Осталось только имя

-Гришка! Где ты? Куда запропастился? – кричала женщина малОго.
А мир был так необычен. В густой траве стрекотали кузнечики, лежали в гнёздышках маленькие пёстрые яички, не похожие на куриные. Серебряной рябью играли волны на большом озере. И так хотелось сесть в байдак и оттолкнуться от берега.
А ещё хочется заглянуть в прохладную темень бани, где прячется баннушко и пробивается сквозь пол зелёная травина, и бьётся у маленькой щели пёстрая бабочка.
- Гришка! Вот я  ужо! – долетал до мальчонки голос матери.
Может, в его честь назвали эту пустую сейчас деревеньку Гришковской?
 Кто знает…

К зиме  деревню все покидают. Коренных жителей не осталось, из них я помню Фаину и её мужа.

Нам тогда разрешили посадить картошку на пустующей земле за огромным двухэтажным домом. Двенадцатиметровые крепкие брёвна были в старом срубе. И я думала, как их рубили, как поднимали и тащили в деревню. Тогда не было тракторов. Только лошади могли это сделать.
  Пришёл старик из соседнего двора и посмотрел на меня цепким взглядом.

  Помню,  жила здесь одиноко Поля. Однажды я зашла к ней. Крыльцо и коридор стали отставать от дома,  и пол был покатый. А в избе чисто, белые тюлевые занавески на окнах, вышивки на комоде. А на стуле стояла старая гармонь.  В минуты одиночества Поля играла сама себе на  гармони,  и вспоминались ей девичество, редкие гулянки по праздникам. И теперь гармонь стала её единственной верной подругой. От  рвущих сердце страданий она переходила на задорные частушки.

Вот пойду и утоплюся
с Вологодского моста!
А ну,  кому какое дело!
Только брызги полетят!

Поиграй,  повеселей!
Это я заставила!
Знаю я, кого любила
И кого оставила!

Пойду плясать!
Рукава спущу!
Хорошо будешь играть,
Ночевать пущу!


Однажды дочка моя заболела.  Фельдшер поставила диагноз: бронхит. Её положили в участковую больницу. Девочка лежала  в палате среди бабушек.
А я пошла в больницу  пешком зимой. Дорога длиной в двенадцать  километров по лесу. Дорога петляла поворотами, словно повторяла течение ручьёв, которые застыли на время зимы  и журчали где-то далеко под толщей земли. Великаны сосны замерли в морозный сверкающий день. Берёзы и ольхи стояли в  искрящихся кружевных парадных одеждах.
И чтобы мне было нестрашно,  я сказала, отправляясь в путь:

- Господи! Благослови. К дочке иду, будь со мной рядом.
И словно чьи-то крылья несли меня. И дорога казалась не долгой.

А когда мы увиделись и обнялись, я отдала ей приготовленную дома в русской печке буженину и солёные огурчики, пирожки и  попросила угостить бабушек. Дочка рассказала мне историю про Полю.

Ночью Поля пошла в туалет и по ошибке улеглась спать в мужской палате на свободную койку. Спокойно там переночевала. Мужики были настолько удивлены, когда утром в палате обнаружили пожилую женщину. А потом долго смеялись. А Поля невозмутимо ушла в свою палату.
Прошли годы, и стёрлось в памяти моей лицо этой женщины. Осталось только имя. И голос её гармони.

Летом сюда приезжают из северных городов.
Вот в этот большой дом каждое лето приезжала рыженькая девочка с бабушкой, бывшей когда-то очень строгой начальницей, и дедушкой, полковником в отставке. Он летал на реактивных самолётах.

 Девочке не с кем было играть. А мимо через эту деревню гнали стадо коров и телят. Коровы паслись за деревней возле развалин разрушенного в тридцатые годы храма. Из травы торчали ржавые остатки чугунной церковной ограды.  Где-то,  под высокой травой, среди мелких ромашек и кипрея,  лежал забытый погост.
Было раннее утро. Звенел ключ чуть ниже. И пастухи ждали отставших коров.

А хозяйка  коровы гнала её, похлёстывая по бокам вицей и приговаривая:
- Ах, ты старая б… Я тебе покажу, как по кустам бегать, на мясо пойдёшь!

И девочка внимательно смотрела на происходящее и впитывала новые слова.

Однажды бабушка застала её за тем, что она играет с батогами. У каждого батога было имя. И они говорили матерными словами.  Один батог был Машей, другой – Коровой, а третий – Бабушкой.

Вечером, когда стадо гнали обратно, девочка поглядывала на лениво идущих округлившихся коров, на оводов, облепивших их чёрные бока и хребты, на Машу, которая покрикивала на них и материлась.
Потом девочка говорила через заборчик:

- Маша, а ты зайди к нам. Бабушка будет рада. Чайку попьёте. И стопочку тебе нальют.
- Ну, если стопочку, то зайду, - смеялась Маша.
Загоревшее на солнцепёке лицо её лоснилось из-под платка. И они смеялись вместе с бабушкой.

А ко мне эта девочка приходила с бидончиком за молоком и домашним творогом. Как давно это было…

 Девочка  превратилась в рыжеволосую красавицу с ногами от ушей. Закончила на отлично среднюю и музыкальную школу. У неё прекрасные вокальные данные, и она готовится стать певицей.

И, конечно, она не помнит, как её батоги были то Машей, то одной из коров…


фото автора