Дворняжка

                Рассказ.

Никто не знал, откуда приходили они сюда,  на этот маленький базарчик.  Человек же наделённый маломальской фантазией, увидав их, мог бы, наверное,  предположить, что появляются они здесь  из самой  глубины  прошедших  веков, настолько экзотичен и непревычен для нашего глаза  был вид их одежды, коей  место то,  кажется только в театральном реквизите.
И хотя здесь вдоволь уже насмотрелись на всякого рода бомжей, бичей, бродяг алкашей и нищих, но  эти были всё же какими-то другими. 
Он - высокий, грузный, свирепого вида мужик, кудлатый, грязный, и небритый. Одет в какие-то невероятно древние обноски и такие же древние высокие сапоги со шнуровкой спереди.
Она – неопределённых лет, иссохшая до черноты  женщина,  вида более опрятного, одетая в столь же древнее и экзотичное платье, хотя и более чистое.  Её с одинаковой уверенностью можно было бы назвать и старухой и пожилой женщиной, на лице которой замер постоянный отпечаток удивленного испуга.
      Для продажи приносили они с собой огромные мешки набитые банными берёзовыми вениками и мётлами.  Их появление всегда вызывало живейший интерес среди пожилых торговок, а в рядах их тот час же пробегал шепоток:
- Опять явился со своей собачонкой…
- Не кормит, поди, совсем бабу-то, прогляньте, одни кожа да кости…
-  Любит она эту образину, как шавка хозяина…
И действительно, если присмотреться повнимательней, то женщина и впрямь глядела на этого кудлатого, грязного лешего с влюблённой преданностью животного.
Он же при этом ворчливо оскорблял её матерной бранью, зло подталкивал, готовый кажется, в любой момент перейти от оскорблений к рукоприкладству…
       Вынув на свет божий содержимое своих мешков, они раскладывали всё прямо на земле, а сами садились поодаль. Он, как обычно, опершись спиной на фонарный столб, она, неподвижно, как изваяние, замирала рядом, кроткая и послушная.
        Торговля шла бойко, и желающих купить веник для бани было немало.
Метёлки тоже расходились споро.
         Время близилось к полудню и он, вдруг поднявшись, уходил. Она, оставленная одна, робко продолжала торговлю.
           Являлся он непременно с палкой колбасы, булкой чёрного хлеба и бутылкой водки.
 Грубо отняв полученную за его отсутствие выручку, он, усевшись снова у своего столба
принимался  за еду. Вид его обеда всегда вызывал неизменный  живейший интерес в среде
базарной публики:
- Виш, колбасу-то рвёт зубами как зверь дикий…
- Только слюни да куски по сторонам летят…
- Да он и есть зверюга, чистый зверюга…
- Ей-то ни кусочка, поди, опять не оставит, волчара…
           Ел он  действительно своеобразно. Отрывая зубами огромные куски, он их проглатывал, казалось, не жуя, уставившись в одну точку злыми  глазами. Она же наблюдала за трапезой  своего господина полными кроткой любви и преданности глазами.
           Водку он пил отдельно, откупорив бутылку и припав к горлышку, жадно глотая, отчего шевелился его, обросший седыми волосами кадык. Допив, он с видом блаженной сытости  впадал в нерванну, глядя перед собой бессмысленными остановившимися глазами. Через некоторое время, завалившись на бок или на спину, отключался вовсе.
-Так и будет до ночи лежать, -шелестели старушки.
-А она, как шавка, будет подле него сидеть…..
             Время клонилось к вечеру, торговки расходились, прилавки пустели. А в самом центре пустеющего базара у фонарного столба безжизненным мешком лежал смертельно пьяный дикого вида мужчина, а в его изголовье сидела высохшая, как мумия, женщина, глядя на него с немой любовью.
               Последняя торговка, проходя мимо парочки, укоризненно покачав головой, бросила;- Дворняжка, ну чистая дворняжка! Плюнула и пошла прочь, грузно переваливаясь и гремя пустыми ведрами.