Проклятый дом

Сегодня чувствую в сердце
неясную дрожь созвездий,
но глохнут в душе тумана
моя тропинка и песня.

Свет мои крылья ломает,
и боль печали и знанья
в чистом источнике мысли
полощет воспоминанья
Ф.Г. Лорка

Боги никуда не уходили, мы просто перестали их видеть (с)
Автор неизвестен


Шелуха высохших листьев обречённо захрустела под ногами. Ветер, ледяным пером щекотал кисти рук. Оголённые ветви деревьев устремились ввысь, остриями разрывая вздувшееся пузырями небо, готовое вот-вот лопнуть от нахлынувшей тоски, готовое затопить внутренностями неприветливое место на краю города.

Тихое мяуканье бездомного котенка, громкий крик потерявшейся чайки, звуки перекликались между собой, вводя в заблуждение, оказавшееся скрипом ставней в старом особняке. Деревья, отчаявшись разорвать небесную твердь, скреблись ветвями в окна, испугавшись своих же намерений, желая забраться внутрь, чтобы спрятаться от непогоды. Ветер, скатав плотный шарик листвы, швырнул его в ворона, долбящего чью-то кость. Детскую что ли. Ворон, не ожидавший предательского нападения, оглянулся, сурово нахохлился и громко каркнул. Расправились и захлопали чёрные крылья, одинокое смоляное перо вырвалось наружу. Обретя долгожданную свободу, оно устремилось ввысь, изумляя мир своей утонченностью, но легкомысленно закружившись в вальсе вечного падения, в завораживающем своей простотой вальсе, естественным для одинокого пера, совершенно потеряло цель бытия, безвольно вздохнуло в последний раз и, оставив надежду взлететь вновь, опустилось в раскрытые ладони.

- А говорят, что этот дом проклят, - вздрогнула Алиса, разглядывая перо.

- Нам только переночевать в нём, ну давай построим шалаш из сухих веток и пожарим на костре вон ту крысу.

Зверёк, почуяв неладное, прекратил рыть ямку и бросил обиженный взгляд на гигантов, мнущихся перед входом в старый особняк, много лет служившим домом всем крысам в округе. Но надменно фыркнул, и смекнув, что опасности ожидать не следует, продолжил увлечённо разрывать чужую, мышиную нору с пищащими, живыми,  тёпленькими мышатами. Мягкие хрустящие косточки легко разгрызались челюстями. Глупые, бесполезные и безумно вкусные мыши. Окровавленная крысиная мордочка удовлетворённо чавкая и хрустя погрузилась в свежее вырытый лаз, но выпрыгнув оттуда по неизвестным ещё причинам, зверёк засеменил лапками по направлению к дому.

- Что это, ты чувствуешь? Земля дрожит! Нет, я туда не пойду, -  заупрямилась Алиса.

- О, боги, ну что же это – парень схватил её в охапку и занёс в дом.

Поток воздуха, распахнувший дверь, разогнал клубы пыли в разные стороны. Девушка закашлялась от заплесневевшей горечи. Пахло полынью. Тысячи маленьких лапок застучали когтями по выщербленному полу, унося прочь извивающиеся хвосты. Колкие мурашки побежали по спине, обхватили горло тугими кольцами, ноги налились свинцом, отяжелевшие веки сомкнулись, а губы раскрылись то ли для вздоха, то ли  для поцелуя. А тела опавшими листьями раскинулись по полу, напугав любопытных зверьков, сбежавших без оглядки в подземные норы. В глубь, в чертоги сияющего, несравненного Аида самозабвенно выплясывающего на костях поверженных, сожранных,  глупых то ли мышей, то ли людей. Никчёмные обглоданные кости. Чертоги древнего бога, топчущего их босыми ногами не опасаясь пораниться об острые обломки. Поющего, восхваляющего самого себя. Опьянённого властью, тьмой, хохочущего над живыми, ибо нет большей веры у того кто никогда не жил, никогда не умрёт, веры в завтрашнюю ночь, вечную тьму, истинную тьму, архаичную, древнюю, неизведанную тьму.

***
Близилась полночь. Лунное сияние хрусталём разбилось о стену, напротив окна,  плеснуло молочной белизной в лицо девушки. Ветер, не наигравшись накануне, перебирал между пальцев тёмные волны её волос, дул в лицо, пытаясь оживить спящую красавицу, но тщетно. Сотни красных глазок замелькали то там, то здесь, клацанье коготков эхом грохотало в пустоте стен. Ветер, наивный ветер, жаждущий вновь обладать роскошными волосами, ласково трепать их, ловить улыбку, щекотать нежную шею отчаянно бил изо всех сил по лицу, со всей непосредственностью, желая вытрясти из неё губительный, опасный  сон. Сон, разрывающий ещё теплую плоть тысячью острых зубок.

-Аааааа!!!!! – неожиданно закричала девушка и  ветер восторженно затрепетал занавесками, - отцепись от меня тварь!  Серая хищница с размаху ударившись о стену,  стекла на пол. Желудки, облепивших её сородичей, восторженно заурчали, ненасытное чавканье захлюпало в тишине дома.

-Мммм, больно, она укусила меня, тварь!

Тёмные, густые, тяжёлые капли шлёпались на каменный пол. Капли множились, разрастались трепещущими нитями паутины, пульсирующими в такт биению её сердца, вспыхивая от поблёскивающих разбежавшихся по углам глаз. Острые носы вытянулись и зашевелились, вдыхая тягучий аромат чужой, настоящей жизни, неосторожно вторгшейся в мрачное жилище. Гипнотический аромат, сводящий с ума малые умишки, не думающие, не верящие, не надеющиеся, а лишь существующие благодаря своим первобытным инстинктам. Имеющие наглость не разбежаться, не бояться, умишки потерявшие страх. Крохотные, вожделенно-трясущиеся в  предвкушение пиршества, в предвкушении охоты.

Нарастающая волна писка потянулась в холл, загрохотала ставнями, заскреблась по стенам, завыла, застонала, загудела по всему дому. Взъерошенный крысиный легион возбуждённо, на перебой, карабкаясь друг на друга, визжал. Визжал обезумевшими, одичавшими голосами жаждущими плоти.

Дрожа всем телом, она бросилась вперёд со всех ног, не разбирая дороги. Забыв об окоченевшем, обглоданном друге девушка заметалась по коридору, давя берцами крыс, поскальзываясь на серых тельцах. Закрытая дверь, одна, другая, третья, - все заперты. Громко крича и барабаня руками, знала, что ответа не последует. Сбившееся дыхание хлестало кнутом по горлу, а сердце выпрыгнуло изо рта и извиваясь ползло впереди неё самой, оставляя позади чёрную, блестящую, дорожку, размазывая драгоценные капли, завораживающие капли настоящей, густой крови. Кровавый шлейф потянулся за сердцем, повторяя каждый его поворот, ползущий по ступенькам вверх, падающий вместе с ним и накрывающий его волнами, заворачивающий в себя, раскинувшейся сетью паутины, сливающейся с пульсацией дома, эхом повторяя удар за ударом. А сзади нарастала недовольная, жадная, визжащая тьма. Она собиралась в плотный шар, мигала голодными глазками и пронзительный писк ввинчивался в мозг оглушая, сводя с ума.

***

Луна, разочарованно вздохнув, осветила обглоданный скелет, бывший когда-то любопытным молодым человеком, неосторожно забредшем в анафемские чертоги.

-Ах, люди, что же их тянет сюда. Ветер! Может, ты знаешь?

Ветер нахмурился и задумчиво заслонил любопытную луну тучей, тучей излившейся слезами ледяной горечи, оплакивающей ещё одну утраченную жизнь. Капли то ли крови, то ли воды, падали чёрные в полумраке. Листья, когда-то свободно парящие между деревьями, отяжелели, набухли и неподъемными плитами легли друг на друга. Холодные, скользкие, сгнившие листья - могильные сгнившие плиты.

А позже крысы растащат его кости по просторным норам, вгрызутся сухими червями в людской мозг и вырвут из памяти даже малейшие воспоминания о нём. Спрячут остатки глубоко под землей на кладбище безликих костей. Там, куда никогда не заглянет случайный свидетель, куда не проникнут лучи великого светила, куда добираются только подземные воды, промывая сокровища до безумно стерильно чистоты, смывающей и уносящей память о тех бесчисленных безумцах, оставшихся глубоко под землей.  И только Аид, польстится на пару косточек его пальцев. Чтобы в бесконечные моменты одиночества задумчиво перебирать чётки, белоснежные стерильные чётки, размышляя круговороте вечности. О солнце, которого никогда не видел, о барабанящих по крыше каплях дождя, раскатах грома, изредка долетающих в его подземный мир, о сковывающем людские тела холоде, и, наконец, о свободе, о которой не дозволено ему даже мечтать.

 Каждый год на проклятое место стекались искатели, романтики, философы, фотографы, поэты, писательницы, да и обыкновенные мрачные создания для свои неведомых  ритуалов. Луна и ветер делали ставки, ветер бил по лицу девушек с кроваво-красными губами, луна картинно вздыхала, деревья бились в истерике. Всё заканчивалось одинаково. За исключением сегодняшней ночи полнолуния.

Нечаянная гостья, пробудившись ото сна, противостоя спорам ядовитого растения, пустившего корни по всему дому, коварно разлившего горький фимиам алчно захватившего жилище, принадлежавшее когда-то людям, вершила новую историю этого дома.  А дурманящий аромат растения уже затуманил её мозг, и всё, на что она могла надеяться - дожить до утра.

Но что ветер, что луна, эти бездушные, безликие творения демиургов, что они могут сделать против проклятого дома. Да и кто его проклял? Было ли проклятие? Ужасающий симбиоз природы пожирающей своих же детей - людей, построивших врата царственной Шакти на месте силы. На месте, о котором Древние слагали легенды. Да что они знали об этом? Жалкая горстка экзорцистов. Построили дом, способный дать им силы. Дом пустивший корни глубоко в землю, чтобы вызвать оттуда… ЕГО. Неведомое, притягивающее призрачными щупальцами, сжимающее до хруста в костях, открывающее завесу тайных знаний, а затем отпускающее навсегда? Играющее ловкими пальцами с душами страждущих, дающее надежду уйти, получить то, за чем пришли и уйти. Получить дар, сладкий, раскрывающий все способности дар, чарующий, возносящий на руках миллионов, аплодирующих стоя, скандирующих твоё имя, подводящий к порогу вечности … дар.
Дар, дающий власть, вселяющий уверенность, наполняющий силой возносить или же испепелить и растоптать… был ли этот дар? Был ли он у создателей дома. «Быыыыыыл!» - застонал дом. «Быыыыыыл!» – плачущей Банши завыли ставни на окнах. «Быыыыыыл!» – заскрипели двери ржавыми петлями. Чёрными обгоревшими страницами разлетелись воспоминания по коридорам вечности, шёлковыми лепестками горечи, заползали в щели памяти, сворачивались твёрдыми остриями, истончались и кололи сознание тонкой иголочкой, чтобы не смели, чтобы не помышляли о забвении, о прахе, разложившихся костей создателей, на которых черви пирующие, пожирали плоть сантиметр за сантиметром. Пожирали,  переваривали, поглощали их всеобъемлющие знания, копошась в их мягких мозгах. А была ли разница между мозгом праведника и служителя ЕГО культа? Нет для червей никакой разницы, нет, не было и никогда не будет. Ни-ког-да. Люди лишь выдумывают, дома строят, прячутся за множественными оболочками личин своих, стонут от случайно порвавшегося, от случайно обнажившегося, тайного, запретного. А черви насыщают свои примитивные желудки и нет им разницы человек ты или такой же как и они червь, грызущий сам себя, за собственный хвост. Не знающий, не ведающий где начало его, а где конец. Не способный разомкнуть этот круг перерождения, вечный круг, вечное кольцо, вечные призраки прошлого и духи  настоящего сосредоточенные в одном лишь кольце, в черве, копошащемся в твоих мозгах, извивающемся, ползающем по кругу, не знающем, что пожравший себя целиком навсегда обретёт бессмертие. И нет смерти у того, кто уже мёртв, нет жизни у того кто не живёт, и нет мыслей, нет желаний, бессмертие, безжизние, безсуществование. Только разорвавший этот круг поймёт и познает все грани пустоты вечности. И будет он смотреть на этот мир без глаз, слышать без ушей, дышать без легких, т.к. будет он всем. Пустотой. Многогранной безликой пустотой.
А крысы, мерзкие алчущие зверки – всего лишь воплощение душ мрачных паломников, ринувшихся сюда за Его даром.
***
Дверь распахнулась от пинка ногой и с грохотом захлопнулась. Отдышавшись, Алиса чиркнула зажигалкой и осмотрелась: книги, библиотека, перевернутые металлические ящики с документами. Горькая пыль снова с кашлем вырвалась из лёгких.
Свеча давала слабую надежду. Длинные тени бумажными листьями затрепетали в панике и с шорохом расползлись по стенам, забираясь в еле заметные щели. Дыхание сбивалось от пустивших корни, множащихся в лёгких спор. Пожелтевшая пачка истлевших документов рассыпалась по столу. Даты не разборчивыми кляксами мелькали между вековых листов. Фотографии, заметки, дневники – всё пожелтело и превращалось в прах, рассыпающийся в руках вечности. Лишь на некоторых фото еле различалась женщина в круглых очках и в шляпе в стиле Steampunk, выразительный мужчина с длинными чёрными волосами. Они улыбались, держа в руках мёртвую девочку, сгустки вместо глаз, чёрный рот кричащей дырой силился воззвать о помощи, либо низвергнуть проклятие. На другом фото лежал мужчина с обнаженным торсом покрытый крысами, на обратной стороне читалась надпись «Помни». А вот девушка, уже без очков, стянутая веревкой шея, а глаза, смотрят прямо ей в душу весёлым взглядом безумия. Ох, это же библиотека и тот стул. Алиса вскочила, чуть не выронив свечу.

Звон разбитого стекла резанул слух, это ветер пытался поддержать свою любимицу. Он лишь хотел ласково постучать в окно. Безрассудный ветер.

Успокоившись и пролистав несколько уцелевших страниц дневника, Алиса нашла рисунки, видимо Анны, повесившейся экзорцистки. Маска, но нет лица, нет глаз, нет рук. Только надпись «ОН здесь» на обороте.

Тишина, неожиданно навалилась тишина, давящая уши и сжимающая голову, и хорошо бы сглотнуть, чтобы выровнять давление, но глотать абсолютно нечего. Язык прилип к небу и только кровь ещё сыпалась, упругим бересклетом разбегаясь по полу. Алиса поднесла окровавленный палец к губам, глотая и высасывая солёные капли.

- Тварь!-  снова повторила она.

Оглушающая пустота убрала руки с ушей, и пронзительный писк заполнил пространство, громкий, пронзительный писк, неожиданно она поняла, что кричит сама, сжимая уши собственными руками. Судорожно ища упавшую свечу и чиркая зажигалкой, девушка всё же зажгла её. А писк всё звенел в её голове. Библиотека расширялась на глазах. В дальней стене темнела дверь, и уходила лестница в глубины вечности. Гнилостное дыхание темноты отталкивало, судорожный холод заползал под одежду, но терять было уже ничего. Вернуться бы к крысам и быть сожранной или же рискнуть и выбраться отсюда живой.
Ветер, не имеющий более возможности наблюдать за событиями, с отчаяньем ударил в окно, желая призвать к благоразумию девушку не спускаться в глубины царящего потустороннего мрака. Но тщетно, ещё одно стекло вылетело, забрызгав осколками пыльный пол, а Алиса, испугавшись, побежала со всех ног по лестнице в низ, рискуя оступиться и сломать себе шею.

Хлюпающая жижа обволакивала берцы, ноги увязали по щиколотку в кишках источавших смрад и вонь. Согнувшись пополам она вывернула наружу свой без того пустой желудок. Задрожавшими пальцами она тёрла виски по очереди, чтобы хоть как-то не потерять сознание от царившего кругом пиршества разложения и смерти. Поскользнувшись на очередных слизких кишках она растянулась на полу. Свечка откатилась в сторону и потухла.

 - Это конец – пронеслось у неё в голове.

Тысячи жадных зубок впивались в нежную кожу, разрывая её стонущую отчаяньем плоть. Кусочки, растащенные по норам и переваренные жадными желудками, насытившимися желудками, лениво отгрызающими кусочки от ещё живой, ещё дышащей горьким запахом поражения, ещё мечтающей встать на ноги и стряхнуть с себя копошащуюся массу.
***
Осознание не тронутой целостности пришло само собой. Девушка, перемазанная кровью и внутренностями поднялась на колени и дрожащими руками пошарила в липких кишках в поисках свечи. Но то ли свечка слишком глубоко зарылась в них, то ли отлетела далеко, то ли холодная на ощупь ничем не отличалась, Алиса бросила безуспешные попытки.
Опасаясь удариться головой о низкий с выступами потолок, она медленно поползла вперёд по узкому коридору, сгибаясь пополам чтобы… нет, уже было нечем. Просто спазмы недовольного желудка. Уткнувшись лбом в стену поняла - здесь поворот. Ход спускался вниз.
За очередным поворотом перед ней открылся просторный зал, уходящий белыми стенами в глубь, позволяющий выпрямиться в полный рост, засиял чистый мраморный пол без кишок и крыс. Полумрак окутывал пульсирующее пространство, сжимающееся и расширяющееся в такт биению её сердца, прозрачное сияние  обильно заливало центр зала. Пустота завораживала и притягивала к себе, многообещающая прохладная, вечная пустота забвения. Вот он тот змей, тот червь, набравшись смелости откусивший собственный хвост. Пожирающий его, давясь и глотая собственную кровь, жующий свои кишки, перемалывающий кости стальными челюстями, добирающийся до сердца. И осталась одна голова. Голова не способная пожрать себя.

И был трон, растущий из под земли, и возвышалось на нём порождение сумрака, и сплелись пальцы куполом над его головой. И вместо лица его была маска, и дымка вместо рук его и вместо ног. Пожравший сам себя и воссоздавший новое бесплотное тело. То ли не знающий как, то ли не желающий пожрать свою голову, оттягивающий момент познания каждой грани пустоты. И принял позу он безграничной тоски, отрешения от мира всего, от всех проблем смертных, крыс, людей, червей, войн, да всего космоса и всей вселенной. С потолка полились нити света, заиграли бликами на бледном челе маски. Привычный горьковатый привкус полыни, сменившись чистейшим запахом озона,  щекоча сознание кончиком пера настороженности. Запах требующий собранности, требующий вопросов и ответов.
Тишина вертикальным мечем маятника нависла над головой. Вбирала в себя мысли, растворяла шаги, приглушала дыхание, сочилась плотными струйками между пальцев безумия. Биение сердца балансировало на хрустальном острие разума, грозясь с грохотом разбиться в дребезги, грозясь застыть, густой дымкой зависнуть над троном, над маской, над безжизненными глазами полными одиночества, отрешенности, отчужденности от мира скребущего когтями, царапающего, рвущего его изнутри. Мира разрывающего на куски душу увидевшую свой путь, душу скованную оболочкой, пойманную в клетку, знающую как, но не ведающую когда, когда пойдет путём нового воплощения. Тесен стал этот мир для познавших. Тяжелы же оковы его, цепями бьющие исковерканное, бритвами полосующие израненное, острием пронзающие исколотое.  Пируют, песни поют не ведающие, блаженны же вы  не знающие, счастливы вы, не понимающие, что нет ничего в этом мире ценного, ничего вечного, ничего стоящего того чтобы держаться за него. Чтобы воздух вдыхать горький, чтобы в ясные глаза смотреть неба, чтобы чайкой кричать пронзительно, чтобы быть…
Верить, ждать, надеяться на …, на ласки нежные, на постель теплую, на мысли ровные, на пламя горячее огнём выжигающее частицы разума из хрупкой оболочки сознания. Оболочкой обречённой бродить по перекресткам вечности, не имеющей компаса памяти, направляющего, наставляющего, открывающего глаза прозрением. Глаза, которые не видят.

***
Неожиданно голова в маске с хрустом повернулась, словно очнувшись от вечного сна, и впилась немигающим взглядом в Алису.
Не было слов, лишь невесомые длинные пальцы потянулись к ней из глубины зала и вибрацией хаотично били по вискам. Ощупывая её лицо, тело, он, забираясь под кожу и прикасаясь к мозгу, впитывая в себя её мысли, эмоции, желания, проникая в самые глубины сознания, выпытывал и вымучивал абсолютно всё. Всё самое сокровенное, что хранилось в них, что не рассказывала она никому, никогда, даже своему погибшему другу.

***
Скрытые личины по ниточкам высасывал из неё паук жаждущий. Хрупкой бабочкой билась она в сети его. Трепеща крыльями, вздрагивала, изломанная. Знающая, что настал час её, обреченно бьющаяся в паутине безнадёжности. Тревожащая нити-струны, пульсацией мозг пронзающие, прозревшего, безликого паука. Плетущего гигантскую… Сеть объединяющую, сеть дарующую, уничтожающую, выжигающую, лишних, бесполезных существ случайно связанных, случайно открывшихся, наивными глазами смотрящих в рот вечного, чарующего, магического, неизведанного.
Глазами, что не видят, ушами, что не слышат.

***
Сеанс закончился. Маска замерла. Пальцы зашевелились на головой, перемалывая мысли, её мысли в ЕГО голове. Свет, исходивший ото всюду усилился до боли давя на глазницы и угрожая выжечь их. Погружая в абсолютную яркую белоснежную всеобъемлющую новую грань пустоты. И никто не знает сколько будет граней, и что ждёт их за следующей дверью.
Крик нарушил вибрирующую тишину, глаза закрылись сами собой и бесчувственное чужое тело  осело на холодный, мраморный пол.

***
А дом стонал, дрожал, качался из стороны в сторону. Обезумевший ветер, не желая потерять свою возлюбленную, тряс его. А луна хохотала, крича ему, что они все умерли, и она в том числе, но он не сдавался. Разбушевался ураган, который жители не видели здесь много лет. Много лет назад стихия бесновалась, оплакивая Анну. Анну, ушедшую под влиянием безликого, бестелесного, древнего. Забирающего умы людей, подчиняющего своей воле, требующего новой крови, новых душ, дарующего силу, порождающего демонов в сознании. Силу, в обмен на безумие наслаждающегося, желаниями, забирающимся в самые глубины мозга пальцами-щупальцами, впитывающего все искорки бессознательного, неконтролируемого, чарующего безумия. Выворачивающего наизнанку, стремящегося доказать всему миру что он прав, а остальные демоны. Демоны окружающие его во сне и наяву, не дающие вдохнуть полной грудью запах свободы, расправляющей крылья за спиной. Но не все могли справиться с ощущением безграничной свободы, не все, даже Анна. Его Анна.
Ураган выл и стонал. Ломал ставни, рыдал, бросался энигматичными словами, тысячи серых сверкающих глазками зверьков – душ в панике разбежались из под рушащегося дома. Пробудилась сила, сметающая всё на своем пути, сила, вырывающая из под земли то, что когда то было живым, яростно ревущая сила, требующая ответа на вопрос: «ГДЕ?. ГДЕ ОНА!?»
Дом рухнул, ураган обессилил и сложил свою голову к обломкам не найдя ту, ради, которой всё затеял. Природа не выдержав напряжения, разразилась слезами. Стальной рассвет, серый пепел, серая пыль, взъерошенные трупы крыс, разбросанные на километры вокруг. Полчища крыс, безликие души, пришедшие за истиной, высосанные без остатка, пустые души.
***
Лёгкие шаги разбудили бушевавшего гиганта. Анна под руку с безликим выходила из обломков устроенных стихией. Ветер, не веря себе, зарылся лицом в её прохладные волосы и поднял бы и закружил её на своих бесплотных руках, но побоялся потерять её снова. Осторожно поцеловав в лоб, спрятался за деревом, наблюдая и восхищаясь.
А безликий сорвал маску, обнажив окровавленные острые зубы. Обхватил голову Анны длинными нечеловеческими пальцами в последний раз. Закрыл глаза и …

Пожравший другого дарует свободу пожирающего самого себя. Нет той силы способной заставить поглотить собственную голову, мозг, глаза, мысли, впитать всё в себя и погрузится в пустоту. Только тот, кто сможет завершить начатое им способен освободить  его и так по кругу, по огромному разрастающемуся кругу, где люди будут сегментами червя, пожирающего друг друга, безжалостно, свободно, вдохновенно. Открывает Врата Шакти перед страждущими, открывает пенаты вечности, дарит без лимитный билет на поезд отправляющийся по граням Пустоты. ОН есть Пустота, ОН воссоздал её, чтобы стать Пустотой, чтобы стать всем и ничем одновременно, чтобы освободить себя из оков кольца, круговой порукой стянувшего души зверьков, копошащихся и попискивающих, в чужих кишках роющихся, в забвении не помнящих, что должны они сделать. Зверьков бывших когда-то людьми.
Забывшие обо всём в своих мелких звериных проблемах, суете, печалях. Забывшие, что ничего этого нет. Есть только пустота, поглощающая, растворяющая, уничтожающая, глубокая, яркая! Пус-то-та! Пустота, таящаяся в подвалах проклятого дома.