Жизнь невозможно повернуть назад...

     Если ты не знаешь что, ищешь, то, как же ты найдешь, то, что ты ищешь? Это закаламбуренное древнее изречение Николай Васильевич знает уже много лет. Порой ему кажется, что оно было первой серьезной информацией к первому серьезному размышлению о житье-бытье человеческом…
     С тех пор прошло много лет. И все эти годы Николай Васильевич четко знал предмет своих поисков и стремлений. Бродить в потемках, наудачу, надеясь, как он говорит, только на мадам фортуну, было не его правилом.
     А что он искал? К чему стремился? К благополучию и материальному достатку, в  которых он и видел свое счастье. Правда, смысл этого слова для Николая Васильевича был несколько эфемерным и мало осязаемым, поэтому, для приземленности вышеназванного состояния души, он связывал его с вещами реальными, к которым можно прикоснуться, взять в руки, почувствовать, что они есть. Сказать, что они твоя собственность, а значит – ты счастлив! Но так ли это…?
     Благополучия и материального достатка он добился. Есть высокооплачиваемая работа, его ценит начальство, уважают сослуживцы. Он имеет богато меблированную квартиру, шикарную дачу в два этажа, шестисотый «Мерседес», солидные денежные накопления, на так называемый черный день. К тому же он, как говорят в его кругу, умеет жить. Так что накопления увеличиваются не только за счет официальной зарплаты, но и за счет различных приработок, именуемых «левыми», ради которых он порой идет на запрещенные законом приемы. Словом, он постоянно  выискивает любую возможность не только заработать побольше денег, но и приобрести ценные материальные атрибуты, свидетельствующие о благополучии и процветании их владельца. И они у него есть. Казалось бы, что еще человеку надо? Он приобрел все, даже то, о чем в юности и не мечтал. Он должен быть счастлив…
     Но мой собеседник не производит впечатления счастливого человека. Благополучного, вернее, состоятельного – да, а счастливого – нет. Он отлично экипирован. В его лета, для повседневности, люди предпочитают одеваться поскромней. А глядя на него, иной обыватель  с завистью воскликнет:
     – Ну и крутой же мужик.
     И, тем не менее, передо мной сидел солидный, богато одетый, но очень усталый пожилой человек, который прошел большой жизненный путь и лишь недавно с горечью задумался: а правильно ли он жил все эти годы, той ли дорогой шел к вершине, да и та ли это была вершина…
     Я слушаю рассказ Николая Васильевича о житье-бытье человеческом и еще  раз убеждаюсь, что жизнь прожить – не поле перейти. Да и не на всяком поле, не всегда и не все оставляют семена, из которых вырастают добрые побеги…

                Путь к «Олимпу»

     Так уж сложилась судьба Николая Васильевича, что когда в начале шестидесятых годов перед ним, юношей, обдумывающим житье, стал вопрос: кем быть? Он уже сделал выбор – товароведом. Правда, о сути этой профессии он имел  смутные представления, но зато твердо знал, что она может дать ему в жизни. А помог ему в этом, сам того не ведая, приезжавший в гости к соседскому Петьке дядя Жора. Он приезжал к ним в деревню чаще всего зимой, привозил много гостинцев, которыми так любил хвастаться Петька, да и сам дядя Жора был похож на гостинец: высокий, стройный, с профессорской бородкой.
     Мать Петьки, рассказывая о дяде Жоре, всегда с восхищением говорила:
– Товаровед он. Постоянно с дефицитными товарами работает. Деньгу мешками зашибает…
     Вот это и засело крепко в мозгу у Николая. И была тому веская причина. Он часто видел, как мать со слезами  и непонятной ему злобой, упрекала отца за неумение зарабатывать деньги, за слабость к спиртному, за то, что в доме вечно царит беспросветная нужда. Так что матери , действительно, было не так-то просто прокормить ораву из шестерых детей. Вот и доходило до того, что срывала зло не только на отце, но и на детях, попрекая их куском хлеба…
     Именно эта повседневная нужда выкристаллизовала в душе Николая  неистребимое желание зарабатывать как можно больше денег. Он хотел жить лучше, чем его родители, хотел быть таким, как дядя Жора. Мешок денег был пределом его мечты. Ради этого в подходящей ситуации он, пожалуй,  переступил бы закон. Поэтому неудивительно, что уже с отроческих лет Николай стал смотреть на жизнь через призму пока не существующих у него денег. А сама жизнь ему виделась долгим путем к Олимпу, на вершине которого были возложены горы купюр, материальные ценности и прочие житейские блага…
     Прошли годы. Он возмужал. Стал торговым работником и после первой удачной сделки, держа в руках увесистые пачки кредиток, Николай понял, что путь к Олимпу им начат. Но при этом в его душе не нашлось даже маленького местечка для желания помочь родителям, послать им хотя бы часть денег. Он об этом даже не подумал. Он был целиком  поглощен своей персоной, которая в отличие от родителей умела добывать деньги.
     А у родителей дела шли на поправку. Вряд ли они теперь нуждались в материальной помощи. Дети подросли, закончили школу-семилетку. Работали здесь же в колхозе, рядом с отцом и матерью. Так что дом стал – полная чаша. Вот только от Николая не было вестей. Как он там?
     – Вы уж напишите ему, - просила детей постаревшая мать, - может ему что надо. Может, ему денег послать…
     Ребенок, даже повзрослевший, для матери всегда остается ребенком. А тот, что, оперившись, первым улетает из родного гнезда, для матери подчас дороже тех, кто еще остался под ее крылом. О, святая материнская наивность! Она была уверена, что ее Коленьке плохо вдали одному, трудно без ее материнских забот. И что не пишет он только потому, что не хочет беспокоить ее. Или, может, с ним что случилось… Другое думать о сыне она не могла. Разве может мать плохо думать о сыне?!
     Я слушаю рассказ Николая Васильевича, полный горького раскаяния, самобичевания  и запоздалого критического анализа, и мне вдруг вспомнился другой нетипичный случай.
     Приехав как-то погостить к родителям, встретился я с матерью своего школьного товарища.
     - Ты вот приезжаешь к старикам, а мой Виктор как женился, уехал в город, так и о нас позабыл. Хоть бы весточку прислал. Небось, трудно одному деток растить. Может в чем нуждается… - посетовала старушка и попросила: - ты, говорят, часто ездишь по командировкам, может, случится быть в городе, где Виктор живет. Так зашел бы к нему, передал бы мой родительский поклон…
     С Виктором мы не просто бывшие одноклассники. Мы вместе бегали на рыбалку, играли в школьном театре, занимались авиамоделизмом, строили воздушные замки. Пожалуй, мы были друзьями. У нас было много общих интересов. А вот после школы разъехались кто куда. Каждый за своей жар-птицей…
     И вот, когда я переступил порог его дома, то поначалу «охал» и «ахал». Это была роскошная квартира. Чего только в ней не было. Мягкая импортная мебель, дорогостоящая японская аппаратура с цветомузыкой, за коврами ни стен, ни пола не видно. А, глядя на изделия из хрусталя, я невольно вспомнил зал экспонатов на фабрике «Мозер» в Карловых Варах…
     На меня, человека, привыкшего больше к уюту гостиниц и проводившего большую часть времени в командировках, вся эта роскошь произвела впечатление, надо сказать, довольно сложное… Вместе с тем почти сразу же возникло ощущение, что в интерьере квартиры недостает какой-то очень важной детали. Но оно тут же было затушевано взволнованными воспоминаниями о нашем милом детстве с попеременными восклицаниями «а помнишь?» И лишь под конец застолья я понял: в квартире не было книг… Чтобы окончательно развеять сомнения, на этот счет, я попросил Виктора:
     - Дай, что-нибудь почитать на сон грядущий.
     Он недоуменно посмотрел на меня, и я пояснил:
     - Книжку какую-нибудь полистать.
     - Ах, книжку, - он чему-то загадочно улыбнулся, прошел в другую комнату и появился вскоре, держа в руках, веером, по четыре тоненьких темно-серых книжечки.
     - Вот они мои первые книжки, - он с чувством большого превосходства протянул мне сберегательные книжки. – Вот плод моих неустанных трудов пока мы с тобой не виделись…
     Такой вот случай. Воздушные замки давно исчезли как дым, и мой школьный приятель строил фундамент для жизни, да и саму жизнь из злата-серебра и сберегательных книжек. У него было все, но вот до сих пор не уверен, был ли он счастлив? А впрочем, об этом каждый думает по-своему.
     Прощаясь, я спросил его, часто ли он бывает у матери. Виктор, зевая, ответил:
     - Да все как-то недосуг, Деньги надо делать.
     С тех пор прошло немало лет. Теперь я почему-то уверен, что в доме у Виктора уже много книг в красивых переплетах. И появились они, скорее всего потому, что в наши дни для многих так называемых книголюбов книги стали атрибутом материальной, а не духовной ценности. Они их поставили на одну ступень со златом-серебром и холодным блеском хрусталя...

                Принцип бумеранга

     Однако вернемся к Николаю Васильевичу. Он обзавелся семьей. Сам стал родителем. У него две дочери и сын, чудесные, как и все дети. Вот только видел он их очень редко: между длительными командировками, каждый раз возвращаясь домой, он не переставал удивляться и радоваться тому, как дети выросли, похорошели и стали еще милей.
     И вполне закономерно, что любящий отец делал все, чтобы дети не испытывали трудностей, выпавших на его долю. Поэтому Николай Васильевич став уже бизнесменом, заключал самые рисковые сделки, лишь бы «куш» ожидался самый, что ни на есть крупный…
     А дома, тем временем, жизнь шла своим чередом. Старшенькая Лариса успела выскочить замуж за бородатого студента и уже третий год, вместе с маменькой выбирает институт: куда бы это ей поступить. По стопам сестры идет и Светлана. Так что семья растет за счет студентствующих зятьков, Тут, как говорят дочери, любовь, А против любви не попрешь, Словом, есть куда девать длинную деньгу. Подрос и Виталик.  Учится в школе с английским языком обучения. Смышленый малец. Джинсы фирмы «Монтана» запросто отличает от «Луи Филиппа» и «Леи». Да и супруга, некогда хрупкая и вроде бы покладистая Ниночка, незаметно превратилась в дородную Нину Сергеевну, самостоятельную, уверенную в себе женщину.
     С годами домочадцы менялись не только внешне. Теперь, когда он возвращался домой, дочери не бросались ему на шею восторженно вопя: «Папка приехал!» Да и сын не выражает особой радости. Они привыкли жить без него. И если ему случалось дольше обычного задерживаться дома, то это явно тяготило детей… Но зато, когда Николай Васильевич бывал в отъезде, о нем вспоминали все чаще и чаще. А как же? Девочки подросли, у них появились семьи, живущие здесь же под кровлей родительского дома, возросли и их потребности. Нынче молодым много чего надо. Поэтому  не удивительно, что в их лексиконе получила постоянную прописку фраза: «Вот приедет папка, тогда и купим».
     В этом плане папка был всемогущ. Он привозил такие длинные рубли, что их хватало на удовлетворение каждой прихоти домочадцев. Он не хотел, чтобы дети в чем-то нуждались. А они нуждались во многом. Да и Нина Сергеевна не стесняла себя в дорогих нарядах. Чем больше он привозил подарков, тем больше было восторгов дома. Николай Васильевич, сам того не ведая, уготовил себе судьбу папаши Горио. Он рассчитывался кредитками за удовольствие видеть, пусть даже напускную, любовь к нему близких ему людей.
     Вот только любовь та, с каждым днем его пребывания дома, сокращалась словно шагреневая кожа…
     Вся беда в том, что любовь Николая Васильевича к детям и жене проходила через призму материальных ценностей и денег. Так же преломлялась в этой призме и любовь детей к нему. Только с той разницей, что он дает, а они берут. А когда так складываются отношения между отцами и детьми, то какая может идти речь о душевной теплоте. Тут рано или поздно, но обязательно наступит ледниковый период, при котором вымрут не только теплолюбивые чувства, но и чувство долга детей перед родителями.
     Похолодание наступило и в семье Николая Васильевича. Приехав, домой из очередной командировки, он вдруг почувствовал себя чужим среди близких ему, по крови, людей. Внешне это ничем не проявлялось. Дочери с зятьями и сын, как и прежде, называли его папулей, жена оказывала все знаки внимания. Но их отношение к нему не было отношением детей к отцу, жены к мужу. Так, пожалуй, относятся к гостю. Редкому, дорогому, желанному, но никак не к отцу… За праздничным столом жена и дети задавали вопросы, но не дослушав ответы, затевали свои, не совсем понятные ему разговоры, Его рассказы им были не интересны. Что же, это было в порядке вещей: дети выросли, у них появились свои интересы. Так что сетовать не на что.
     Но в тот вечер Николай Васильевич понял и другое. Он находился по одну сторону прозрачной глухой стены, а жена и дети – по другую. Ибо стена прозрачна – они видят друг друга, улыбаются друг другу. Ибо стена глухая – они не слышат и не понимают друг друга.
     Когда она выросла, эта стена? Где основание ее фундамента, от которого началось  духовное разобщение близких людей? Сейчас Николай Васильевич с горечью произносит:
     - Если бы снова начать, я бы все не так прожил свою жизнь, не так воспитывал бы своих детей. А, впрочем, разве я принимал участие в воспитании детей?
Но мне думается, что не ответа на этот вопрос ждет Николай Васильевич. В этом вопросе, скорее всего, скрыта попытка, найти для себя, как говорят юристы, смягчающие обстоятельства. Мол, всю жизнь обеспечивал семью материально, а воспитанием детей, дескать, заниматься было некогда. Этим занималась жена. А вот если б все начать сначала…
     Но как поет Алла Пугачева, жизнь невозможно повернуть назад, поэтому нет никакой надежды, начать ее сначала. Николай Васильевич не учел, что все наши поступки в жизни – это запущенные нами бумеранги. А  они поражают цель или, пролетев мимо, возвращаются к охотнику, стараясь ударить его в затылок. В свое время Николай Васильевич запустил бумеранг в сторону своего Олимпа, стремясь сбить как можно больше материальных ценностей, но в главную цель он все же не попал… И бумеранг возвратился…
     Да, Николай Васильевич был уверен, что знает предмет своих поисков в жизни. Он не бродил в потемках, надеясь только на мадам фортуну. Он поднялся на вершину своей мечты. Он приобрел все, что желал. Он только не стал счастливым отцом своих детей. Для них он всегда был и остается лишь добытчиком материальных ценностей. И дети в нем видели именно добытчика, того всемогущего фокусника, из кармана которого тянется нескончаемая лента купюр. Пока лента тянется, дети ластятся. А что, если лента вдруг оборвется?

    Платон ДЮГАЙ