Бутафорские свечи

Автомобили сворачивали с шоссе на грунтовую дорогу и, проехав с полкилометра по сельхоз угодьям, въезжали на просторную стоянку. Охранник подсказывал, как лучше припарковаться, чтобы места хватило для всех.

   
«Хорошо было вчера, - размышлял охранник. - Хозяева торжества не поскупились на автобусы, легковушек было мало, а сегодня как минимум с полсотни нужно разместить, если ожидается человек двести».

   
Гости выходили из машин, оглаживали слегка примятые вечерние наряды, дамы вооружались сумочками с набором косметики. Пройдя несколько метров по дорожке, освещенной плавающими в стеклянных чашах свечами, гости оказывались в прелестном саду с журчащими фонтанами, диковинными растениями и красочной подсветкой, усиливающей сказочный эффект. Мгновенно забывались опасения заблудиться в дорожных развязках и проскочить нужный поворот.

   
Войдя в сад торжеств, гости попадали под объективы фотографов и видео операторов, фиксировавших исторический момент отправления конвертов с деньгами в ящик-копилку, поцелуйчики, рукопожатия, поздравления родителям и весь дальнейший процесс, чтобы уже к концу вечера представить публике плоды своих трудов в виде фотографий на магнитной основе и оперативно смонтированного фильма. Здесь, в стороне от городского шума, выхлопных газов и повседневных забот гости собирались, чтобы отметить рождение новой семьи.


Григорий Михайлович Нудельзон, выйдя из машины, не упустил шанса поставить охраннику на вид, что стоянку у столь шикарного заведения можно было бы и заасфальтировать, как будто это хоть каким-то боком касалось сотрудника охранной службы. В Израиле Григория Михайловича звали просто Гриша, а за глаза «Гриня-нудник», из-за его привычки подводить пространную теоретическую базу даже под вопросы, не стоящие выеденного яйца.

   
Работы по специальности он не нашел по причине отсутствия таковой в Израиле. Поначалу он с завидным упрямством записывался на интервью, пытаясь на лишь ему одному понятном англо-иврите объяснить «Эффективность применения частотно-регулируемого электропривода для однокольцевого подъема проходческой бадьи в угольных шахтах». На доводы руководителей технологических «теплиц» подучиться какой-нибудь более полезной профессии, отвечал, что подумает, но дома перед женой хорохорился, что сидеть за одной партой с недоумками, которые вкупе со своими учителями разбираются в электромеханике, как свинья в апельсине, он не намерен.

   
Пока он тешил свой снобизм, закончилась льгота на бесплатные курсы переквалификации. Жалкое пособие по безработице было ему выплачено, и Григорий предстал перед неотвратимостью браться хоть за какую-нибудь работу. Сунулся было в автомеханики при гараже, но не выдержал конкуренции с арабскими собратьями. Потом решил в свои тридцать пять «тряхнуть стариной» и применить навыки, некогда приобретенные в студенческом стройотряде. Но тут уже каблан-прораб не выдержал Гриню с его бесконечным «бла-бла-бла» про несущие конструкции, сопротивление материалов, какие-то «госты» и уволил нудника «кибенимат».

   
Григорий снова повис на плечах государства и жены, которая к тому времени глубоко засунула свой диплом преподавателя украинской мовы, окончила курсы бухгалтеров и работала в банке «Апоалим», по ее меткому переводу: «Тех еще пролетариев».

   
И тут в промзоне недалеко от дома его сосед по лестничной клетке, в советскую бытность мастер в профтехучилище, открыл столярную мастерскую по производству мебели. Под водочку и шашлычок Гриня вспомнил, как когда-то очень ловко монтировал чешские и румынские стенки и уже со следующей недели влился в теплый коллектив рукастых бывших мэнээсов и невостребованных инженеров. А главное, что его дотошность и уважение к технической документации были, наконец, оценены по достоинству. Никто как он не мог, бросив беглый взгляд на чертеж, представить себе конечный продукт в 3-D, еще до того, как эти компьютерные программы стали повсеместно внедряться в производство. Никто как он не мог раскроить и собрать секции в готовую конструкцию с точностью до миллиметра. Теперь уже он с одобрения начальника-соседа увольнял халтурщиков и брал на испытательный срок новичков.


«Как быстро летит время, - не удержался Гриша от банальной мысли. - Вот уже и Лёнька выдает замуж дочь. А ведь я помню ее годовалым карапузом с пустышкой во рту и в смешном чепчике из салона для новорожденных».

   
Он озвучил эту мысль, похлопал друга по плечу и чмокнул в щечку Маргариту, сделав комплимент ее роскошному виду.


-Марго, ты выглядишь шикарно. Не хватает фаты, а то подумал бы, что это ты выходишь замуж.
-Ты тоже мужчина хоть куда, - начала было Рита привычный за много лет общения диалог с бывшим соседом, но осеклась, заметив за Гришиной спиной его, как здесь говорят «подругу», а по-русски гражданскую жену. Рита сухо с ней поздоровалась и предложила обоим пройти в сад, подкрепиться перед началом торжества.


«Презирает, - констатировал Гриша, пропуская Бэлу вперед, словно прикрывая своей широкой спиной от неодобрительных взглядов и ядовитого шепотка Риты. – «Конечно. Ведь они с Олеськой до сих пор задушевные подружки».


При мысли о бывшей запершило в горле, и он предложил своей нынешней свернуть к барной стойке, заказал ей безалкогольный коктейль, а себе стопку «Смирновской».

   
-Пойди-ка, пройдись по духанам, принеси нам чего-нибудь вкусненького, - напутствовал Гриша подругу на обход стоящих в длинный ряд столов с разнообразной снедью. Она глянула на него умоляюще, мол, не напивайся, пожалуйста, и поковыляла наполнять фаянсовые тарелки Гришиными любимыми салатами, лососем и телятиной под соусом. Он проводил ее нежным, почти любящим взглядом и в очередной раз посочувствовал: «За что бабе такое? И умница, и симпатичная, и фигурка, что надо, если б только не эта усохшая еще в детстве нога. Ох! «Шось у горли деренчыть. Трэба горло промочыть», - припомнил он Олеськину поговорку и чертыхнулся, заметив свою бывшую в гуще дегустаторов свадебного буфета. Она тоже его увидела, но он демонстративно отвернулся, стал нарочито разглядывать неплохой ассортимент горячительных напитков и заказал «Блади Мэри», подумав: «Все вы, Мэри, ****и».


Что-то в последнее время грызло его нутро и саднило мозг безуспешной попыткой найти ответ на вопрос: где же он допустил погрешность? Почему такая стройная конструкция его жизни вдруг дала крен и грозила вот-вот развалиться окончательно? Ведь еще совсем недавно он жил со спокойным ощущением, что, в общем и целом за двадцать лет в Израиле его жизнь удалась. Он построил дом, вырастил двух сыновей, посадил деревья в небольшом саду, с русскоязычными гидами объездил полмира. Для этого он пахал, не разгибая спины по семь дней в неделю, игнорируя утверждения некоторых о том, что заработанное в шабат пойдет в чужой карман. Правда, он и сам не раз замечал, что с «шабатними» клиентами приходилось разбираться чаще, чем с другими в ущерб своему свободному времени и кошельку, но списывал это на естественный в его деле конфликт с «придурками, которые сами не знают, чего хотят».


Ну да, разок-другой он задержался у средних лет разведенки и у одной молодухи-одиночки, прочитав в их глазах предложение, не только выпить чашечку кофе. А кто в этом мире без греха? При этом он считал, что вполне по-джентельменски помогает им справляться с проблемами, предоставляя вожделенную скидку и соблюдая дискретность. Поэтому то, что произошло однажды вечером с полгода тому назад, долбануло его с такой силой, что он до сих пор не может отойти от шока.

***

Вернувшись с работы домой, он долго возился с ключом от входной двери, почему-то не отпиравшейся. Он позвонил, дверь открыла Олеся, а за ее спиной стоял знакомый ему полицейский, живший неподалеку.


-Можешь выбросить свои ключи, - заявила жена. - Я поменяла замок. - И не дав ему опомниться, подтолкнула к двери увесистый чемодан. - Забирай свои манатки и катись ко всем своим безотказным клиенткам. Я подаю на развод. - Вытолкала чемодан и захлопнула дверь перед его носом.


Ошарашенный столь неожиданным выпадом жены, он топтался на крыльце, пытаясь прийти в себя. Наконец, сообразил, что устраивать скандал в присутствии представителя власти более чем глупо, а поговорить с Олеськой спокойно, без сердца, не удастся, затолкал чемодан в багажник и вернулся в мастерскую. Там его первым порывом было разнести в щепы всю столярку, но припомнилась фраза из «Ревизора»: «Оно, конечно, Александр Македонский герой, но зачем же стулья ломать?» Чтобы не впасть в запоздалое размахивание кулаками, а тем более в искушение метнуться в магазин за водкой, он переоделся в рабочий комбинезон и взялся за очередной заказ своей давней клиентки Бэлы. Ночевал в мастерской, ничего никому не объясняя, впрочем, никто с расспросами к нему и не приставал. За пару дней закончил заказ, привез Бэле, смонтировал и остался у нее жить.

***

-Спасибо, Бэлочка, - поблагодарил Гриша подругу за два полных блюда угощения, - только зачем так много?
-Это на двоих, дорогой. Я захватила пустые тарелки, - ответила Бэла, и они отошли к столику у крошечного водопада.


Пока Гриня разводил тягомотину про то, как надо готовить лосося и телятину, чтобы получился деликатес, а не этот сухой шмат рыбы и не этот суп с мясом, в саду началось оживление. Гости стали активно продвигаться к шатру, на который Гриша только сейчас обратил внимание. Пожилые люди усаживались на пластиковые стулья в импровизированном партере, молодежь с хлопушками, воздушными шарами и горстями розовых лепестков теснилась вдоль красной дорожки. Грянул многоцветный салют, сигнализируя о начале церемонии. Средних лет раввин взошел под хупу, приглашая присоединиться родителей жениха и невесты. Вслед за ними под аплодисменты и одобрительный посвист друзей по подиуму прошел жених.


Ну, вот же, вдруг осознал Григорий, вот что бередило его душу ощущением каких-то закулисных игр в стане его недавних единомышленников. Последний человек, которого он ожидал увидеть в кипе под хупой, был Лёнька. Ну и как это понимать, принципиальный ты наш? Куда подевалось твое рьяное нежелание приобщаться к религиозным обрядам и празднествам, твое ретивое осуждение неофитов, прозелитов и прочих приспособленцев? Ладно бы еще евреи по крови, о чистоте которой мы тоже помолчим, но отчего неймется разным гоям. Ой, да понятно: тяжело быть пришлым чужекровкой, вот и пускают в глаза фейерверки, чтобы признали за своих.


***

Григорий снова умчался мыслями теперь уже в далекое прошлое – на их с Олесей свадьбу. На невесте было очаровательное шелковое платьице, украшенное по подолу и декольте ромашками. Фасон подружки отыскали в журналах «Бурда моден» и несколько вечеров колдовали над нарядом. На девичнике плели венки из полевых цветов, которые всю ночь держали в тазу с подаспириненной водой. Утром расплели тугие Олесины косы и для надежности зафиксировали шелковистые волны лаком для волос. Григорий после долгих уговоров согласился на свой первый и последний в жизни костюм-двойку, который из финансовых соображений приобрели в «Детском мире». Белую нейлоновую рубашку позаимствовал у приятеля, от галстука категорически отказался.


Получив свою порцию марша Мендельсона и казенных матримониальных фраз, молодые покинули районный загс. Развеселая компашка устремилась в ближайшее кафе, чтобы по-быстрому обмыть золотые кольца молодоженов и вернуться в общежитие, где в студенческой столовой уже накрывались столы, на стенах развешивались шары, гирлянды и забавные шаржи, устанавливалась аудиоаппаратура.


Весь вечер за длинным свадебным столом звучали веселые тосты, поздравления в стихах, песни под гитару. Давно опустевшие тарелки и бутылки с этикеткой «Буратино», в которых содержался совсем не детский напиток, убрали, столы штабелями составили в коридоре, и с разрешения студкома общага до глубокой ночи гремела бодрым топотом молодежи под аккомпанемент заграничных хитов.


Не обошлось и без традиционного мордобоя. Ребята решили устроить молодоженам достойную брачную ночь, перенесли две кровати в соседние комнаты, две другие спарили, поставив изголовьем к стене. Девчонки выклянчили у кастелянши случайно завалявшийся в ее каптерке двуспальный ватный матрас («Только до утра, Людмилочка Ивановна, честное комсомольское слово!») и застелили кровать ими же подаренным постельным бельем из нежного ситца в мелкий цветочек.


Под скабрезные шуточки самых стойких к самогонному «Буратино» приятелей, Гриша на подкашивающихся ногах донес Олесю до комнаты на третьем этаже. Друзья торжественно открыли дверь, зажгли свет и остолбенели, узрев представшую картину: поперек кровати, свесив неразутые ноги, разметался во сне Толик, Гринин закадычный друган, а у него под боком, свернувшись калачиком, тоже в полной парадной амуниции, включая шпильки, сладко посапывала Толькина подружка Валька.

 
Первой опомнилась Олеся. Спрыгнув с Гришиных рук, она вцепилась в Валькину нахимиченную гриву.


- Ах ты паскуда! – Олеська принялась тузить вусмерть перепуганную Вальку, стараясь поглубже пройтись наманикюренными ноготками по ее размалеванной физиономии. – Шалава! Шлюха подзаборная!


Олеськин ор и истошный Валькин визг подбросили с кровати Толика, угодившего прямехонько в цепкие  Гришины руки, а уж они быстро нащупали болевые точки: под дых, в челюсть, в глаз... Осквернителей брачного ложа выволокли в коридор, где вздрючка переросла в рукопашную, поскольку и у Толика нашлись защитники. Махаловка продолжалась до прибытия на поле брани вахтерши, пригрозившей дебоширам милицией, и культорга мехмата, Вадима, припугнувшего зачинщиков драки комсомольским бюро.
 

Острастка была формальной. Вадим не собирался никому докладывать об истинных причинах потасовки – у самого рыльце в пушку. Все уже давно смирились с тем, что общага, хоть и не превратилась окончательно в «гнездо разврата», но втихомолку, под студенческое шито-крыто, выполняла функции публичного дома советского разлива. А где прикажете влюбленным справлять свои амурные нужды? Разгул гормонов лозунгами и комсомольскими собраниями не угомонишь. И уж если этот «тайный» период «проверки чувств» венчался свадьбой, то лично он, Вадим, не видел в нем криминала и антисоветчины. Жаль только, что на бюро не удастся красиво отчитаться о мероприятии по созданию новой ячейки развитого социалистического общества. А уж он так старался: и на видеокамеру снимал, и с полдюжины фотопленок нащелкал. Хотя … Ведь можно и не акцентировать внимания на драке – этой, так сказать, национальной особенности с глубокими историческими корнями. А свадьба и впрямь удалась на славу.
 

Угроза Вадима, тем не менее, подействовала. Ребята постепенно разошлись по комнатам, напоследок обещая при случае еще пересчитать друг другу ребра.


Остаток ночи Олеся ревела у Гриши на груди, вбив себе в голову, что теперь всю жизнь ей доведется гонять баб из их супружеской постели. Гриша утешал ее, как мог, дав тысячу обещаний, что этого не произойдет никогда. И обещание выполнил: в свой дом баб не водил … А она? Вот сука! Нашла с кем ему отомстить. Ну, погоди, дуреха, ты еще наплачешься со своим блюстителем порядка!

***
 
Тем временем над хупой громыхнули петарды, в небо взметнулись разноцветные шары, и под радостные возгласы и бурные аплодисменты, осыпаемая лепестками роз, по алой дорожке проплыла очаровательная невеста в великолепном свадебном наряде.


«Хороша, чертовка, - умилился Гриня, - вся в Марго, такая же зефирная. Так значит, и Дашка прошла гиюр, армейский, конечно. Ну, это пустое. Ортодоксы все равно его не признают, и придется тебе, Дашутка, отправляться со своим суженым на Кипр за тамошней бумажкой, которая надежней здешней ктубы. Эх! Разве так мы представляли себе израильскую демократию? Для чего отдавали голоса за «свои» партии? К чему были лозунги про «ШАС контроль», про гражданские браки? Думали, что стараемся для детей, а им наши старания до лампочки».

   
- А ведь наши дети мудрее нас, - словно прочитала его мысли Бэла. - Они выбрали самый правильный путь интеграции в общество. Что может быть естественнее, чем начать семейную жизнь по традициям страны, которую фактически считаешь родиной?

   
«Много ты понимаешь! - чуть не сорвалось у Гриши с языка, но он удержался от грубости, в очередной раз, изумившись способности Бэлы чувствовать его внутреннее состояние и подводить к адекватным поступкам.

   
- Ты не хочешь поздравить молодых? - спросила она, и Григорию ничего не оставалось, как покончить с неуместными размышлениями и встать в очередь жаждущих выразить молодой паре свои искренние пожелания счастливой супружеской жизни.

   
Получив заряд спецэффектной радости, гости отправились продолжать веселье в зал торжеств, где их ожидали сервированные для праздничного ужина столы  и «культурная программа».

   
- «Чертог сиял. Гремели хором певцы…» - не удержалась Бэла от цитаты из Пушкина.   
- Да уж, - подхватил Гриша, - только в наши дни тот хор из флейт и лир показался бы Александру Сергеевичу комариным писком.

   
Современный чертог гремел музыкальными композициями с мощностью под сотню децибел. По залу мельтешили официанты, разнося холодные закуски. Девушка-портье сверяла имена приглашенных со списком и указывала путь к пронумерованным столикам. Гришино дурное предчувствие оправдалось: он оказался за одним столом с Олесей и ее хавэром (другом), тем самым полицейским. Григорий понял, что вечер испорчен окончательно и бесповоротно.

   
Рассевшись вокруг стола номер тринадцать («Ну, все одно к одному!»), четыре пары гостей представились друг другу.


- Йоси, Йоси, Йоси … - израильтянин всем по очереди совал для пожатия свою руку, совершенно искренне полагая, что так и положено по этикету. – Наим меод! («Очень приятно!»)


Пожилой паре, с трудом сохранившей любезное выражение лица, подумалось: «Ну вот, теперь весь вечер придется ломать язык ивритом».

 
Пышнотелая дама, пытаясь скрыть смущение столь фамильярным дружелюбием израильтянина, попросила пробегавшего мимо официанта зажечь свечу на столе. Юноша метнулся исполнять, но оказалось, что в стеклянном плафоне осталась лишь пластиковая оболочка, и за свечой нужно идти в кладовую. Дама не настаивала, и паренек с подносом умчался.
 
   
Гриша сделал вид, что ему нужно срочно прочитать якобы пришедшую эсэмэску, отвернулся от стола, понажимал кнопки телефона, и тихо, только для Бэлиных ушей саркастично пробурчал: «Тарбут исраэлит…». Он продолжал сидеть вполоборота, нарочито уставившись в один из синхронизированных экранов, где демонстрировалась «История любви» молодоженов. По версии монтажера слайд-шоу она началась у них еще с пеленок.


По призыву ведущего в облике Верки Сердючки все подняли бокалы за молодых и заелозили ножами-вилками по тарелкам, пытаясь вместе с закуской переварить постные «Веркины» хохмы. И тут бунтарская Гришина натура прорвалась сквозь заслон приличия. Перейдя на великий и могучий русский язык, он громогласно заявил:

   
- Ну, вот на хрена выпендриваться. Я приехал друга поздравить, пообщаться с ним, а не этого пиде… выслушивать. Ау, Лёнька, где ты? Носится по залу, как угорелый, чтобы со всеми «чокнуться». Потом до смерти будет вспоминать этот «праздник», как страшный сон.

   
Гринин всплеск эмоций подхватил пожилой гость. Он заявил, что ему тоже не нравится нынешняя мода рассаживать гостей за отдельные столы, часто с людьми мало или вовсе незнакомыми. Ему возразила сидящая рядом дама, видимо, с богатым опытом посещения подобных мероприятий.

   
- Послушайте, за ваши деньги брачное агентство исполнит любой ваш каприз – расставит столы хоть вдоль, хоть поперек, хоть буквой зю. Но здесь принято ТАК, поэтому не стоит давать местной публике лишний повод для ехидства и насмешек, - сказала она, бросив красноречивый взгляд на Олесю, мол, не нужно переводить лишнего.

   
Олеся и сама понимала, что говорить, а о чем распространяться не обязательно и в переводе старалась обходить спорные моменты. Йоси догадывался о ее маневрах, но совсем не обижался на моветон, прекрасно осознавая, что в беседе с представителями разных культур необходимо соблюдать политкорректность. Он вбросил в разговор, на его взгляд вполне нейтральную, в пыль перетертую тему и  откровенно признался, что лично он против чересчур пышных мероприятий. Но что поделаешь? Такая ментальность. Израильтяне влезают в долги, но чтобы все было не хуже, чем у соседа. Особенно его беспокоит молодежь. После армии гуляют по миру; не имея за душой ни гроша, устраивают пышные свадьбы; за счет родителей учатся всякой ерунде, а потом, не имея ни работы, ни жилья, выходят на социальные протесты.
 
   
- Не стоит обобщать, - отозвалась Бэла на иврите, восстанавливая правила приличия. - Многие молодые люди учатся и подрабатывают, хотя это, безусловно, сказывается на качестве их учебы. А на счет всякой ерунды – это правда. В Израиле не хватает, квалифицированных инженеров и врачей, а в колледжах открывают какие-то странные факультеты. По сей день не могу понять, что это за профессия такая: специалист широкого профиля? Зачем Израилю так много философов и социальных работников? Какой доход они могут принести стране, а главное своей семье?

   
- Это потому что израильские школьники не знают математики так, как ваши дети, - подольстил компании Йоси. – Мне всегда было интересно, почему? Или ваши дети такие одаренные, или их учили как-то по-особенному?


- Да нет, конечно, - ответила пышнотелая дама, которая, как выяснилось, преподавала математику в старшей школе. – И наши дети совершенно обыкновенные, и учили их по-разному: в столичных школах лучше, на периферии хуже. Главное в том, что их у-ч-и-л-и! Математика в школьном расписании всегда была главным предметом: в старших классах по два урока каждый день плюс факультатив для тех, кому она была нужна для поступления в ВУЗы. Чего не скажешь об остальных предметах, в частности, об иностранных языках.

 
- Да, я заметил, что у репатриантов из России проблема с английским языком. – Йоси ухватился за возможность слегка реабилитировать израильскую систему образования. – Мне кто-то объяснял, что это из-за железного занавеса, из-за того, что в СССР запрещали общаться с иностранцами и все такое…


«Вот только разговоров о политике сейчас и не хватает», - подумали дамы и облегченно вздохнули, когда из динамиков прогремел призывный туш Иоганна Штрауса. По танцполу пополз низкий дым, и в его клубах, словно в облаках, молодожены закружили в «Венском вальсе». К ним по зову ди-джея присоединились родители и гости.

   
Гриня злой, как черт, без конца выходил курить, не желая участвовать «в этом кордебалете». Все раздражало его: и тупые «Сердючкины» двуязычные шутки, и попытки идиотских ангелочков со скрипками расшевелить стеснительную публику, и эта российско-израильская попса. Одни и те же разговоры, провоцируемые СМИ, все те же стереотипы: если израильтянин, значит, живет в долг, если «русский», то великий математик … Бэлка еще тоже. Сидит, поддакивает этим клушам: «Как изысканно украшен зал! Какое изобилие блюд!»…


Вместе с десертом официанты раздали гостям коротенькие анкеты по качеству обслуживания. Олеся, коротко посовещавшись с дамами, проставила галочки в колонке с самым высоким баллом. У Грини снова защемило ретивое оттого, что его мнение не пожелали даже выслушать.

   
- Дай сюда, - Григорий взял у жены листок и ручку и приписал что-то по-русски.

   
«Все равно не поймут, но хоть душу отведу», - подумал он, вручая бумажку суетливому официанту. Тот мельком взглянул на ряд галочек, поблагодарил, рассеянно бросил листок на поднос и помчался дальше, не обратив никакого внимания на закорючки внизу.

   
- Ты так и не пригласишь меня танцевать? – обратилась Бэла к Григорию, и в ее голосе прозвучали одновременно обида и мольба, чуть приглушенная игривой интонацией, мол, не хочешь – не надо, я не настаиваю.

   
Его сердце снова защемило от жалости. «В самом деле, почему кому-то всё (он покосился на свою бывшую в объятиях хавэра), а кому-то …

   
- Пошли, - Григорий мягко потянул Бэлу в гущу танцующих.   
- Постой, Гриша, что-то прилипло у тебя на подошве, - заметила Бэла уже на танцевальном пятачке. Нагнувшись, она подняла листок с галочками и, прежде чем Григорий отнял, скомкал и зашвырнул его подальше, успела прочитать приписку знакомым почерком: «Еда - отвратительная. Программа - кошмарная. И свечи ваши - бутафорские».

   
Бэла нежнее прильнула к его груди, чтобы смягчить его резкие движения, диссонирующие с вальсом-бостоном.

   
- Гриша, - заговорила она куда-то ему в шею, - не злись на своих друзей. Они по-своему любят тебя. Пусть не очень умело, но они пытаются наладить твою личную жизнь, поэтому усадили вас с Олесей за один стол. Я же вижу, что ты любишь ее, и если ты решишь, что нам лучше расстаться, я пойму и приму твой выбор.

   
У Григория кольнуло в груди. Он ощутил, что так, должно быть, таяло сердце Кая из любимой сказки его детства, освобождаясь от осколка кривого зеркала.

   
- Нет, Бэла. Там, - он кивнул в сторону Олеси, - я оставил бОльшую часть своей жизни и своей души. Но сегодня я сжигаю туда все мосты.

   
- Пусть они будут счастливы, - подвела Бэла как всегда красивый итог.

   
Они перетанцевали весь свадебный репертуар, не уступая в резвости молодежи. С радостным «ура!» выстреливали конфетти, раздували мыльные пузыри, осыпали молодоженов серебристым снегом. А на столах в витиеватых стеклянных колбах веселыми огоньками подтанцовывали им  «бутафорские свечи». 
 
                Израиль, 2013