Ёж

Нинель Гавриловна имя своё не любила. Была когда-то мода на заграничные имена в посёлке. На их улице под раздачу попала она и дебелая Анжелка, дочь Вальки-соседки. Сейчас-то, чего уж, протаскала своё имя больше полувека, привыкла, а в детстве Нинель кляла мать, шарахалась от дебилки-Анжелки, которая, будто в насмешку, родилась ещё и с синдромом дауна. Ходила везде за Нинелью хвостом и идиотски улыбалась, когда же «подружка» давала ей пенделя: «Да уйди ты, зараза!», - пускала слюни, ревела обиженным басом. Во двор выскакивала Валька с яблоком в руке, Анжелка любила яблоки до одури. Дочуля сразу успокаивалась, хватала яблоко и, похрюкивая, съедала его, не оставляя ни огрызка, ни семечка. И вот опять под длинным Анжелкиным носом - широкая придурковатая улыбка, всё лыбится, и лыбится, глядя на Нинель, всё радуется чему-то.


И про Анжелку, и про имя, и даже про яблоки, вдруг, вспомнила Нинель сегодня на работе, сто лет не вспоминала. Трудилась же она официанткой в столичном цирковом буфете, где всё её устраивало, ну кроме, разве, толп детей и запаха, которым, нет-нет, тянуло со стороны зверинца. После вечернего представления, собирая со стола оставленные кем-то яблоки, Нинель оступилась, то ли на огрызок, то ли возраст, и рухнула под стол, цепляя скатерть кружевной наколкой.


Первое, что увидела Нинель Гавриловна, там, под столом – лицо Анжелки. Её длинный нос, идиотскую улыбку и яблоко! она, похрюкивая, жевала чёртово яблоко!.. Маленькие Анжелкины глазки радостно смотрели на Нинель, а вечно не мытые волосы, как всегда, торчали иголками в разные стороны.


«Нинель Гавриловна, что ж вы под стол залегли-то?», - раздался над головой мужской голос, - «Уж не мою ли Лику нашли? Сбежала, хренова прима, вконец её слава разбаловала. Все ежи на месте, а этой заразы ни хрена нигде нету».


В то время, когда счастливо водворённая в клетку ежиха Анжелика дожёвывала своё драгоценное яблоко, Нинель, прихрамывая, возвращалась с работы. Скорее бы добраться домой и разреветься. Домой, в столичную квартиру, где нет никого, ни детей, ни ежей, ни мужа, где давно уже нет ни Анжелки, ни Вальки-соседки, ни мамы…