В капроновом перистом облаке

В капроновом, перистом облаке
вечер –  выплыл равниной
непотопляемой.
Айсбергом кажутся мысли
в преддверии времени
печек и батарей.
Мерзлыми пальцами перебирает
Орфей струны, а может быть,
перебирает холод,
так как
давно не молод, и делать всё
наспех смысла не видит –
спешка ломает
людей.

Где-то, в чуланах памяти, время
хранится голое и без идей –
пахнет оно
нафталином, сорной стеклянной
посудой. Если шагами
считать его
путь – то на половине отсюда,
где-то примерно в центре,
есть точка –
эхо минувших эпох, где каждое
облако в мраморе: чей-то
застывший,
или несделанный,
вдох.

Выдохни, выдохни воздух слепой,
он холодом кружева вяжет
игольчатость
льдин и олово струйкой стекает,
а должен стекать парафин.
Мёрзлое
пламя огня, как седые уста – в
них вместо голоса, ветер,
но
ветер слова обтекает скользя
и вряд ли считает
до ста.

И шепотом вьюги – прозрачные
пальцы листают тетрадь,
в ней месяц
расписан по нотам, и шерстяной
ниткой судьбы, крест на
крест, к запястью
примотан.
В нём каждая нота, мерцающий
взгляд многоточия –
разбитый
слогами на дни. И оловом свечи
бездымно горят, а небо
невольно глотает
стальные
огни.

Струны, как и мороз - на ощупь
на иней похожи, имеют
предельную
тонкость в системе координат.
В сумерках зимнее небо,
как осенью
виноград – плотностью цвета и
запаха кроет остаточность
кожи. В
сравнении неба с землёй – небо
всегда моложе, так как
на расстоянии,

---
от чьих-то утрат.