Загрюша

     Загрюша
   
  Охотничья изба, построенная на прижиме реки Чалба, мне досталась от охотника Тихомирова, который работал канавщиком в геологическом поселке Тихий. Для выполнения моей работы нужен был человек, который мог показать пункты триангуляции по хребту Мяо-Чан. Как бывшего охотника мне предложили его в проводники. Маршрут наш был рассчитай не на один день. Ночевали в его избе. Но вскоре его перевели в другую партию, и на прощание он как бы подарил мне эту избу и сказал, что есть еще одна изба на Малой Эльге. «Будешь там ходить, найдешь ее».
  Одному ходить по тайге хоть и не страшно, но рискованно, хотелось охотиться с опытным напарником. В поселок Тихий приехала чисто нанайская семья во главе с Мишей Самаром, который устроился помощником бурильщика. Семья состояла из жены Галины на пятом месяце беременности и двух детей: мальчика пяти лет и девочки три годика. Их поселили в соседях у нас и мы подружились. Наш пятилетний сын Роман пропадал у них. Миша рассказывал про тайгу, охоту, про своих братьев, которые жили на берегу озера Эворон и охотились по реке Горюн. Этот район охоты так и назывался нанайским. Всего в долине реки Амур существовало три племени нанайцев. Это самары - на озере Эворон, бельды - у пристани Пивань на берегу Амура и дигоры - на Амурском лимане. Самары жили охотой, дигоры и бельды - рыбалкой. Их национальная гордость - Герой Советского Союза Валентин Самар и певец Кола Бельды. Миша участвовал в агитбригаде в период выборной кампании, где пел песню «Журавли» при этом полностью копировал своего кумира Кола Бельды, хотя со слухом ему действительно медведь на ухо наступил. Объединила нас с ним тайга, в ней он был асом. В канаве поселка Горный он подобрал умирающего пса огромных размеров и с выпученными белесыми глазами, выходил его и стал с ним ходить в тайгу.
  В избе мы были только один раз и то в обход прижима по реке Чалба. Он же ночью через хребет вышел на избу. Когда пришел в поселок, рассказал, что был в избе и там потерял Загрюшу. Так он назвал собаку. Очевидно, погнался за лосем. Был конец октября, и в начале ноября мы с Мишей собирались на охоту - соболевать. В горах Мяо-Чана и Баджала обитал хороший соболь. В свое время в этот район запустили три тысячи особей якутского и баргузинского соболя, он перемешался с амурским. Попадались соболя различной расцветки и качества, и только в Иркутской лаборатории могли определить, к какому кряжу относится шкурка. Судя по данным анализа, на территории Мяо-Чан и Баджала в долине реки Горюн преобладал якутский соболь.
  Наш с Мишей выход в тайгу сопровождался целым рядом традиций. Последнюю ночь перед выходом мы оделись в охотничью одежду, собрали все необходимое в рюкзак и, лежа на полу, пили водку. С женщинами быть и говорить об охоте запрещалось, чтобы не раздражать духов.
  Рано утром по темноте вышли в тайгу. Из поселка Тихий, где стояла наша геологическая партия, дорога шла через перевал хребта Мяо-Чан и спускалась по верховью реки Чалба к заброшенному геологическому поселку.
  Поднявшись на седловину перевала, мы остановились. Сзади нас осталась река Силинка, впадающая в Амур в районе города Комсомольск-на-Амуре, а впереди красовалась долина реки Чалба, огибающая господствующую вершину Чалба. У подножия горы находился заброшенный поселок, куда устремлялись туристы, цель которых покорить гору Чалба с небольшим озером на ее вытянутой вершине.
  Ниже по долине река Чалба сливалась с рекой Горикан, устремлялась в долину реки Горюн и, сливаясь с ней, в свою очередь впадала в Амур-батюшку. На седловине Миша встал на колени, заставил меня сделать это же, сказав, чтобы я просил у духов окружающих нас рек не обижать нас и помогать нам в охоте. Я полностью находился под впечатлением ритуала.
  Через эту седловину проходила оленья тропа, по которой охотники, оленеводы, геологи с Магадана через район Полины Осипенко выходили па реку Амур и, перевалив через хребет Сихотэ-Алинь, попадали в Приморье. Рядом с тропой из цельного дерева, был вырезан Будда высотой в два с половиной метра. От времени он стал серый, местами покрытый мхом, от него как бы исходил звук «дом, дом, дом».
  Спустившись с перевала, вышли к заброшенному поселку, где благодаря деятельности туристов-дикарей целыми остались всего два дома и только один с печкой, выложенной из кирпича. Возле домов с радостным лаем пас встретили две серые лайки, но людей не было.
  Когда мы пошли дальше, они увязались за нами. Для охотничьих лаек человек с ружьем - это хозяин. К вечеру вышли на нашу избу. Возле избы, шатаясь, стоял Загрюша, он визгливо тявкнул и упал. Мы с Мишей затащили его в избу под нары, дали хлебного бульона. Поев, он заснул. Утром попив чаю, взяв продуктов, пошли на отрог хребта, разделяющего реку Чалба с рекой Горикан. Склоны отрога, ранее обгоревшие, были покрыты молодой порослью листвянки и осинника, что являлось хорошим кормовиком для сохатых. Поднявшись на перевал, Миша предложил разделиться. Мне спускаться по хребтику. а он решил идти по распадку. Собаки тоже разделились. Одна пошла со мной, другая с Мишей. У меня была старенькая двустволка. Я шел по хребтику и буквально минут через двадцать, как мы расстались, со стороны Миши через хребтик в сорока метрах от меня идет лось. Я растерялся. Собака погналась за зверем. Пока взводил курок, успел подбежать по хребтику и выстрелил по скрывающемуся в кустарнике лосю. В горячке сбросил рюкзак и по склону начал спускаться за лосем. Зверя я увидел на другой стороне склона. Он стоял и смотрел на меня. Между нами было метров восемьдесят, я двинулся к нему, но он стал подниматься и вскоре скрылся за перевалом.
  Пришлось идти обратно, вскоре ко мне присоединилась собака. Поднявшись на хребтик в район, где сбросил рюкзак, все кругом обошел, но его не нашел. С Мишей договорились встретиться внизу па слиянии ручья с рекой Горикан.
  Спустился в распадок. Долина распадка была сплошь закрыта кустарником, ручья не было видно. Я пошел вниз по распадку, надеясь выйти к слиянию, где должен быть Миша. Но я шел, а Миши не было. Горы раздвинулись, а я все никак не мог понять, где слияние. Солнце начало заходить за лес, но я все еще надеялся встретить Мишу. Наконец понял, что давно иду по Горикану, но не было мужества повернуть назад. Раза два в кустарнике встречались сохатые, но стрелять по ним у меня желания не было. Подстрелил рябчика и все шел вниз, пока не стало темнеть. Выбрал место для ночлега под корягой, натаскал сухостоя, разжег костер. Есть было нечего. Ободрал рябчика, поджарил на костре, съел, косточки отдал собаке. Ночью пошел крупными хлопьями снег, валил непрерывно. На рассвете, когда вышел в обратный путь, снегу было по колено. Скорость обратного подъема была намного меньше. Снег валил и был уже выше колена. К вечеру вышел к подъему на перевал. По старым горелкам видимость была хорошая. Метров за сто на меня спокойно смотрел лось. По мере моего подъема, он скрылся в кустарнике. Поднявшись на перевал, начал огибать сопочку и пересек след с собакой. Решил, что это Миша меня ищет. Оставалось дойти до горелого ельника, спуститься по распадку и я в избе. Я шел уже час, но горелого ельника не было, пошел хороший лес, не пострадавший от пожара. Я несколько раз порывался спуститься с перевала, но какая-то сила тащила меня дальше и не давала спуститься. В конце концов, сказал себе, что надо поворачивать назад. Потеряв время, и окончательно угробив себя, вышел на след, который пересек. Пошел дальше по своему следу и вышел на склон горы, на которую поднимался с распадка. Выходит, шел я туда же, откуда пришел только уже по хребту.
  Последний километр я добирался уже с помощью ног и рук. На подходе к избе залаяла Мишина собака. Миша вышел и помог мне добраться до нар. Так мы с Загрюшей - он под нарами, я на нарах - отлеживались.
  Миша заварил чаю вперемешку с какими-то своими травами, и я уснул. Утром проснулся, усталости не чувствовал, ломило ноги. Миша, в мое отсутствие, по первом снегу со своей собачкой успел взять двух соболей. Позавтракав, он сразу повел меня на перевал. Поднимаясь, его собачка взяла свежий след соболя, и через двадцать минут раздался лай наших собачек. Миша послал меня вперед, подошли к дереву, на которое лаяли собаки. Мне велел обойти по кругу, определить, есть ли выход следа. Я обошел, выхода не было. Сказал, чтобы я выстрелил дробью но вершине. После выстрела, чуть ниже шевельнулся черный комочек. Миша предложил мне выбрать место, чтобы часть туловища зверька была закрыта.
  Я выискал, где видна была только головка соболя, которая стреляла в меня своими черными глазками и опять пряталась за сук.
  Я выбрал момент и выстрелил. Соболь, цепляясь за ветки, полетел вниз. Собаки с визгом кинулись к месту падения.
  Миша, как кошка, прыгнул и перехватил падающего соболя. Спрятал за куртку, чтобы не достали собаки, подождал, пока зверек затихнет, и отдал мне: «Это,- сказал он,- твоя добыча».
  Полазив по кормовикам и не найдя лося, хотя следы и лежанки были, пошли искать рюкзак, который я скинул, когда погнался за лосем.
  Рюкзак, конечно не нашли, много снега, к вечеру вернулись в избу. Миша начал на растительном масле жарить тушки соболей, а меня заставил снимать шкурку с моего первого соболя. Снимают шкурку с головы с большой аккуратностью, чтобы не порезать. Я весь в поту, где ножом, где зубами с горем пополам снял, обезжирил ее и повесил подсушить в углу за нарами. Миша начал есть зажаренные тушки, предложил мне, я попробовал, но есть не стал. Миша сказал, что надо много ходить, надо много мяса кушать. Поздно ночью улеглись спать. Проснулся я, как будто меня кто толкнул. Невольно взгляд упал, на место где висела моя шкурка, но ее не было. Заглянул под нары, где лежал Загрюша.
  Он спокойно дожевывал то, что осталось от шкурки. «Миша. Загрюша шкурку соболя съел»,- начал будить я Мишу. Миша поднялся, выволок Загрюшу на улицу. «Однако убивать Загрюшу надо». «Нет, Миша, не надо, я сам ногами во сне сбил шкурку».
  С расстройства мне стало плохо, начало знобить, появилась головная боль. Миша предложил мне идти домой, забрав Загрюшу. Сам пошел с собачками на горелки, а я привязался к Загрюше веревкой, и мы пошли домой. Пришлось порядком помаяться. Загрюша, хоть и одни кости со шкурой, но пёр. Я, больной, за ним едва поспевал, и все же я ему благодарен, что он вытащил меня на перевал, а там мы благополучно добрались до поселка. Галя, жена Миши, охала, глядя на худые ребра Загрюши. Я еще раза два видел в поселке Загрюшу, он катал детей на санках, но к весне он пропал.