тридцать седьмой

Допустим, что у нее нет имени, допустим, что ей уже чуть больше тридцати, высшее бесполезнейшее образование, круг общения на порядок младше нее самой, лишний вес, странная походка, и совершенный провал в отношении противоположного пола.
До двадцати пяти она жила с деспотичной мамашей и младшим братом-невротиком, после смерти отца из всех живых существ предпочитала компанию своего бойцовского пса, шутила плоско, отвратительно визгливо смеялась, своим несуразным, почти детским почерком, пыталась писать какие-то там стишки, но постоянно скатывалась в эротическую рефлексию, о том, как приедет прекрасный принц, на прекрасном коне, и разглядит в ней ее богатый внутренний мир, сиськи четвертого размера, и от большого восхищения этой необъятной красоты предложит ей свой суповой набор.
А потом только секс и множественный оргазм.
Осталось только немного потерпеть, еще совсем чуть-чуть, правда, и он появится, этот чертов принц, где его только носит.
Свой клитор она нашла в двадцать, и так в ее жизни появился кратковременный клиторальный оргазм - пять минут пыхтения под одеялом, яркая и сухая, как бенгальский огонь, разрядка. После этого она, не моя рук, выходила на кухню и начинала угощать многочисленных гостей чаем и второсортным юмором.
В ее квартире, после того, как мама умотала жить к своему сожителю, постоянно терлась толпа всяческих полупьяных придурков с гитарами, они играли ей Цоя, а она тешила себя мыслью, что у нее есть друзья.

Она не умела общаться с противоположным полом - у нее был противный писклявый голосочек и этакое отталкивающее своеобразие в поведении. Еще она была счастливой обладательницей необъятного зада, странной походки и совершенного неумения подстраиваться под окружение. Так она хотела доказать всем окружающим, что, мол, она особенная и под их рамки не подходит, но, как обычно, переигрывала и становилась скорее комичной, чем загадочной.
Когда до нее дошло что мужики ее не любят, она ударилась в поверхностное платоническое лесбийство (от слова убийство и убожество), но и там терпела фиаско за фиаско.
В конце концов сдалась, переехала-таки от матери, начала массово собирать кошек на улице, и окончательно решила для себя, что она нееебаться самодостаточный асексуал, что и заявляла напрямую всякому, кто готов был слушать. А, на самом деле, ночами, метаясь в эротических кошмарах, просыпалась от собственного оргазма, мокрая, липкая, и страшно озлобленная на весь этот мир.
Она обожала давать советы по вопросам личной жизни, хотя для нее самой это являлось страшной загадкой - как это - пустить в свой мирочек, где ты богиня, непонятая массами; того, кто легко может открыть ей глаза на правду, которая состояла в том, о чем я вам написала первые три абзаца.
В конце концов, очередной раз поменяв работу, она закрутила служебный романчик с женатиком, он присовывал ей в подсобке супермаркета, в котором они трудились - она уборщицей, а он грузчиком, присовывал поспешно и скользко, быстро спускал в сторону и уходил разгружать очередную фуру, а она еще десять минут уговаривала себя, что то, что она не успела кончить - это еще ничего, это вообще необязательно, ей и так, просто от самого факта, что кто-то ее хочет, становилось невообразимо хорошо.
Роман закончился банально - он просто перестал трахать ее в обеденный перерыв, а она завела еще пару кошек.

И вот ей тридцать с хреном лет, все ее подруги выросли из дружбы с ней, нет, она не кидалт, она просто инфантильный недоумок в несуразном теле зрелой женщины, у нее нет шансов, она никогда не переломит эту ситуацию, потому что считает правой только себя, а мир - несправедливым.
И все это дерьмо случилось только потому, что никто вовремя ей не сообщил, что просто нужно молчать и отсасывать, а не пытаться покорить очередного полупьяного панка в дешевых нашивках, своим глубоким интеллектом.
Интеллект в ее случае не решает. Все просто: глубже вырез, меньше слов и нечувствительный рвотный рефлекс, никакой вам метафизики и прочего дерьма из дешевых мелодрам - принцы тоже любят, когда им сосут ***.

Удачи, дорогая.

Аминь.