Украинский Шлиман

Выдающийся украинский археолог Борис Николаевич Мозолевский - человек фантастического везения и фантастического же трудолюбия.
Говорили, что он обладал каким-то сверхъестественным чутьём на драгоценности, пролежавшие в толщах курганов сотни и тысячи лет.
 И именно он  сделал самую сенсационную находку в истории Украины.
Сам он любил говорить: лягу, мол, на курган, переночую, услышу, кони копытами бьют - вот там и будут могильники с золотом и драгоценной сбруей.
Он навсегда вошёл в историю науки под именем «украинского Шлимана».
И недаром.
Ведь две трети скифского золота, которое хранится в киевском Музее исторических драгоценностей - его находки!


* * *


  Родился будущий «украинский Шлиман» 4 февраля 1936 года в небольшом степном селе Николаевка на Николаевщине в крестьянской семье.
Отец его погиб на фронте в 1944 году.
Растила Бориса мать.
Детство у него  было нелёгким. Впрочем, как и у всех детей послевоенного времени – босоногое и голодное.
Мальчик донашивал большую для него одежду от старших. И радовался, что не ест даром хлеб, ибо наравне со взрослыми трудился в поле.

После окончания 7-ми летки, где тогда уже проявился его поэтический талант, в 1951 году Борис попал в армию воспитанником. В те годы существовала такая форма «подкорма»  полуголодной ребятни -  сыновей погибших фронтовиков.
В детстве Мозолевский мечтал стать лётчиком.
 И поэтому, юноша из причерноморского села продолжил образование в Одесской спецшколе Военно-Воздушных сил.

В 1952 году Борис Мозолевский в составе третьей роты Одесской спецшколы ВВС прибыл в Ейск.
Эти ребята в морской форме, готовились поступать в военные училища.
 Передислоцировавшись в Ейск, спецшкола стала называться подготовительными курсами Военно-морского авиационного училища имени Сталина.
Мозолевский ничем особенным не отличался от прочих воспитанников. Учился, правда, хорошо - выпускные экзаменационные листы пестрят его хорошими отметками.
Да ещё стихи писал. Неплохие…
 Даже посвящал их понравившейся ему ейчанке Жаннете Медведевой. Но строптивая девушка обиделась на украинизмы, которые применял молодой поэт - девочек «девчатами» тогда в Ейске никто ещё не называл. Обиделась и решила демонстративно не обращать внимания на парня.
В ответ же получила от него стихотворение, одно из четверостиший которого помнит всю оставшуюся жизнь:

Так здравствуйте, азовские гордыни.
Позвольте вам по праву доложить,
Что с вами нам приходится отныне
В одном краю под ейским небом жить.

Но ниточка между этими двумя молодыми сердцами так и не протянулась...

Был момент, когда Борис чуть было не погиб…
 Это тогда, когда случился знаменитый взрыв на Ейской косе 28 июля 1952 года.
Тогда среди отдыхающих юных моряков взорвалась авиабомба времен Великой Отечественной войны. Несколько десятков молодых людей были убиты и ранены. Мозолевский чудом не пострадал. Но в полной мере испил горькую чашу. Ведь погибли и были покалечены многие из его друзей.

В ходе обучения Борис перевёлся курсантом-лётчиком в 93-е военно-морское авиационное училище под Ленинград.
 Позже снова вернулся в Ейск.
Там вместе с ним в училище овладевали азами лётного мастерства будущие космонавты - Герои Советского Союза Г. Шонин и Г. Добровольский.
 Самому же Мозолевскому стать лётчиком так и не удалось.
Вдруг всё пошло  наперекосяк…

 Почему? Отчего?

Существует 2 версии:

-  В 1956 году Борис попал под первую волну хрущёвского сокращения армии и был демобилизован.
-  Но в печати встречаются и глухие предположения о том, что причиной исключения Мозолевского из училища стали его не выдержанные в социалистическом духе стихи.

Мысль о небе до конца жизни так и оставалась лишь мечтой.
Дорога туда для Мозолевского была раз и навсегда закрыта…
Ему, 20-летнему мечтателю, который ко всему прочему не отличался крепким здоровьем, пришлось начинать жизнь сначала – «с чистого листа».

Только как?

Сначала он немного поработал разнорабочим.
Потом - бетонщиком на киевском заводе железобетонных конструкций.
Умного парня заметили, выдвинули на комсомольскую работу.
 Но Мозолевский оказался обладателем не только развитого ума, но в придачу  и непримиримого характера. И потому в комсомольских вожаках долго не продержался. И его, как говорится, «ушли».
Единственным местом, где он смог работать после столкновения с партийными боссами, оказалась кочегарка.
 Почти 10 лет (1956-1965) Борис проработал кочегаром в Киеве.
И всё это время продолжал писать стихи.
 Но поэзия была не единственным увлечением несостоявшегося лётчика.

Одновременно с оттачиванием профессиональных качеств кочегара, Борис Николаевич с 1958 года заочно обучался на историко-философском факультете Киевского университета.

В 1963-м вышла в свет его первая книга – сборник стихов «Начало марта».
 А следующий год чуть не стал последним в карьере молодого поэта.
Как позднее признавался Борис Мозолевский, проштудировав марксизм, он пришёл к выводу, что «Марксом выстраданный коммунизм является утопией».
В соответствующем духе писались и многие стихи Мозолевского.
С ними выступал перед разными аудиториями.
В некоторых из них отчётливо звучал вопрос о коммунистической доктрине.
 
Как вот в этих, «под Маяковского» писаных, строках:

«Фридрих Энгельс! Какими тропами
Поднимались мы к бездна, срываясь вниз,
 Чтоб однажды открылось, что
Был утопией
 Марксом выстраданный коммунизм…».

 Из-за этих своих стихов поэт попал под колпак спецслужб…

«Он во всём полемический, он «дрожит» за чистотой своей правды», - так отозвался Иван Дзюба о ранней поэзии Бориса Мозолевского с её «грозовым романтизмом».

В 1964 году Борис получил университетский диплом.
 Следует сказать, что в ту пору об археологии он не мечтал и не помышлял.
Первые поездки в археологические экспедиции, скорее всего, были случайными. И в экспедиции Борис ездил за новыми впечатлениями, необходимыми ему как поэту.
И до 30-ти лет будущий археолог особенно-то и не задумывался о том, чтоб добиться в этом деле успехов.
Больше того, он и не пытался этого делать.
На раскопках Бориса Николаевича можно было наблюдать только с 1962 года.
Эта новая стезя показалась Мозолевскому не менее романтичной, нежели поэтическая…
Но археологом стать он, конечно же, не собирался.
 Его больше привлекало литература.
Ведь он писал стихи, посещал литературную студию, имел уже поэтический сборник.
Устроился работать в Киевский Дворец пионеров и готовил к печати свою вторую книгу.
Но сталось не так, как мечталось...
    
В конце 1963 года Борис Мозолевский, вместе с группой поэтов-«шестидесятников»,  организовал в киевском техникуме связи литературный вечер. Читал стихи Драча, Павлычко, Стуса.
Эти поэты, особенно Василь Стус, были для власти, как бельмо в глазу. Популяризовать их творчество строго запрещалось.

• И там  же прочитал свои стихи:

...Из каждого пролетария вырастает
буржуй - и рабочий.
Здесь и термин не тот, и понятия не прежние,
И граница меж ними идёт не по рву,
Но компанию эту Хрущёвых и Брежневых
Я товарищами - не назову...

Мозолевский после этого попал под надзор как неблагонадёжный. За ним следили. Его часто навещали «гэбисты».
Надо сказать, что среди них попадались умные люди. Один из таких помог Мозолевскому устроиться на работу в должности редактора археологической литературы именитого издательства «Наукова думка».
Но пробыл он там совсем недолго (с 1965-го по 1968-й).
За это время Б. Мозолевский, трудясь редактором, подготовил к изданию 10 работ. В основном по археологии.
Когда же наступало лето, устраивался на работу в археологических экспедициях известных скифологов Алексея Тереножкина и Варвары Ильинской.
 Поездки в экспедиции, работа со специальной литературой, общение с ведущими археологами Украины  пробудили в нём интерес к далёкому прошлому.
Особый интерес у него вызывали скифские курганы Южной Украины, правда, сильно «потрёпанные» чёрными археологами.
Мозолевский свято верил в то, что здесь - обширное поле для деятельности истинного исследователя.

А тем временем в издательстве ему поручили редактировать книгу некоего историка, называвшуюся «Вооружённые силы Украины».
Затем, правда, спохватились:
«Какие могут быть вооружённые силы у Украины?»
Над редакцией начал витать призрак Бандеры и украинских националистов времён Великой Отечественной войны...
Сепаратизм! Крамола!
И Мозолевский вновь оказался в кочегарке…

Атмосфера вокруг него сгущалась всё сильнее. Слежка становилась всё плотнее. И близость ареста Мозолевский начал, как говорится, ощущать кожей.
Это было страшно. Известно, как расправлялись в то время с ему подобными (их называли диссидентами) - ссылкой в глухую провинцию, лишением гражданства и высылкой из страны, тюремными сроками, наконец.
Так что на рубеже 1960-1970-х он балансировал между волей и неволей.
 Ведь с кочегарки можно было не только легко попасть в очередную научную экспедицию. Но и оказаться в местах, не столь отдалённых...
Спасти могло только чудо.
И оно произошло…

• В этюде «Путь к себе» Борис Мозолевский впоследствии напишет:
 
«И когда петля уже совсем было сойтись вокруг моей шеи, […] узнал, что спасти меня может только открытие мирового значения. Так вимрияв и выстрадал я себе свою Толстую Могилу. […] Наглость моя было вознаграждена царской пекторалью. […] Вместо Мордвы я попал в Институт археологии АН УССР, к которому меня поспешили причислить задним числом».

Тогда как раз начинался эпоха новостроечных исследований на степном юге Украины.
И дотоле недоступный институт археологии Академии Наук УССР впустил Бориса Мозолевского в свои стены. Его приняли внештатным сотрудником.
 Казалось, тогда ему в археологию открылась прямая дорога.
Тем паче, что одарённого молодого человека приметил корифей отечественной археологии, основатель украинской скифологии Алексей Иванович Тереножкин.
 Именно он помог Мозолевскому выбраться из кочегарки.
А в 1968 году назначил даже своим заместителем в очередной - Северо-Рогачикской экспедиции.
Казалось бы, абсолютная поддержка маститого ученого гарантировала Борису возможность совершенствоваться в новой области.
Но только вот Борис недолго задерживается в этих учёных местах…
 
 «Подвела» нежданная известность в качестве поэта.
Неосмотрительно перепечатанные в канцелярии института стихи, как считалось, откровенно антисоветского свойства, («...Хрущёва и Брежнева я товарищами не назову...») попали на глаза бдительным товарищам. И стали предметом разбирательства в парторганизации.
Так что Мозолевскому было указано - «с вещами на выход»!

 И с институтом пришлось распрощаться…

Так Борис Николаевич снова берётся за лопату. Только не для того чтоб копать. А для того, чтоб подсыпать уголь!
 
Надо сказать, что в институте опальному поэту продолжали оказывать негласную поддержку.
Правда, приезжать на раскопки Мозолевский мог только летом.
И то, по договорным правам.
Вот так и  взялся Борис Николаевич за археологические поиски.
 И археология всё-таки затянула его в свои таинственные глубины…

 В 1969 году Мозолевский стал заместителем начальника экспедиции, которой руководил известный украинский археолог - Василий Бидзиля.
Они вели раскопки 46 курганов в Запорожской области.

Самым большим из них была так называемая Гайманова Могила, разграбленная ещё в древности. К завершению работ археологам удалось найти там лишь несколько десятков мелких золотых украшений.
К слову. Во время работ на раскопках однажды проходил между копающими. И тут вдруг провалился ногой в небольшую нишу. И нашёл знаменитую «серебряную чашу из Гаймановой могилы», отличающуюся удивительно тонкой работой.

Затем он принимал участие в раскопках Хоминой Могилы.
 
Но вершиной его судьбы стала Толстая Могила, которая подарила своему исследователю знаменитую на весь мир золотую пектораль… 

В то время - в конце 60-х - в городе Орджоникидзе Днепропетровской области шло строительство новых карьеров и промышленных предприятий.
 Здесь возникла угроза сноса курганов. Поэтому ряд курганов необходимо было срочно раскапывать.
Но все штатные сотрудники института археологии были загружены работами на других новостройках.
 И получилось так, что единственным свободным «кадром» с необходимым раскопочным опытом, который мог быть туда направлен, был опальный и, в общем-то, безработный Борис.
Его и назначили начальником Орджоникидзевского отряда.

В. Бидзиля представил новоиспечённого начальника местному руководству в качестве полномочного представителя института.

И в конце 1969 года Борис провёл здесь свои первые самостоятельные раскопки с помощью сотрудников Орджоникидзевского народного музея.
 
Работа в Орджоникидзе свела Мозолевского с неординарным человеком - директором горно-обогатительного комбината, Героем Социалистического Труда, кандидатом технических наук Григорием Лукичом Середой.

 «Технаря» Середу хватало на всё:
 -   и на добычу марганца,
-  и на строительство нового города,
-  и на рекультивацию уничтоженных карьерами земель,
-  и на создание городского музея.
 Огромный интерес вызывали у него и археологические исследования.
Осенью 1969 года, когда археологи в лице Мозолевского вновь появились в Орджоникидзе, прежние планы раскопок больших курганов возродились вновь.
Середу, вопреки пристальному вниманию Орджоникидзевского горкома КПУ, абсолютно не смущал неблагонадёжный статус Бориса.
 На следующий год – 1970-й - археолог вновь был оформлен по договору в качестве зам. начальника экспедиции и начальника отряда.
В том же году Г. Середа «под Мозолевского» заключил договор с Институтом археологии о проведении археологических исследований на карьерах на 10 лет.
Была создана постоянно действующая Орджоникидзевская экспедиция Института археологии во главе с Мозолевским.
Это было спасением для Бориса - он получил постоянную любимую работу. На 10 лет вперед!
И той же осенью началась подготовка раскопок скифского кургана – Толстая Могила.
Высота его составляла около 9 метров, диаметр - 70 метров.
               
Историю находки в Толстой Могиле Мозолевский подробно описал в чудо-книге «Скифская степь».
 В ней он объединил возможности дневника, научной студии, поэтического слова и психологического рассказа.
 Когда читаешь эту замечательную книгу, перед глазами раскрывается и душа самого исследователя:
-  Одержимая вера и сомнения. Даже отчаяние – ведь были моменты, когда казалось, что после грабителей в кургане почти не осталось.
-  Радостное оцепенение от чуда, которое открылось глазам, и большая усталость.
-  Мистические ощущения и неожиданная тоска. Тоска, которая повела Мозолевского ночью из отеля снова к Толстой Могиле, где произошёл его немой «разговор» с голубой звездой…

Была, очевидно, какая-то высшая справедливость в том, что нашёл пектораль именно поэт, ведомый своей особой интуицией и одержимой верой…
 
И вот, наконец, весной 1971 года Мозолевский приступил к раскопкам Толстой Могилы на Днепропетровщине.
Захоронение считалось малоперспективным. Оно было сильно повреждено в годы Великой Отечественной войны. И ещё в XIX веке в нём успели покопаться самозваные кладоискатели.
 Однако когда Борис Николаевич взошёл на курган, ему почудился цокот копыт под землей. Археолог счёл это добрым знаком. И сумел убедить директора горно-обогатительного комбината отрядить им в помощь скреперы и бригаду шахтёров.
С самого начала раскопок Борис Николаевич приговаривал:
«Ой, там будэ, будэ щось вэлыкэ и будэ блыщаты!»
И интуиция его не обманула!

В конце марта руководство  Орджоникидзевского горно-обогатительного комбината, финансировавшего экспедицию, предложило немедленно использовать освободившееся из-за весенней распутицы  механизмы. В противном случае их предоставление археологам откладывалось на неопределённое время.
Экспедиция к тому моменту не была ещё подготовлена.
 И Мозолевский встал перед трудным выбором:
- либо одному начать работу, которую в обычных условиях ведёт целый коллектив,
-  либо отказаться от представившегося случая и, быть может, надолго отложить возможность исследования кургана.
Третьего решения быть не могло: о раскопках кургана без мощной землеройной техники ничего было и помышлять.
Ведь громада его состояла, как выяснилось уже потом, из 15 тысяч кубометров земли, которую следовало полностью удалить.
И археолог принял решение: приступить к раскопкам немедленно.

Начальный этап раскопок был невероятно напряжённым.
На восходе солнца учёный был на кургане.
Оглушая степь, к нему уже двигалась бригада  скреперов и бульдозеров.

• Позднее Мозолевский писал:
 
«Передо мной стояла гора, которая двадцать три столетия немо берегла свои тайны; гора, под которой лежали древние владыки…
Начался тяжкий и неравный поединок с вечностью.
Две недели подряд я поднимался в 5. 30 и по 16 часов ежедневно, без отдыха и выходных, до ломоты в глазах вглядывался в землю, стараясь прочесть каждый её комок,  орудовал лопатой и ножом, чистил и замерял, снова всё бросал  и бежал от скрепера к  скреперу, умудряясь найти ещё время для чертежей и описаний. Вскоре ко мне присоединился Саша Загребельный, недавно демобилизованный из армии. Мы возвращались с ним около 12 ночи в гостиницу, окоченевшие и оглохшие от рёва машин, пропыленные, и, даже не умываясь, замертво падали в постель, чтобы завтра снова продолжить этот поединок с вечностью».

Рядом с именем великого археолога стоит вспомнить имя доброго гения экспедиции, директора горно-обагатительного комбината, Григория Лукича Середы. Он дал бульдозеры и другие мощные машины. Он и деньги давал на археологические работы. И заботился об охране исторических памятников. И на раскопках сам не раз бывал, интересовался.
Раскопки подвигались быстро. Большую помощь археологу оказывали опытные шахтёры. Они взяли на себя основные земляные и крепежные работы.

Когда вся насыпь была удалена, наступила передышка.
Теперь уже можно было не торопиться.
 Можно было полностью укомплектовать экспедицию и вести дальнейшую работу в нормальном темпе и нормальных условиях.
 
Первой значительной находкой стали прекрасные украшения повозки и погребальной конской упряжи: бронзовые ажурные навершия, звоночки-колокольчики, около двухсот узорных блях…
«Наверху» поняли, что Толстая Могила стоит усилий.
 Сформировали полноценную экспедицию.
 И с конца апреля работы развернулись по-настоящему.

В начале мая из Киева приехали машины с необходимой амуницией.
Приехала Рената Ролле, немка-скифолог, работающая в Украине.
Приехал Евгений Черненко - единственный штатный сотрудник института в экспедиции - и ещё несколько человек.
Начались напряжённые будни…

Когда техника сняла курганную насыпь «до материка», как говорят археологи, то обнажились несколько погребальных камер и широкий ров со следами грандиозной заупокойной тризны.
По количеству обнаруженных там костей животных учёные установили, что участники пиршества съели 13 тонн мяса! Этого хватило бы на трёхдневную тризну более чем 3-х тысяч человек или однодневную – 10-ти тысяч.

Под курганной насыпью были 2 гробницы в виде глубоких катакомб: центральная и боковая.
Исследование погребений начали с боковой гробницы.
Когда экспедиция уехала отдыхать, Мозалевский снова спустился в гробницу. И тыкался по ней до тех пор, пока в одной из стен не обнаружил вход в хозяйственную нишу. В глубине её лежали явно не потревоженные никем кости от жертвенной пищи и бронзовая посуда.
Конечно, это ещё не могло быть свидетельством целости склепа. Но вера учёного окрепла.
 
На следующий день на курган приехал директор Орджоникидзевского ГОКа. Он долго подшучивал над незадачливостью археологов, уверяя, что могила разграблена.
Тогда Борис Николаевич не выдержал:
-  Пожалуйста, копайте здесь, и сейчас вы найдёте золото…
Григорий Лукич отмахнулся от него, как от сумасшедшего, и копать не стал. Вскоре он снова принялся за своё.
Тогда Мозалевский взял нож и начал копать в указанном им месте. Через несколько секунд в его руке была золотая бляха. Рядом с ней лежали вторая, третья …

  В склепе оказалось совершенно не потревоженное ни древними, ни нынешними грабителями погребение молодой скифской царицы.
Царица лежала в платье, целиком расшитом золотыми пластинками с орнаментами и изображениями животных. Её шею обнимал массивный обруч-гривна из того же благородного металла, с мастерски выполненными фигурками львов. Высокая шапка также была покрыта золотыми пластинами…
Сказка!
       Всё здесь блестело золотом.
Головной убор был расшит крупными золотыми пластинами.
Золотыми бляхами была расшита и вся её одежда и башмачки.
Не менее богатыми были и украшения царицы.
       На шее её была массивная литая золотая гривна весом в 478,5 граммов, украшенная на концах семью фигурками львов, крадущихся за молодым оленем.
  На висках – крупные золотые подвески с изображением, сидящей с поднятыми руками, богини.
На руках – 3 широких золотых браслета.
Все пальцы рук царицы были унизаны золотыми перстнями – всего их было 11 (на одном пальце -2).

 Рядом с царицей был погребён двухлетний ребёнок – малолетний наследник престола.
Похоронен он был в отделанном алебастром деревянном саркофаге.
В изголовье у него стояли 3 драгоценных миниатюрных серебряных сосуда для питья вина.
В руке ребёнка был зажат большой золотой браслет.
 На его шее – золотая гривна.
В ушах – золотые серёжки.
На безымянном пальце правой руки маленький золотой перстенёк.
Рядом лежал пояс, расшитый золотыми пуговками.
Весь скелет малолетнего царевича был усеян золотыми бляшками – украшениями одежды.
   
Вместе с царицей и царевичем были похоронены их убитые слуги: девочка - служанка, кухарка, воин-охранник и возничий.

  Когда исследование боковой гробницы было завершено, археологи приступили к раскрытию погребения царя…

И жизнь, и смерть, вкусив сверх всякой меры,
Спалив года в безумии огня,
Я, скифский царь, лежу в днепровских Геррах,
И сквозь меня столетия звенят.
Да, эту речку звали Бористеном,
А Скифиею - все вокруг места.
Мы степи покрывали, словно пеной,
Кочевьями и рёвом наших стад!..
Эгей!.. Всё так. И я бывал здесь юным.
На битву шёл. Мой конь пил из реки…
Как сон, прошли сарматы, готы, гунны,
Авары, печенеги, кипчаки.
И чьи теперь шаги здесь землю будят?
Какую эру небо дарит вам?
Я крепко сплю, а на груди - стопуден
Бетон высоковольтного столба.
Над ним гремят громов стальных потоки,
Под ними плуг тревожит мой покой.
Сквозь царский прах в миры проходят токи,
Чело ж моё всё проросло травой.
Пусть сеятель с глазами сини чистой
Свой трижды круг пройдёт в теченье дня, -
Ведь это наша общая Отчизна
Как из неё вы вырвете меня?
Кто ж будущее вам с ушедшим свяжет,
Кто вас любить научит те кряжи,
Когда и он со мною рядом ляжет,
Три шага не дошедши до межи?
А гогот вновь гусей несётся серых
И пахнут мёдом плавни по весне!..
Я, скифский царь, я здесь покоюсь - в Геррах,
Копьё и меч, и верный конь при мне.
Главная камера, место погребения самого царя, увы, оказалась разграбленной. В нём побывали грабители.
В самой погребальной камере царили полный хаос и разорение.
 Всё главное – парадная утварь, украшение, оружие – было унесено «охотниками за сокровищами».
На полу погребальной камеры в беспорядке валялись золотые нашивные бляшки, пуговицы от парадного одеяния, фрагменты железного панциря и груды керамического боя.
 
Но именно тут, всего в 30-ти сантиметрах от входа лежали – причём не в тайнике, а скрытые лишь обвалившейся землёй – главные сокровища Толстой могилы:
-    Меч с обложенной золотом рукоятью, в ножнах, также покрытых золотой откладкой с рельефными украшениями.
 -  И Золотая пектораль – парадное нагрудное украшение похороненного здесь царя, гениальное творение античного искусства.

• Мозолевский вспоминал:

«Я эту пектораль так хотел, что грезил ею или находкой такого же уровня. Она мне приснилась ночью перед тем, как открыть её человечеству».
   
 Борис Мозолевский утверждал: расхитителям, чтобы добраться до находки века, не хватило каких-то 10 сантиметров.

21 июня 1971 года в дромосе работал сам Мозолевский.
Под стенкой он обнаружил колчан со стрелами.

• Предоставим слово Мозолевскому:

«Я расчищал густой глиняный наплыв, покрывавший пол, и почувствовал, как что-то царапнуло палец. Сердце отчаянно ёкнуло. Осторожно отвернув глину, я увидел, как блеснуло золото, и каким-то неведомым чувством понял, что это именно оно…».


«Я нашёл её, расчищая пол подземелья 21 июня в 14 часов 30 минут.
Теперь, когда всё позади, легче поверить в мистику, чем в то, что расхитители самом деле могли обойти такое сокровище. Если бы им протянуть руку на десять сантиметров - пектораль для человечества была бы навсегда потеряна...».

 Борис Николаевич пригласил коллегу (Евгения Черненко) - и они вдвоём «подняли пектораль из пола, обмыли её в копанке, сделанной для стока воды, вынесли к свету во входную яму и, как дети, начали от радости целовать. Перед нами была вещь действительно невиданная…».

Та самая пектораль, о которой Мозолевский писал когда-то в своих стихах.

• Его строки оказались пророческими:

«Я ещё пробьюсь таранно
В мир, смотрящий в красоту!
Золотою пекторалью
Его небо потрясу»

Это бесценное сокровище «последнего скифского царя» было сделано из чистейшего золота 958-й пробы.
Необычайное по своей красоте ювелирное изделие весило 1150 граммов!
Диаметр гениального творения - 30,6 сантиметра.
В настоящее время международная страховая оценка пекторали составляет 25 миллионов долларов!
Реальная же её аукционная стоимость превышает сумму в 200 миллионов долларов!

Пектораль состоит из 4-х изящно завитых полых трубок. Они скреплены на концах обоймами. К ним при помощи штифтов прикреплены изящные плетёнки, также заправленные в орнаментированные обоймы с наконечниками в виде крошечных литых львиных голов. Львы держат в пастях кольца для шнурка, с помощью которого царь вешал украшение на шею.

Трубки делят пектораль на 3 месяцеобразных яруса.
Трёхъярусное строение пекторали, надо полагать, отражает представление скифов о Вселенной.

  -  Средний ярус  заполнен растительным орнаментом - большими, украшенными голубой эмалью цветками, изображениями ветвей и птиц.
 Он может символизировать древо жизни, атрибут скифской богини-матери Табити.

-   На нижнем ярусе – сцены борьбы животных.
 В центре - три сцены терзания коней фантастическими грифонами.
По бокам – лев и леопард, нападающие на оленя и на дикого кабана, погоня собак за зайцами и, наконец, по две сидящих друг от друга кузнечика.
Возможно, это образ мира стихий, дикой природы. Мира, чьи корни уходят в подземное царство, во владения мертвых…

 -  Наибольший интерес представляет верхний ярус.
 Здесь помещены изумительные по реализму и тонкости исполнения, невероятно выразительные, «документальные»  сцены мирной жизни скифов.
 В центре два обнажённых по пояс скифа, снявшие свои гориты с луками, шьют меховую рубаху. Лица и причёски их настолько отличны, что можно предполагать в них представителей разных этнических групп разных племён. Гордые лица и повязки на голове одного из них выдают в них племенных вождей, «царей».
По обе стороны этой центральной сцены – мирно стоящие животные с детёнышами, жеребёнок, сосущий кобылу, телёнок - корову, юный скиф, доящий овцу и другой, сидящий. Одной рукой он держит амфору, в другой что-то зажато. Возможно, он намеревается заткнуть амфору со слитым в неё надоенным молоком, возможно – сбивает молоко. Картина завершается летящими в разные стороны птицами…

       Считают, что это не просто бытовые зарисовки, а образ высшего мира, где празднуют торжественный новогодний обряд. И не простые скифы возятся с овчиной, а два легендарных царя в «раю» шьют магическое одеяние из золотого руна...

«Развернутой симфонией о жизни и представлениях скифского общества» назвал пектораль Б. Н. Мозолевский.

Находка пекторали потрясла научный мир.
 
Исследования Толстой Могилы, блестяще проведенные весной-летом 1971 года, круто изменили жизнь Бориса Николаевича.
Уже после первых открытий, исследования гробницы скифской царицы с ребёнком и захоронений коней и слуг, в Орджоникидзе зачастили комиссии Института во главе с директором, членом-корреспондентом АН УССР Ф. Шевченко.
 А после находки пекторали в центральной гробнице для выяснения результатов исследований прибыла правительственная комиссия, которую возглавлял заместитель председателя СМ УССР П. Тронько.
 После этого Борис Мозолевский ездил в Киев для доклада в ЦК КПУ и Совет министров.

Конечно, о продолжении гонений на поэта и археолога отныне не могло быть и речи. После Толстой Могилы опала Мозолевского закончилась.
Задним числом, с начала года, Бориса Мозолевского оформляют на постоянную работу в Институт археологии АН УССР младшим научным сотрудником.
 Совмин УССР и президиум Академии наук установили ему персональную ставку в 200 рублей и выделили  3-х комнатную квартиру.

• Александр Загребельный:

«Да, была эйфория, успех. Но Борис вёл себя очень скромно. Он вообще отличался от большинства начальников экспедиций. Его никогда нельзя было увидеть стоящим на бровке и командующим раскопками — он всегда копал сам. В институте были разные подводные течения, сокращения, в штате оставались только те, кто работал в новостроечных экспедициях. Мозолевский сумел сохранить свою Орджоникидзевскую экспедицию, закрепил за собой её сотрудников, которые многому у него научились и потом сделали хорошую профессиональную карьеру.
Он был остроумным и обаятельным. Любил женщин, а они - его. Воспевал их в стихах. Иногда не без иронии: «Её глаза немножечко косили. Меня косили, не траву…»
Многие говорили, что ему просто повезло. Боря и сам постоянно повторял о знаках свыше. Но я считаю, что это был долгий путь к успеху. Через несостоявшуюся карьеру лётчика, работу кочегаром, через поэзию, мечты и тяжёлый труд. Может, Толстая Могила и была везением, но абсолютно заслуженным».

Произошли изменения и на поэтическом поприще.
Он получил официальное признание. В 1971 году его срочно приняли в Союз писателей СССР.
За свою жизнь он выпустил 9 поэтических сборников.
Первые - «Начало марта» (1963), «Шиповник» (1967), «Зарево» (1971) - целиком состояли из русскоязычных стихотворений.
С 70-х годов стихи писал только на украинском языке.
Вышли сборники «Червоне вiтрило» (1976), «Веретено» (1980) и другие.
Были ещё публицистика, проза.
 Среди поэтических сборников наиболее масштабным является – «Борис Мозолевський. Поезії», изданный в 2007 году в Киеве.
Поэзия Мозолевского дышит подлинностью. В ней отразилась мучительная работа души человека, для которого идеальное не было абстракцией: она верила, что сделать этот мир хоть немного лучше желательно и возможно.
Мозолевский, как поэт,  - это максимализм, «вимучлива» совесть, «донкихотская» открытость…

После раскопок Толстой Могилы Борис Мозолевский стал одним из самых авторитетных советских скифологов.

В 1980 году он блестяще защитил кандидатскую диссертацию по Толстой Могиле.
Годом ранее издал по ней книгу.
С 1986 года и до последних дней Борис Мозолевский - заведующий отделом, потом - сектором скифо-сарматской археологии Института археологи НАН Украины.
 В эти годы он занимался проблемами этногеографии Скифии, параллельно проводя полевые исследования.
Последние два года работал над докторской диссертацией, которую так и не успел завершить.

Борис Мозолевский нашёл не только шедевр скифо-античного искусства – золотую пектораль скифского царя.
Как археолог он был удачлив необычайно. Находки сыпались на него, как из рога изобилия…

Потом, после Толстой Могилы, в его жизни были другие курганы. И с его именем в украинской археологии связано  немало других замечательных открытий.
Достаточно вспомнить Хомину, Денисову, Первую Завадскую, Репяховатую, Толстую, Желтокаменскую Толстую, Бабину, Водяну, Соболеву могилы,  курган Малый Чертомлык.
Так, что можно говорить о целой «эпохе Мозолевского» в отечественном скифоведении…

И вот наступил 1991-й  год.
 Год распада СССР…
 Борис Николаевич выдал свою последнюю сенсацию.
Его команда провела исследование кургана Соболева Могила близ Никополя, на юге Днепропетровской области.
И вновь поразительные находки! В кургане были обнаружены золотые фигурные гривны в палец толщиной, инкрустированные золотом кубки, мечи и доспехи с позолотой, нашивные бляшки из золота и другие уникальные находки. Почти каждая из них - незаурядный образец древнего ювелирного искусства.
Эти открытия потрясали воображение. И вскоре раскопки взяли под охрану автоматчики республиканского МВД.
После очередных сенсационных находок последовало не менее сенсационное заявление руководителя экспедиции.
 Он утверждал, что на юге Украины ему известны места ещё, как минимум, двух захоронений Скифского царства, которые хранят огромные ценности.
Одновременно Борис Николаевич заявил, что определил место легендарной Царской Могилы. По его мнению, именно там похоронен самый выдающийся скифский вождь, объединитель кочевых племен царь Атей.
Мозолевский готовился к новой экспедиции, на которую возлагал огромные надежды.
Но весной 1992 года никуда не поехал. Потому как в финансировании экспедиции Мозолевскому отказали.
Руководство Академии наук скупо его уведомило, что денег на скифскую экспедицию нет. Первооткрыватель пекторали был шокирован.
Даже в самые тяжёлые времена ему всё же Советская власть давала работать.
У нынешней же власти «незалэжной» Украины вдруг средств на это не оказалось.
          Б. Н. Мозолевский был просто в отчаянии. Он искал различные возможности для осуществления задуманного.
В спонсорах со стороны недостатка не было. Явно не безвозмездное финансирование экспедиции предлагали фирмачи Киева, Москвы, Санкт-Петербурга, странные господа из Закавказья и Средней Азии.
 Однако археолог ставил непременное условие: всё золото скифской степи должно принадлежать государству.
В ответ академику только улыбались…
В итоге, полевой сезон 1992 года пропал.
Следующей весной в Днепропетровске Б. Н. Мозолевский встретился со своим учеником, директором товарной биржи. И тот согласился оплатить экспедицию. Но в тот год украинский купоно-карбованец так стремительно упал вниз, что решили ждать следующего сезона.

Надо сказать, что ещё во время раскопок Соболевой (Соколовой) Могилы Мозолевский грустно изрёк:
«Скоро, хлопцы, помру... А как помру, то спалите меня в лагере моей экспедиции, и пепел среди камней и деревьев развейте».
 Такое настроение не было случайным.
Во время раскопок Мозолевский вскрыл гробницу жреца-энарея, согласно преданию, одного из наказанных богиней Астартой за разграбление её святилища.
Археологи не раз замечали, что вскрытие захоронений энареев всякий раз влечёт за собой целую череду смертей…
И Мозолевского, как утверждают некоторые археологи, также настигло «проклятие» потревоженных им «степных пирамид».

• Вот что пишет археолог Юрий Шилов:

«Мы, как могли, его утешали: кончай, мол, чудить! Хотя уже знали (и не только с чужих слов или из книг), что существует заклятье святилищ, забирающее жизни его разрушителей.
Борис Мозолевский не просто интуитивно почувствовал, но и вычислил близость кончины. Неохотно, частями, раскрывал он в разговорах резоны своих нехороших предчувствий: ровно двадцать лет прошло со времени судьбоносных для него раскопок Товстой Могылы до выжидавшихся все эти годы раскопок Соколовой Могылы; после переноса кладбища с последней из них внезапно умерло двое экспедиционных сотрудников; чудом уцелевшее захоронение жреца принадлежало, очевидно, касте энареев - касте, которая была наказана богиней Астартой за ограбление ее основного святилища.
- Такие могилы, как этого вот энарея, просто так не даются!.. Двое наших ушло, и я - главный раскопщик - навряд ли уцелею...
Честен был Борис Николаевич до неприличия. Не зря же дирекция Института археологии грозила ему судом и заставила объяснительную записку писать по поводу публикации поэмы его «Чартомлык». Так назывался известный далеко за пределами Украины величайший скифский курган, раскопки которого велись (с перерывами) более века.
Мозолевского поставили было во главе немецко-украинской экспедиции, докопавшей этот выдающийся памятник. Однако патриот, записанный некогда властями в диссиденты и буржуазные националисты, не вынес ни «гуманитарной помощи», ни хозяйничанья чужестранцев и сбросил свои полномочия. Что и отразил в крамольной поэме...
Вот такие уроки! Уже не только из моей собственной практики...
Последний урок преподал мне Борис Николаевич в больничной палате. Его недавно прооперировали - рак! - и жить ему оставалось недолго.
 Я пришёл предупредить о радиопередаче, которую сделал для сбора средств на его лечение - уже бесполезное... Эти нюансы мы обходили, старались говорить о пустяках и о былом. Но надо было сказать и о будущем.
- Вы, Борис Николаевич, что-то читаете? Недавно вот «Жизнь после жизни» врача-реаниматора одного прочитал...
- О «туннеле бессмертия», что ли? - Помолчал. После паузы: - Не верится как-то... Не знаю, как ты, а я - ученый истматовской выучки.
И с точки зрения нашей науки... хотя, Бог его знает!
На том и прервали мы разговор. Последний, как потом оказалось».

 В 1993-м году учёный был награждён Международным дипломом «Золотой скиф», который, к сожалению, не успел получить.

Его называли «наш украинский Шлиман».
Золотая пектораль и другие открытия Мозолевского выставлялись во многих странах мира.
Из-под его пера выходили научно-популярные статьи и книги о скифах.
 Он написал более 60 научных работ, в том числе 5 монографий.

Десять лет, проведенные в кочегарке, остались далеко позади, как страшный сон.
Баловень судьбы?
Может быть…
Но своему любимцу напоследок она преподнесла страшный подарок: крупнейший учёный и известный поэт заболел раком.
Бориса Николаевича ещё можно было спасти. Необходимы были всего лишь 14 тысяч долларов на операцию. Но у руководства «незалэжной» Украины не нашлось этой суммы для человека, принесшего новой стране не только известность, но и миллионы долларов.
Денег на лечение известного человека ни новоявленная власть, ни чиновничий корпус, столь радеющие на словах о народе, так и не нашли.
А страшная болезнь неуклонно забирала учёного.
В больнице не хватало лекарств.
 И врач отказывался давать ему болеутоляющее под предлогом того, что тот «всё равно умрёт».
Друзья рассказывали, что перед смертью он говорил:
 «Меня давит золото... Оно меня душит».
И жаловался, что по ночам в окно к нему стучится ведьма-жрица из Соболевой Могилы.

13 сентября 1993 года Бориса Николаевича Мозолевского не стало. Он ушёл в мир иной.
Поэту и археологу было всего лишь 57 лет…

Сперва на могиле была установлена символическая «золотая пектораль», вмонтированная в красный гранит, бронзовый барельеф. Но вандалы её нашли и забрали себе…

Борис Николаевич был бескорыстным и преданным науке учёным-романтиком и одарённым поэтом-лириком. Уникальным человеком с чистыми помыслами и открытой душой.
 Он принадлежал к категории людей одержимых, талантливых, по-своему «дон кихотов».  Людей, которые знают себе цену.
Он был человеком с обострённым чувством справедливости.
Вместе с тем он был скромным.
 Борис Николаевич был человеком достаточно прямым и очень независимым. И это, естественно, никак не упрощало ему жизни с начальством.
Мозолевский очень заботился о своих сотрудниках. Он старался сделать быт археологов не походным, а домашним, как можно более устроенным, выхлопотать для них высокие оклады.

Наверное, он был счастливым человеком. В конце жизни у него был Дом, Семья.
У него были любимая работа, настоящие друзья.
Впрочем, и завистники, и враги тоже…

Светает и неба бледнеет краса.
Серп месяца виден чуть-чуть спозаранку.
Не знаю, то ль вспыхнула в травах роса,
То ль сине так светятся очи скифянок.
С вершины кургана мак криком горел,
Стелился туман, словно саван печальный.
Как будто монашки, на ранней зоре,
Склонились и молятся белые мальвы.
Что ожидать мне от нового дня?
Чем расплачусь за встречу с тобою?
Золотом скифским? Движеньем огня?
Иль долею, может? Иль, может, - собою?