Шулер, или Лё Тришор

…Зеленое сукно на столах, не сильно потертое, создавало атмосферу карточных игр девятнадцатого века. В комнате стояли даже канделябры, старинные канделябры с длинными парафиновыми свечами. Двадцать первый век позволял не отказываться от удобств цивилизации, и не было нужды зря плавить свечи, поэтому находились они здесь для антуража и на случай неполадок с электричеством.

Хозяином заведения был Трикоробов - давний шулер, вроде как в отставке, господин среднего роста и крепкого телосложения. Светловолосый, с чуть пробивающейся сединой, он держал себя в форме и в свои сорок семь выглядел довольно симпатично, по мнению дам, с которыми предпочитал недолгие встречи. Что и говорить, был он шулером высшего «полета». Носил дорогие костюмы, накрахмаленные рубашки, начищенные до блеска ботинки, и всем видом производил впечатление человека изящного и благородного.

Впрочем, Трикоробов себя таковым и считал, списывая свое милое увлечение на причуды фокусника и проявление этакой слабости, вполне уже преодоленной или почти изжитой. Он и клуб открыл с единственным желанием заниматься любимым делом в обмен на возможность доставлять эстетическое удовольствие от хорошей игры.

Ломберные столы располагались по углам и в середине зала. У каждого стола лежали мелки и щеточки для стирания записей на сукне, записные книжки, шкатулки для хранения карт - из серебра, малахита и дерева.

Портьеры цвета красного вина прикрывали окна, а над каждым столом размещалось отдельное освещение. Мягкий свет струился из бордовых абажуров, и тонкая бахрома по краям изредка трепетала от резких движений игроков. Мебель под старину дополняла интерьер резными и точеными изгибами.

В основном играли в вист, бостон и двадцать одно. Бостон привлекал интеллектуалов, готовых подолгу сражаться, обдумывая каждый ход. Пожалуй, эта была единственная коммерческая игра, прижившаяся в клубе, и два стола слева от дверей предназначались для долгих баталий.

Не думал тогда Трикоробов, что ему придется еще кого-то обучать своему ремеслу, хотя «вольт», по его мнению, - самый простой из шулерских приемов, - подснятая часть колоды просто возвращалась на место. Варианты вольта были столь разнообразны, что из более чем тридцати комбинаций обычно шулеры выбирали себе один-два, но Трикоробов предпочитал не повторяться. Вольт требовал определенной сноровки и хорошие руки. Некоторые приемы давались легче, но… сколько раз нужно перетасовать колоду за игру? Вот и примерился он когда-то к семи-восьми, не меньше. Помеченных колод он держал всего две, так, на всякий случай. Вдруг пригодится.

Репутация у Трикоробова была выше всяких похвал. Как хозяин карточного клуба он славился особым вкусом, любовью к старине, располагал к себе приятными манерами и никогда не терял самообладания. Захаживал изредка «народец», как называл таких Трикоробов, бывало, поднимали шум, грозились, но все как-то обходилось. «Народец» успокаивали, выпроваживали, и в дальнейшем путь сюда им был заказан.

Притаилось заведение Трикоробова в одном из старинных домов Сивцева Вражка. Сразу и не отыщешь, настолько оно было спрятано в глубине двора, да и не понятно, что скрывалось за скромной вывеской «Le Tricheur». Малочисленных жильцов дома посетители не беспокоили: вечерами съезжались поздно, а расходились только к утру. Даже неожиданно взбаламутившихся игроков выводили за дверь только в успокоенном состоянии. Такси заказывалось заблаговременно, кто-то уезжал на своем автомобиле. Это, как говорится, на любителя.

Принимать спиртное во время игры было не принято, но по окончании - никто не возражал, если проигравший примет на грудь для успокоения нервов. Для этого в маленьком шкафчике стояли на выбор: коньяк «Мартель», «Хеннесси» и любимый напиток Наполеона «Курвуазье», особо почитаемый Трикоробовым. Напитки были недешевые, но расчет оказался верным: удачливые господа не отказывали себе в удовольствии угостить и остальных.

Клуб Трикоробов открыл давно, нелегально, и очень себя хвалил, что не стал широко афишировать, не казино ведь. «Тихо едешь, дальше будешь», - все время приговаривал он, еще в бытность свою, когда шулеровал. Свое мастерство он применял теперь очень редко, и только для того, чтобы не утратить навыков. Себя он относил к типу великосветского шулера, не в пример тем пройдохам, которые не обладали ни достаточными знаниями, ни утонченностью, ни пониманием людей.

Мало кто знал о его прошлом, а если и знали, то уважительно помалкивали, - считали, что такие, как он - не попадаются, да и то были не уверены - правда это или так, выдумки. Ведь не будет же человек в здравом уме называть свое заведение «Шулер», хоть и по-французски, держать репродукции картин, хранящихся в Лувре и шутить, что здесь как раз оригиналы. Пристрастия хозяина к Франции были очевидны и вызывали только снисходительную улыбку. Угощал он всех исключительно французскими напитками, будь то вода, вино или коньяк. Неплохо он все сделал, приходили к выводу завсегдатаи клуба, - задумку оценили.

Подпольные заведения всегда были, есть и будут, - в этом Трикоробов был твердо уверен. Главное, держаться вдали от неприятностей, и вблизи от власть имущих. Парочку покровителей он себе приобрел и вздохнул спокойно.

И все бы хорошо, если бы не повадился к нему господин Гранов, и не принес те самые неприятности, которые Трикоробов так удачно избегал все эти годы.

Гранов появился по рекомендации одного из членов клуба. Худощавый, высокий брюнет, лет тридцати, с несколько нервными руками, которые он иногда просто не знал куда деть и обхватывал себя в минуты крайнего напряжения. Гранов когда-то работал на бирже, теперь трудился в офисе представительства какой-то фирмы и называл себя дилером. Вообще, с этими новомодными понятиями была какая-то путаница. Гранов пытался поведать Трикоробову тонкости биржевой деятельности, но… что-то здесь было «не по-нашему», своя игра, решил Трикоробов, чтобы больше не ломать над этим голову. Тем более, кто-то сказал ему, что и в казино крупье стали называть дилерами. Крупье, оказывается, - это французское словечко, а по-английски - дилер. Чем им французское не подошло? «Мир перевернулся», - подумал Трикоробов и занялся своим налаженным и понятным делом.

Господин Гранов легко расставался с крупной суммой денег и быстро завоевал симпатии игроков. В основном Гранов проигрывался, а если и выигрывал, то небольшие суммы.

Только, как выяснилось позже, деньги швырял он не свои, и до поры до времени это сходило ему с рук. Но фирма, на которую он работал, неожиданно открыла глаза и обнаружила ту разницу, которую Гранов так старательно изымал на протяжении нескольких месяцев. Самое обидное для Гранова было то, что не ради наживы брал, а ради азарта. На «свои» он никогда не играл.

Гранов жил один с десяти лет, была у него тетка, но чисто так, чтобы не сдали в приют. Он за это выполнял всю домашнюю работу, рано начал зарабатывать и все деньги отдавал ей. Потом выучился, нашел приличную работу и тут же съехал в съемную квартиру. Жить одному было за счастье. С женщинами связи имел скоротечные, никого не бросал – они сами уходили, утомившись готовить ему обеды, и ждать до утра, когда он появится.

Почему ему так нравилось проигрывать чужие деньги, он и сам не знал. Может, кому-то мстил, не ведая того, и испытывал от этого неизъяснимое удовольствие. А может, просто был обычным вором, да еще с дурным хобби.

Как бы то ни было, предъявленному обвинению он не поддался, но факт оставался фактом. Фирмачи, не зная, как его прижать, обратились к местным бандитам, которые долго его прессовали на чьей-то жилплощади, причем без побоев, на протяжении двенадцати часов. Вышел он с признанием, выжатый до основания, два дня спал и пил, пока не придумал выход. Заверив, что все отдаст в течение месяца и, оставшись на работе под пристальным вниманием, он решил выйти сухим из воды с другой комбинацией. Теперь (не понятно о чем он вообще думал), снимая со счета подставной фирмы этого же директора транзитные деньги и вручая своим «кредиторам», он радовался, что открыл в себе еще новую способность и такую наблюдательность, и ловкость.

Обман обнаружился только через два месяца. К тому времени Гранов уже уволился и пристроился в фирму поменьше. С квартиры, ставшей довольно дорогой, он предусмотрительно съехал.

Разъяренный ограбленный директор, недолго думая, нанял киллера. Сумма была не такая уж большая, чтобы опять связываться с этим молодым прохвостом, а вот поквитаться с ним очень хотелось. Поэтому и киллера взяли из «дальних», «незасвеченных» и недорогих. Временных рамок не ставили. Директор заплатил – и предпочел забыть об этом.

Получив аванс и фото со всеми имеющимися данными на объект, исполнитель, господин Шварц, приступил к охоте. Осторожный и недоверчивый Шварц держал связь по электронной почте со спецадресом, телефоном не пользовался и сильно много за свою работу не брал. Поэтому заказы поступали часто и обычно от тех, кто готов был ждать. Шварц работал медленно. Но наверняка.

В тридцать два Шварц выглядел так же, как и в двадцать два, разве что немного похудел. Его гладкий череп был покрыт коротким ежиком, что не мешало разглядеть всем желающим эту образцовую форму черепной коробки. Кличку свою Шварц нагло заимствовал у человека уважаемого, сократив его имя ровно вдвое, видимо, из скромности.

Накачанные мускулы, здоровый образ жизни – вот чем занимался киллер в свободное от работы время. Он придерживался строгого графика и мечтал поехать на Сейшельские острова, остаться там навсегда, работая спасателем на пляже. И не видел особой разницы между нынешней своей деятельностью и будущей. Просто считал, что ему бы это подошло. Каждый день купаться в океане представлялось Шварцу просто сказкой. Эта мечта появилась неожиданно.

Как-то, проезжая мимо турагенства, Шварц увидел плакат: мужчина в шезлонге, прикрывшись газетой, дремал на берегу, покрытом кристально белым песком, у кромки прозрачной, чистой, нереально синей воды. Шварц резко остановил машину. Плакат висел с внутренней стороны окна, и Шварц зашел спросить, что за место изображено.

Ему объяснили – это Сейшелы. Кокосовые пальмы, белый песок, круглый год купальный сезон. Из сотни островов только несколько десятков обитаемых. Шварц даже не представлял, что такое еще возможно.

Уехать на остров! Фантастика! Там можно уплывать на лодке, обследовать необитаемые острова. Девушка, видя, как заинтригован предполагаемый клиент, продолжала с упоением рассказывать:
- На одном из островов снимался фильм «Голубая лагуна». Вода у берегов прозрачная, как стекло. А природа… Вы не пожалеете. К тому же романтиков привлекает остров Фрегат, старинное пристанище пиратов. Может, подобрать вам отель?

Шварц механически кивнул и попросил плакат. Девушка сначала растерялась. Шварц поинтересовался, с какого острова изображение, сам снял плакат и удалился. Девушка особо не протестовала, тем более он, уходя, положил несколько тысячных купюр на стол. Перед выходом он сказал, что чуть позже еще заедет. Фраза прозвучала: «Я еще вернусь», почти как в кино.

Плакат с Сейшелами теперь висел рядом с изображением Шварцнеггера в темных очках и автоматом на плече - кадр из фильма «Терминатор». А Шварц начал откладывать деньги, подсчитывая, сколько может стоить моторная лодка и небольшой домишко на островах. Телефон турагенства он приклеил тут же на стену и периодически вызванивал по нему, если у него появлялись вопросы. Вскоре, по совету девушки, он приобрел толстые журналы, рекламные проспекты и принялся изучать их. Шварц начал жить в режиме жесткой экономии. Единственное развлечение, которое он себе позволял, - был боулинг.

Шварц любил тишину, но иногда она его просто раздражала. И тогда он шел катать шары, чтобы слышать скрежет механизмов и удары, разрывающие эту слишком сгустившееся безмолвие.

Родители Шварца вместе с братом близнецом погибли, когда ему было двенадцать. В автомобиле, со скрежетом и ударами, и эхом автоматной очереди. Прошло много времени, прежде чем искореженный автомобиль вытащили из кювета, и искореженного Шварца тоже. Не в смысле физически: как ни странно, он отделался лишь синяками. Поломалось что-то в самом Шварце. Он так и не понял, что произошло, единственное слово, которое запомнилось ему среди череды последующих событий, что их «заказали». А еще, что сейчас время «такое», и что полно таких «заказов». Было начало девяностых, отец заведовал маленькой фирмой. Не стало отца, не стало и фирмы. И квартиры почему-то не стало тоже. Шварца определили в спецприемник, как только он сбежал из детского дома, потом отправили в другой детский дом. Так он и бегал вплоть до совершеннолетия.

Дальше путь его был извилистым. Он перестал кому-либо доверять, с кем-либо считаться, и людей воспринимал как часть животного мира. В этом мире ему приходилось выживать. Себя он определял, как крупного зверя. Когда-то давно он попался на мелкой краже, и уже тогда в его деле появилось заключение эксперта: «асоциальный тип личности». Но больше Шварц не попадался, да и сменил «профессию».

В связи с этим квартиры он менял часто, чтобы не знакомиться с соседями; с приятелями из далекого прошлого все связи оборвал. Женщинами интересовался мало и просто пользовался платными услугами.

Для поиска объекта Шварцу указали пару казино, но, бесполезно продежурив две недели в этих местах, Шварц понял, что дичь нужно выслеживать самому. От казино Шварц так устал, что по ночам ему снилось, будто он стоит в центре какой-то детской игры, наблюдая, как в разноцветном балагане вращается колесо, летают карты, ходят люди и все сверкает, искрится, игриво подмигивает и… очень утомляет.

И вот он вышел на «Le Tricheur».

 «Совсем другое дело», - думал Шварц, оценив тишину, приглушенный свет, старинные предметы. Поджидать клиента долгими зимними вечерами Шварц отказался, - и не узнает в пальто и шапке, да и не его это метод – отсиживаться. Хотя и не профессионально, но азартно. Поэтому Шварц, недолго думая, стал гостем заведения.

Именно здесь, в «Le Tricheur», состоялась встреча с объектом. Как пробрался Шварц в казино, по чьей рекомендации, так и осталось тайной. Он предъявил приглашение на входе, которое было похоже на остальные, выдаваемые членам клуба для гостей. Пароль и приглашение менялись каждую неделю.

Гранов появился в один из дней, когда Шварц уже полностью освоился в клубе. Заметив объект, Шварц пристально наблюдал за игрой и поведением Гранова, и все примеривался, как лучше подступиться к делу. Что-то подсказывало ему не торопиться. Этот заяц так долго бегал от него, что сейчас не хотелось обрывать все одним махом. Шварцу стало даже интересно.

Он присматривался к обстановке, разглядывал людей, постепенно вовлекся и в игру. Играли в двадцать одно, как хозяин заведения говорил Vingt-et-un. Любил он все французское. Ну что ж, у каждого свои вкусы. Только Шварц не очень любил бессонные ночи и нарушение графика.

Через некоторое время Шварц захотел присоединиться к игре, - чем-то это напоминало спортивное состязание. Когда освободилось место, Шварц устроился напротив своей жертвы и хитро сощурил глаза. Ничего не подозревающий Гранов играл, как всегда, широко, иногда ликуя, иногда скорбно обхватывая себя руками. Шварцу везло, но может быть, ему как новичку давали возможность не исчезнуть сразу, раз пришел.

Рано утром Шварц проследовал за машиной Гранова и выяснил, где тот живет. Помедлив немного, он решил, что очень хочется спать и на сегодня достаточно. Шварц отправился домой отсыпаться. Он устроил себе выходной, попутно разрабатывая план. Ничего не мешало дождаться объекта утром во дворе и просто свернуть шею. Но что-то не устраивало Шварца в этом плане, он даже поморщился. Сомневался он. А Шварц очень не любил, когда у него появлялись сомнения и поэтому, через пару дней, отправился снова за игорный стол.

Гранова в клубе не оказалось. Шварц ждал его до двенадцати, пробовал играть, но без азарта, и вскоре, разочарованный, уехал. Почему-то ему казалось, что Гранов должен бывать там чуть ли не каждый вечер, ведь есть же такие завсегдатаи. Видимо, он ошибся. Отсчитав ровно неделю, Шварц появился во вторник, - именно тогда они встретились в первый раз. Видимо, Гранов приезжал сюда в определенный день, так как на его нетерпение начать игру, хозяин пошутил, что он ходит сюда как по часам.

Усаживаясь рядом, Шварц весь подобрался, чтобы не упустить ни малейших деталей: глаза его фотографировали все движения объекта, малейшее изменение в его мимике. Что-то его беспокоило, он должен был заметить все, чтобы потом, в тишине восстановить в памяти и подумать. Что его так заинтересовало в лице Гранова и в его нервных, порывистых движениях, он и сам не знал.

В этот раз Шварц проигрался, Гранов проиграл тоже и довольно крупную сумму, но Шварца это не утешило. Мало того, он начал заводиться и пыхтеть, багровея и раздувая щеки, что с ним случалось не часто, но если уж происходило... Из его напряженного тела, откуда-то издалека поднимались гневные мысли, и словно молниями вспыхивали перед глазами. Это он… тут… сидит… с почти трупом… рядом… и еще оказывается без денег из-за него! Сколько он на него потратил, щенка, кегля недоделанная, да как он может так швыряться, да как он может улыбаться, проиграв такую кучу денег?!

Шварц так разозлился, что, не удержавшись, прижал Гранова за горло и зло прошипел, что теперь тот должен еще и ему. Гранов оторопело смотрел на Шварца, постепенно понимая, что происходит. Только он знал, что кому-то должен. Колючие глаза Шварца сказали все. Нервной рукой Гранов схватился за лацкан пиджака, пролез внутрь и вытащил несколько купюр, завернутых в платок – это были отложенные деньги, которые Гранов не пускал в ход, но всегда держал при себе. Шварц оттолкнул Гранова, выхватил деньги, швырнул их на пол и крайне злой начал подниматься по лестнице.

За ним, еле поспевая, семенил Гранов, что-то обещая, к чему-то призывая. Он еще позвал и хозяина, который выглянул на шум, и тогда Гранов начал умоляюще что-то говорить и ему.

Шварц не понял, как так получилось, что он был взят под локоть Трикоробовым и препровожден обратно к столу. Сам хозяин сел играть. Не в его правилах было ссуживать игроков, но здесь был особый случай. Из отрывистых слов Гранова, он понял, кто перед ним, неприятности никому не нужны, если такая птица залетела в его гнездо, надо ее приручать.

Трикоробов играл как никогда: тузы в колоде выпадали, когда было нужно, и не только в его руках, но и в руках Гранова, как только ему передавалась колода. За этим следил Трикоробов. Туз здесь играл особую роль: его можно было считать либо за одно, либо за одиннадцать очков, о чем они терпеливо напоминали Шварцу. Сумма, которую в результате получил Шварц, превышала плату за выполненную работу. Шварц взял деньги и уехал. Следом за ним вскоре удалился и Гранов.

Он приехал расплатиться с Трикоробовым через неделю, стоял весь белый, нервно трясся, вытирал платком лоб. Тогда-то Трикоробов, глядя на его руки, и решил, что можно попробовать. Он дал ему «вольт» и, убедившись, что Гранов опять влез в долги, направил его в место, где можно отыграться. Это старое место, для ротозеев и менял, Трикоробову было известно хорошо.  Но, как он узнал позже, Гранову играть на выигрыш не удавалось. Это был не его заработок. Ему нравилось деньги спускать.

Трикоробов с сожалением смотрел на него: такой талантливый человек, что же ему не хватает-то?! Ему бы зацепиться за что-то, и цены такому не будет. Но Гранову, видимо, совсем не за что было зацепиться, он катился как шар в бильярдной, пущенный невидимой рукой, наталкивался на углы, менял направления и опять катился, чтобы когда-нибудь упасть в лузу.

Гранов менял фамилии, подделывал документы и устраивался на фирмы, продолжая заниматься махинациями.

Через какое-то время, получая заказ на Гранова, Шварц приходил по вторникам в «Le Tricheur». Как только Шварц получал фото, глаза его хитро щурились и губы расплывались в невольной улыбке.

Не всегда Гранову удавалось отдать все сразу, а Трикоробов больше не ссужал деньгами, а лишь предоставлял стол. Шварцу нравились большие выигрыши.

Глядя на их игру, Трикоробов удивлялся, почему бы одному просто не отдать деньги, а другому их не взять, и избавить хозяина заведения от лицезрения этого непонятного и очень затянувшегося обмена. Или есть еще что-то, судя по разливающемуся румянцу на лицах обоих? Они очень отличались от остальных игроков. Играли в поддавки словно дети.

Как-то Шварц поинтересовался, что означает название клуба. Трикоробов улыбнулся и подвел его к картине, подсвеченной сверху небольшим светильником.
- «Шулер с бубновым тузом», по-французски «Le Tricheur» -   работа французского живописца Жоржа де Латура. Прекрасная вещь. Есть еще одно полотно, где шулер вытаскивает трефового туза вместо бубнового, –  и Трикоробов повернулся к стене напротив.
- А какая разница? – спросил Шварц, разглядывая картины.
- Для кого-то - никакой, - уклончиво ответил Трикоробов, - это просто «искусство». Думаю, вы меня поймете как никто другой. У каждого ведь своя блажь, не правда ли?

Долго это не могло продолжаться, и однажды Трикоробов понял, - что-то произошло. Они исчезли вдвоем. Больше года о них не было слышно, и не сидели два странных человека у него за столом, разыгрывая из себя супер-игроков.

А еще через год Трикоробов случайно узнал, что Шварц уехал на Сейшелы, и не один, а прихватив с собой партнера, в качестве переводчика, как говорили. Но Трикоробову показалось, что не только из-за этого. Видимо, он получил заказ, от которого не смог отмазать своего дилера, или этот заказ получил уже кто-то другой. А напарник для маленького хобби никогда не помешает.

Трикоробов был когда-то на Сейшелах, точнее, на острове Маэ. Соломенная шляпа и темные очки скрывали тогда его лицо. Но он всегда оставался тем, кем был. А уж на теплом песке, расслабленный нежностью волн, Трикоробов превращался в обыкновенного пляжного каталу. Нет, только здесь, в своем заведении он чувствовал себя человеком. У тех двух - совсем другая история.  Для них игра не то, что для многих. И связывает их нечто большее, чего они  и сами до конца не понимают.

Трикоробов представил, как они сидят на берегу, один в форме официанта, другой – спасателя, и Гранов проигрывает деньги, одолженные ему Шварцем. И всех это устраивает, правила игры для этих двоих соблюдены.