В сей миг мы видим творческие муки известного пиита, мастера грёз, баловня судьбы, любимца муж...муз.
Оно и видно, сама дрыхнет, пока человек мучается - эка как бедолагу свело, так и не может взгляд из потолка вырвать, глубоко видать загнал...
Музы переглянулись, и не успел я поймать следующую мысль, каким то образом, непостижимым для меня способом, наконец разлучили поэта с потолком, голова его при этом упала на грудь, а рука бешено понеслась по листу пергамента. Правильнее, свитку - каждый раз, когда строфа заканчивалась, пергамент двигался вперёд и замирал, давая возможность запечатлеться следующей, и так строфа за строфой пергамент заполнялся, а свиток прибавлял в толщине.
- Ну, всё. Теперь только чернила подливай и цилиндры меняй. Понеслась душа в Рай. Говорила ему, говорила - Я помню чудное мгновенье, передо мной явился ты. Как мимолётное - то есть мимо пролетающее, типа фанеры над Парижем, Как Гений - именно, чистой красоты. А, толку... Для него чистота в бане... А я ведь у самого Александра Сергеевича гостила - чай с сушками, вино кружками, от этого и конфет не дождёсся...
- От сладкого зубы портятся - брякнул я, не подумав о последствиях.
- Твой, что ли? Начинающий, небось?
Муза, покранев кивнула.
- Уморит он тебя, сразу видно - жмот почище моего. Небось, сон мой сладкий его чёрная длань оборвала? Уу, соцреалист. Надои, навоз, гайки! Муза взяла один цилиндр и вставила в устройство, напоминающее музыкальную шкатулку. Поэт, не останавливаясь драл перьями пергамент, отшвыривая в сторону тупые или сломанные. Кудряшка полезла в шкаф, достала громадную бутыль и, дрожа от напряжения, стала наполнять чернильницу. Остатки сна коварно напомнили о себе, глазки на мгновение осоловели, и в это время бутыль выскользнула из рук и ахнула на стол...
Таким образом я и не смог просмотреть ни одно из стихотворений до конца... Помню, мелькание птиц, розовое небо, облака, словно иероглифы, ленивые волны, замершее время, стены и башни, покачивающиеся на прозрачном зеркале озёра, голоса, далёкая песня...  И вдруг полосы, треск, вой.
- Ну всё. Сеанс закончен, спасибо вам спасибо нам. Счастливо оставаться.
Муза сделала книксен, а я как ни сдерживался, ухмыльнулся. Честно сказать, было с чего - густо фиолетовый поэт непонимающе уставился на свиток, который так не остановился, и лужу, постепенно парламентом осушаемую. Кудряшка, не намного светлого оттенка, небрежно отмахнулась и полезла под стол доставать бутыль. Как ни странно, чернильница тоже уцелела.
- У вас тут все такие? - спросил я немного погодя.
- Для начинающих и похуже найдётся. Так что...
- Помалкиваю - заключил я, тем более, что мы оказались у обычной двери, обитой дермантином. Ни таблички, ни чего-то иного наши глаза не узрели, и поэтому мы смело вошли.
Внутри несколько человек занимались странными на первый взгляд действиями. Один бросал  кости, и согласно очкам, выдвигал определённые ящики, доставал оттуда нечто, и бросал в большой котёл, подвешенный вместе с другими над громадным очагом. Иногда он снимал пробу и тогда или блаженно улыбался или брезгливо морщился. Другой сидел с завязанными глазами и наощупь хватал из большого горшка ингридиенты и также отправлял их в свой котёл, стоящий в досягаемости руки. Иногда продукт летел мимо, но чаще попадал по назначению. Третий, бормоча что то под нос, запускал руку в мешок, который дергался из стороны в сторону, и ловко припечатывая нечто текучее, и видимо, шустрое, нанизывал  на крепкого вида длинный шнур, прижатый к полу одной ногой. Четвёртый складывал нечто вроде карточного домика. Вместо карт были непонятные предметы. Иные из них благоухали, другие сверкали, третьи сочились влагой, четвёртые дышали огнём, из некоторых вырыаались порывы ветра и тогда сооружение зловеще покачивалось, грозя в любой момент развалиться .
- Добро пожаловать на кухню. Здесь рожна приготовить от рассказик до романчика, главное - терпение и внимание.Советую здесь усилить своё внимание, если оно вообще у вас, дорогой мой, имеется. Да. Здесь мы имеем работу над формой. Здесь слова заполняют форму.
Муза показала на сооружение.
- Хм, а как насчёт мыслей?
- Верно подмечено. Вот это - Муза показала на штуки, из которых дул ветер - и есть мысли. Поэтому лишь настоящему мастеру удаётся заключить большое количество мыслей, обрамляя их словами. Многие варят похлёбки без сути, превосходные на вкус и к, сожалению, не питательные, так, как у вас говорят - фаст фуд. Иные возводят грандиозные сооружения, впечетляющие своими линиями, слиянием стилей, проникновением пошлого в высокое и наоборот, здесь важно чувство вкуса и....
В этот момент карточный домик угрожающе покачнулся - видимо в предпоследний ярус зодчий попытался уложить количество мыслей, несовместимое с прочностью постройки. Мысли в основании опасно затрещали, домик накренился, какие-то мгновения дрожал, а потом осыпался. Мы не стали смотреть, как творец рвёт на себе волосы, а его Муза вытирает ему сопли и гладит вздрагивающие плечи, не стали, ибо нас ждал сад Фантазий.
О это был, наверное, самый прекрасный сад, из тех, что можно себе представить... Радужная, шелковистая трава, которая несла тебя в любой уголок, что ты мог вообразить. Деревья, скрывающиеся в приветливом небе, говорящие цветы и животные... Множество плодов покачивалось среди ветвей... Одно но - на недосягаемой высоте.
- Ну и? - ошалев от великолепия и чудес сада, выдавил я
- Волшебные плоды. Используются как питание муз, так и для кормления вдохновения. А вот, кстати, и оно.
Я покрутил головой по часовой стрелке, потом против, посмотрел вверх, посмотрел вниз и взгляд мой споткнулся об какую то невзрачную птичку-невеличку.
- Этот гадкий утёнок, ты хочешь сказать, это моё вдохновение? И что мне с ним делать? Смотреть или зажарить? Варианты?
Птичка презрительно посмотрела, причём как то сверху вниз, и сказала - И с этим - здесь она ещё более возросла, а я умалился - мне работать? Увольте.
- С радостью, - воскликнул я - Как нибудь без пернатых.
- Помолчи бездарь! - явно теряя терпение прошипела Муза. - Без вдохновения тексты твои будут пусты, слова мертвы, мысли ссохшиеся, как колбасная  кожура. Каждый в академии, каждый при поступлении получает музу в помощницы и вдохновение для творческой жизни.
- Я хотел сказать - не в коня корм - искоса поглядывая на птичку, оборонялся я, но менее решительно.
- Так покорми - процедило Вдохновение - а то раскудахтался тут...
- Брейк, брейк. Мир, дрючьба, жувачка. - встала между нами Муза.
- Так! Садись ему на спину и лети. Я лично проголадалась.
Ну что ж - на земле я бы такого сомнительного коня послал куда подальше, но раз жребий порешил так, надо пользоваться тем, что дают. Дают лети, бьют - так беги, просыпайся скорее.
Короче, сел я на Птичку - ей так больше понравилось, видите ли на Гадком Утенке сам Андерсен летал, да не тот, из Матрицы, а сказочник Ганс Христиан Андерсен. Короче, сел я на птичку и мы взлетели. Тут какая оказия - чем выше, тем плоды духовитее - типа духовнее, светлее, слаще, во рту тают, чистятся легко, а то и с кожицей прозрачной как тень ветра, - их можно и так. Правда, не всякая птица до высот воспарит, не каждый наездник управится, не каждого и поднять смогут. Так что взлетели мы не слишком высоко, поэтому с меня семь потов сошло, пока я  с плода содрал семь шкур, а потом отделил семена от мякоти и дал Музе и Птице.
- Ну что, новичёк, нравится тут у нас?
- Хм. Не знаю. - честно ответил я, задумчиво грызя черенок, в нём, как сообщили мои помощники, были особенно полезные для писателя витамины.
- Ладно, брось - мы пошутили.
Донёсся удар колокола.
- Вот и на первый раз всё, надумаешь, сообщи. Славы и почестей не гарантирую, но скучно не будет.
- Это точно, я тебе обещаю, ты не смотри, что такая, уход да ласка, совет да любовь...
- Любовь к тому, что ты делаешь обязательна, ладно, желательна - не удержалась Муза
- Понял. А как с талантом?
- А как ты думаешь, почему я и она к тебе пришли?
Я почесал затылок, потер лоб, взялся пальцами за кончик носа, даже несколько раз потянул за левое ухо...
И... проснулся. Первым делом перенёс в меру сил впечатления от сновидения на лист и призадумался - А может, шут с ним, с писательством, гайки крутить оно и попроще, и мозги не вывихнешь, трудовая копейка ближе к телу, но, вспомнив, как тяжело снимались семь шкур, как падали капли семи потов, как уносились в изумрудную даль семь солёных рек, горящий взгляд голодной Птички, насмешливый и сочувствующий Музы, решил - а почему бы и нет, действительно, не просто же она меня позвала и показала Академию во всей красе... И я взял да и перевернул исписанный лист. Но это уже другая история.