История одной Спички

            В большой комнате на каминной полке лежала коробка со спичками. Была она больше обычных коробок, и лежали в ней необычные спички. Головки у них были не коричневые, а зеленые. И это понятно ими разжигали камин, а ведь дрова в камин попадали не всегда сухими и поэтому долго не разгорались.

            Весною и летом спички никто не трогал. Но когда на дворе наступал октябрь, а следом ноябрь и ветер носил по земле сухие, опавшие листья, а затем небо становилось серым и землю покрывало белым ковром, некоторые спички покидали в коробку. Иногда по одиночке, иной раз по две-три, чтобы больше никогда не вернуться обратно.  Оставшиеся не знали, куда пропадают их сестры, но так как ушедшие не возвращались, то они думали, что там, где он находились, было намного интереснее, чем лежать день-деньской в темной коробке и слушать ворчание или давно надоевшие истории своих соседей.

         Спички, сделанные из разных пород  деревьев, обрезков и остатков, которые больше ни на что не оделись, очень долго находились вместе и поэтому считались состоящими в родстве друг с другом и как настоящие родственники давно и порядком надоели друг другу. И что может быть интересного в том, чтобы слушать несколько раз, а дню одни и те же рассказы о том, как одна спичка была кода-то кленом, росшим у дороги по которой проезжали большие автомобили. К тому же лично этого она не видела, так как была той частью клена, которая была прикрыта корой, но вот кора ей рассказывала... Но главное то, что клен, в конце концов, был изъеден жучками и его спилили. А затем с ним сделали такое , что вспомнить страшно, но это так интересно, так интересно, что прямо слов нет.

          Другая спичка день-деньской хныкала вспоминая, как ей вольготно жилось в составе ивы на берегу широкой реки. Она видела рассветы и закаты, рядом с ней, а иной раз и под ней находили убежище влюбленные. Она  заигрывала с берегом реки и самозабвенно отдавалась  шаловливому ветру. А теперь  должна  неподвижно лежать в этой темной коробке, рядом со спичками мало, что видевшими на своем веку. Как это грустно!

            И  так каждый день, разница лишь в том, что одна была кленов , другая ольхой, третья липой, четвертая...
            А вот четвертая спичка, о ней у нас и пойдет рассказ. Правда она не имела порядкового номера, все спички в коробки были одинаковыми, но "натолкнувшись" на нее мы и присвоили ей этот номер, четыре.

            Она была единственной спичкой сделанной из дерева хвойной породы, и как подобает представительнице  сурового края,  была немногословна и терпелива, а отчего и казалось, будто держится она как-то обособленно, насколько возможно данное состояние в тесноте коробки. Но коробка была одна на всех, и она также была вынуждена находиться среди своих, так называемых сестер.

          И когда последние трещали без умолку о своих былых ощущениях, она молча вспоминала прошлую свою жизнь. Из всех времен года она больше всего любила зиму. Когда выпадал первый снег, все лиственные деревья сиротливо ежились голыми ветками и выглядели при этом уныло и беззащитно. И если для них зима это время  наполненное безысходностью и оцепенением, то для хвойных деревьев это пора их торжества и радости.

         По зимнему лесу, смешиваясь  с морозным воздухом, разносится терпкий аромат хвои и сладковаты запах смолы. Каждое утро елка, частью которой была наша спичка, проснувшись, любовалась снежной шубкой, в которую ее обрядила за ночь распорядительница вьюжного бала Метель. Затем она изучала опушку леса, на которой росла. Вон там, виляя из стороны в сторону, между сереющим кустарником оставил свой след зайчишка. А вот пересекая край полянки от одной елки до ели легкими мазками видится след запоздалой белки. Видать  проверяет свои запасы, собранные на зиму в тайных кладовых.

         На поляке каждый день, что-нибудь  происходило,  и спичка часто  вспоминала об этом, но вот однажды...

         В лесу появились люди в меховых шапках и тулупах. Их валенки оставляли большие и глубокие следы, почти, такие как их оставил однажды прошедший через полянку медведь. В руках у одного человека был топор. Они долго ходили вдоль деревьев, размахивали руками и  о чем-то спорили.
         Все деревья в лесу понимали язык птиц, зверей, насекомых, цветов, трав и  друг друга, но язык людей им был непонятен,  и поэтому елка не знала, о чем говорили люди.

         Наконец они остановились у той елке, частью которой когда-то была спичка. Один из них махнул рукой, а другой, скинув рукавицы и поплевав на ладони, взялся за топор...
 
         Сначала елка не поняла, что же такое происходит, она не почувствовала боли, когда топор вонзился в ее ствол. Деревья не чувствуют боли и   плачут лишь от обиды и огорчения. Она тоже заплакала от огорчения и обиды, за то, что кто-то так грубо испортил ее красивую, как ей казалось, и удобную одежду - кору.
         Затем небо над ней покачнулось и почему-то стало падать на сторону,  и белая земля резко приблизилась к ней. Ее куда-то несли, везли, она плохо помнила, почему и зачем, а спичка вообще этот кусок своей жизни не помнила и не пыталась вспоминать.

         Пришла в себя елка в большом сплошь увешанном  по стенам  зеркалами, зале.  Будущая спичка почувствовала и увидела  вокруг себя столько света и тепла, сколько ей еще никогда не приходилось ни  видеть, ни чувствовать в своей жизни.

         И от того, что зажженные огни отражались в больших,  почти во всю стену зеркалах,   зал казался огромным, а развешенные на ветках  блестящие игрушки,  делали елку нарядной. Она сначала не узнала себя в этом убранстве, а когда, приглядевшись, увидела знакомые ветки, подумала "Неужели это я и есть, никогда бы не подумала, что можно носить что-нибудь кроме снега" - и еще раз оглядевшись, добавила, "кажется, мне здесь даже нравится".

        А когда заиграла музыка и вокруг нее закружились в хороводе дети и взрослые, елка забыла свои огорчения и вся отдалась течению праздника. Все вокруг танцевали, взлетали блески конфетти и к уже существующему убранству добавлялись цветные ленточки серпантина, Елка кружилась со всеми в кольце гирлянд и радостных лиц. Люди пели песню и она вторила им мелодично позванивая хрустальными колокольчиками.

        Елка веселилась и с ней веселилась бедующая спичка, забыв обо всем на свете. Она и не заметила, как зал опустел, музыканты перестали играть. А вскоре погас и свет, лишь на елке поблескивали стеклянные шарики, отражая попавший на них через окно свет уличных фонарей.
        Все кончилось так быстро, но елка не огорчилась, ведь она как никто другой знала, что за ночью приходит день, а что он принесет,  то она надеялась только хорошее. И она уснула сном счастливой изменницы.

       Ожидания ее не обманули, на другой день к ней и впрямь пришли люди: взрослые и дети, правда это уже были другие люди, но они также читали стихи, танцевали, смеялись и пели. И елка подхваченная течением всеобщей радости смело  плыла по этому течению заливаемая светом и купаясь в  веселом смехе.

         И теперь, когда закончился день, елка знала, была уверена, что новый  день принесет ей знакомства с новыми лицами, новыми стихами и может быть с новыми песнями. И так происходило изо дня  в день,  и елке нравился этот нескончаемый праздник. Она даже подумала,  о том, что здесь даже интереснее чем в лесу. И даже когда свет в зале был погашен,  и не звучала музыка, елка уже не грустила о лесе и о родной полянке, а терпеливо дожидалась утра. Приходил день и праздник продолжался!

          В одно утро к елке никто не пришел. Я написал бы "прекрасное утро", но что в том прекрасного, когда о тебе вдруг забывают. В зале не зажигали огней, и он стоял серый и непривлекательный. Напрасно зеркала бессмысленно таращились на висевшую под потолком хрустальную люстру, ожидая от нее внимания в виде искристых огоньков. Но люстра безучастно дремала над ними.
 Елка утешала себя тем, что вот померкнет дневной свет за окном и люди будут вынуждены зажечь огни. А там где огни думала она, там и музыка и  смех и веселье.

         Но день закончился, и свет так и не зажгли огни и ни  она, ни понурые зеркала не увидели вновь золотой дождь, проливающийся от  люстры на их гладкую поверхность, елочные игрушки и красивый блестящий пол. Тем более, что и пол был не убран с последнего посещения людей. Ночью елка вспомнила о лесе.

         И вновь пришло утро, в зале появились люди и елка, было, обрадовалась, но люди были одеты как-то не по-праздничному.  А главное  с ними не было детей. С елки сняли игрушки, и она увидела себя в зеркале прежнюю, какой была когда-то в лесу, разве, что иголок на ветках поубавилось, а некоторых тонких веточек недоставало.
         Затем елку вынесли на мороз. Она впервые в своей жизни не обрадовалась так любимому ею морозу, а лишь зябко вздрогнула, когда ее бросили на снег в угол двора, среди прочего мусора.
 
        При воспоминании об этом у спички пропадало желание жить, но она не могла выбирать. И она бы, в крайнем случае, расплакалась, если бы у нее были глаза. Но она разучилась плакать когда елка попала на спичечную фабрику. Да и к тому же  слезы могли бы повредить ее серную головку, единственное, что у нее осталось из украшений.

         Эта серная головка была единственной радостью в ряду всех перенесенных ею огорчений, после того, как она попала из зла во двор.
        Как правило, за ненадобностью, елки после праздников сжигают, но иные из них продляют свое существование, тем, что их используют для каких либо нужд. Так из нашей елки сделали спички. А при  фасовке спичек по коробкам она оказалась в компании других спичек, но изготовленных из других пород деревьев. Но у всех были одинаковые зеленые головки и все лежали рядом головками в одном направлении.

         Жизнь тянулась с нескончаемым однообразием. В коробке и было что интересного, так это то, что  один или два раза в день ее открывали и извлекали на свет одну или две спички, другие при этом могли мельком увидеть то, что происходило наружи.

         Многие соседки спички вздыхали "Ах, когда же мы попадем в это  удивительный и интересный мир, в котором мы жили раньше, в котором мы были..." Коробка открывалась и в очередной раз исчезала очередная спичка. Коробка закрывалась, и все рассказы начинались заново.
         Каждая из спичек, наверное, считала себя более достойной всеобщего внимания, отчего они говорили все разом при этом, не слушая своих соседей.
         И наша спичка тоже думала, когда же, наконец, наступит ее черед, и она покинет так надоевшею ей коробку. Она представляла себя на балу кружащуюся в хороводе. Она плясала под ярким светом, струящимся с потолка,  и пела веселые песни.

        В новый день,  когда она была извлечена из коробки,  только и успела услышать, как одна из ее бывших соседок выкрикнула ей в след: "Прощай!" В другое мгновение она увидела большую комнату, камин, зеркало над камином, а под потолком хрустальную люстру. Если бы у нее было сердце,  оно бы сжалось бы  в предвкушении счастливого мига. Но у нее не было сердца,  и она вообще больше ничего не успела увидеть и о чем-нибудь подумать. Ее головкой чиркнули о бок коробки, и она ярко вспыхнула. Огонь возбудил воспоминания, а ее зажженную поднесли к сложенным в камине дровам.

       Ее свет осветил их, а огонь перекинулся на лоскут бересты лежащей под  дровами и она не успев подумать о том как здесь жарко, полностью окунулась в языки пламени.
     "Вот и добре"- сказал тихо человек и бросил в камин обгоревшую спичку.