Страшно

"Город кричит голодом,
Смертью молчит Ленинград.
Улицы воют холодом,
Воздух пронзает снаряд..."

Что-то тяжелое витает в холодном Ленинградском воздухе. Будто свинец с неба давит. Руки обжигает хлеб, которого так ничтожно мало, но который дарит день. Еще один день жизни. В ушах глухими ударами отдает метроном, что затих два часа назад. Наверное, этот звук навсегда останется в голове маленького ребенка.
А война изменила людей. Кто-то падает и больше не встает, а кто-то встает и больше не падает. Война изменила людей, но человек не перестал быть человеком. Холод и голод застыли в их пустых глазах. Страшно.
По запорошенному снегом льду Мойки ползет Валя, вцепившись в котелок, что так и норовит выскользнуть из дрожащих окаменевших рук. Валя ползет, ей больно идти. Левую ногу отморозило, и теперь будто ее нет. Ноги не чувствуешь, а она есть! Бывает же.
- Вода-аа!.., - еле слышно, одними губами прошептала девочка, когда в метре-двух от нее что-то булькнуло.
Какое простое слово - "вода", а сколько боли. Вода, она же всегда рядом, здесь, под окнами, но так далеко.
Даже Валя не знает, будет ли сегодня у нее в доме водичка или не будет.
- Вода-аа, еще чуть-чуть!.. Нет! Больше! Нет, больше не унесу. Еще!..
Одной рукой прижав к груди жестянку с водой, а другой сжав в кармане две корочки хлеба, Валя, хромая, идет по тротуару (или по дороге?.. какая уж разница?), падать нельзя, нет! Если она упадет, она не встанет. И вода прольется. Вся. Страшно.
Пустые глазницы выбитых окон смотрят куда-то вдаль. У каждого окна своя история, своя боль и горечь. У каждого окна пролита кровь. Родная кровь. Зачем это нужно? Кто войну придумал? Такую войну, страшную и голодную.
Хлюпнул, дрязгнул и булькнул котелок. Упала железка на поребрик и рассыпала воду. Ту воду, которую Валя несла домой. К себе домой несла. И не донесла.
Припав к голой стене, Валя закрыла глаза. Как она могла?! Не удержала! Споткнулась! Почему?!
Она увидела, как снег жадно пожирает ее водичку. Она закричала. Громко? Тихо? Кто знает? Она кричала под окнами своей квартиры. Страшно.
- На, не голоси, - стальной голос, как извне, обратился к девочке и протянул ей фляжку.
Валя взяла в руки тяжелую флягу и лишь успела произнести сухое "Спасибо", как незнакомый ей солдат скрылся из виду. Будто и не появлялся.
- Спасибо, - девчушка молча и безразлично шла к себе домой, к бабушке.
Валя шла, опираясь о стену, и плакала. Без слез. Очень тихо. Такая тишина очень страшная.
В 41-м умерла мать, перед Новым Годом - брат. Отец на фронте. Осталась одна бабушка. Сейчас она тоже умирает. Как это - умирать? Валя не знала. Может быть там, куда умирают, лучше, чем здесь, где умирают? В свои 10 лет Валя увидела так много смертей, что стала с ней, со смертью на "ты". Она столько раз сталкивалась с ней лицом к лицу, что уже не боялась ее. Ждала?..
- Бабулечка, любимая, я пришла. Бабуль!, - девочка прошла в комнату, где на стопке газет и тряпок лежала бабушка.
- Бабушка, я тебе хлеба принесла.
- Внученька, не надо мне, старой, хлеба. Помирать уж. Кушай, родная! Здоровее будешь! Тем более, вон оно как, порции опять урезали, - бабушка взяла Валю за руки. Они тряслись. Холодно.
- Б-бабуль, все хорошо. Граммы увеличили, п-представл-лляешь? Я свой хлебушек скушала, это твои два, б-ба!, - девочка протянула две корки, нагретые последним теплом, - поешь, бабуль! И водичка есть.
Валя помогла бабушке открыть фляжку, поцеловала в лоб и ушла.
Она не ела уже три дня. И ни слова не сказала бабушке о том, что теперь 125 грамм. Ни слова.
Чувствуя, как немеют руки и ноги, Валюша все медленней, но продолжала спускаться вниз. Все медленней и медленней. Она шла и улыбалась. Чему она шла навстречу?
Валя тяжело дышала, и выйдя на улицу, она последний раз посмотрела в небо. Родное, дождливое небо. И стерев с лица онемевшей ладонью каплю дождя, села на "ступеньку. И закрыла глаза.
В голове прошли удары метронома.
"Эвакуация... Опять...", - подумала.

"... А город пустыми глазами,
В небо глядит не светясь..."
(с) Ксений Васечкин