И снится мне не рокот космодрома...

           Недавно в Латвии, на «Делфи» портале, прошла идея умников от  медицины, «навесить» наблюдение за онкобольными через три года от момента заболевания,  на семейных врачей.  Онкология успешно вышла на первое место в Латвии по смертности и онкологи зашиваются. В то же время «семейникам» ради экономии, ограничили  разрешение на лабораторные обследования больных сахарным диабетом – надо идти к эндокринологу, на онкомаркеры для онкобольных – надо идти к онкологу и прочее. Запись к семейному врачу – за две недели, к эндокринологу - 2 месяца - пол-года, к онкологу – месяц-два!
Короче, латают «Тришкин кафтан»!
 
Даю идею для минздрава! С целью приближения медпомощи населению, обязать «семейников» приобрести автомашину и дважды в неделю выезжать с сестрой  по району обслуживания с указанием времени проезда- приёма. Заезжают в сельсовет, приняли больных и дальше. О чем сообщать в прессе. У нас так цыплят птицефермы продают, пишут в газете: Балви – 8.00 – 8.30; Медни – 8.45 – 9.15 и так далее. Все, кому надо, закупаются! Опоздал – мчись в следующий пункт!
Так, все, кому припёрло,  к доктору и попадут!
 Или в морг. Там тоже ждут работы и клиента, погребальные конторы у дверей дерутся за «жмурика» до кровянки!

                Вот и под впечатлением, снится мне сон.
 
         Я, со своей бывшей акушеркой Ниной, пенсионеркой уже, садимся прямо в белых халатах в первый вагон узкоколейки Алуксне – Гулбене, которая, как бы идёт и через мой райцентр, по району, как будто достроили наспех линию, где раньше ходил поезд Рига-Пыталово, только на узкую колею. Тащит паровозик, тот самый, старинный. Бодро так бегает, аж брызги грязи летят, когда он ныряет в лужи в низинах в плохо выравненном полотне железной дороги.Остальные вагоны пассажирские, общие, тоже старинные.

          У нас вагон-амбулатория, однако!  Есть абортарий и приёмная, пара коек привинчено к полу, для острых больных. Правда, мы сами тащим в вагон по две огромных корзины со стерильным инструментом, пузырьками лекарств, операционным бельём и стерильные биксы. Но это ничего, не баре, чай.
 
Народу в вагоне, на прием, уже человек двадцать, и ещё на остановках лезут. Мы зашиваемся, ведь и беременные на проверку тоже идут, и кровотечения всякие гинекологические. Пока акушерка беременную осматривает, я успеваю спонтанный аборт "зачистить", или кровотечение климактерическое кюреткой пройтись, ведь его так не остановишь, надо «чистить». Хорошо, кресло гинекологическое намертво привинчено к полу, и хоть железное и допотопное, но крепкое. На ходу качает, и я всё боюсь, не проткнуть бы матку, но ковыряюсь.  Как на войне, в санитарном поезде…
Анестезия - как при союзе, в семидесятых -  «крикаин» ( от слова кричать), т.е. новокаин из ампулы локально, и то не всем.
Да ещё на остановках народ с другими болячками лезет, а я кричу высунувшись в дверь: «Берём только гинекологических больных и беременных!»   А машинист,  дед с усами, в чёрной грязной фуражке и измазанным сажей лицом, торчит из окна дымящего паровоза, и каждый раз заразительно ржёт, глядя на мою сортировку! Вагон-то первый, и ему все видно и слышно.
 
                После приёма, пациенты освобождают мою амбулаторию, пересаживаясь в другие вагоны через тамбур-переход. На обратном пути народ выходит на своей остановке. «Почищенные» уже прочухались и тоже слезают с койки и готовятся на выход.
 
Мы с Ниной, «задолбанные» до изнеможения, собираем инструменты, бельё и бумаги в корзины и биксы, и готовимся тоже к выходу на своей станции. Халат у меня забрызган кровью и грязный местами от копоти паровоза. Выпили по пятьдесят граммов спирта, занюхали глюкозой из бутылки и договорились, что завтра идём подавать заявление на увольнение, зная точно, что завтра утром опять будем стоять на остановке поезда со своими корзинами и биксами. И так каждый день…

 Медики, они и во сне, медики - долг превыше всего…