79. Две Анны

                (Фрагмент романа "Крепостная герцогиня". Лето 1716 года)

 Вернулись царь с царицей в Летний дворец во столь же Летнем саду. Поднялась Екатерина Алексеевна на свой второй этаж. А к царю лакей явился:
    - Ваше Величество! Вот уже час «маринуется» во прихожей купчина Томас Голд со своею невестою младой.
    - Коли он "МАРИНуется, - усмехнулся монарх, - то невеста суть «Марина»?!
    - Не могу знать, но могу узнать.
    - Сам узнАю. Пущай войдёт.
    - То бишь «войдут»?
    - Коли уже брюхата, то «войдут»! – рассмеялся царь. – А коли нет – пущай войдёт, … а уже опосля станет брюхата!
    Вскоре во главный кабинет расейский вошла скромная милая юная дева очаровательная и приветствовала монарха почтительно. Тот аж вскочил от избытка чувств:
    - Ай да Томка! Такую девку отхватил! Губа не дура!
    - Согласна с Вашим Величеством! ГАУПТическая ВАХТА, именуемая «губой», явно не дура, ибо добавляет ума нарушителям дисциплины воинской, в ней пребывающим!
    - Везёт мне ныне на юмористок остроязыких! – рассмеялся монарх. – Токмо что беседовал с одной такой … крепостной! 
    - Одобряю, Ваше Величество, Вашу методику притупления излишне острого языка путём перевода обладателя органа сего для окружающих опасного в зависимость крепостную!
    Того пуще расхохотался Пётр:
    - Вообще-то, сия Малашка юморная уродилась крепостной, однако методику твою, то бишь … мою следует на вооружение принять при разборках с инакомыслящими, ибо в отличие от заключения тюремного, для казны накладного, обращение в зависимость крепостную ввиду труда почти дармового для казны прибыльно.
    - Мыслю, что в рамках перевоспитания строптивицы сей стала уже оппозиционная Малашка Вашей милашкой.
    - В отличие от супруга своего и впрямь оппозиционного, девка сия вполне позиционная. Но несмотря на факт сей похвальный, не стала она милашкой моей, ибо довольно ликом страшна… в отличие от тебя, дева лепая … безымянная.
    - Предвидя желание Вашего Величества зреть пред собой деву именную, позвольте представиться: Анна Браун.
    - А Томка-то наш молодец! Однолюб, можно сказать. Любит токмо Анну! Сперва с расейской фамилией… Можно сказать, с самой главной расейской фамилией. Токмо по-нашему ни бельмеса не смыслила. А ныне опять Анну, «шпарящую» по-нашему аки Малашка, токмо с фамилией забугорной. Видать, предок папаши твоего из-за бугра, али из-за Буга Южного в Расею попал.
    - Предки отца моего (в отличие от потомков его частично европейских!) чисто расейские. А фамилию его славную «Романофф» сменила я на фамилию усопшей опосля родов матушки моей по совету нашей общей, Ваше Величество, учительницы Авдотьи Голд, урождённой Долгорукой, дабы у великого любознательного народа расейского ненужных ассоциаций не возникало.
    - А скажи-ка, мисс Браун, какой ты веры?
    «Атеистической!» – помыслила девушка и ответствовала:
    - Пока англиканской, но в связи с предстоящим (во случае одобрения Вашим Величеством!) бракосочетанием с перешедшим во православие Томасом Голдом, мне предстоит перейти туда же. В народе расейском глаголят: «Пока гром ни грянет, мужик не перекрестится!» Я же, не дожидаясь грома в виде высочайшего неудовольствия государыни Екатерины Алексеевны, планирую не токмо перейти во православие, но и перекреститься из англиканской веры во православную с помощью Вашего Величества, дабы будучи дщерью Вашей крёстной, не считалась дщерью родной и не претендовала на престол расейский к радости Ея Величества, да и моего убожества, ибо управление Великой Расеей великих способностей требует, коии хоть и в наличии у Вашего Величества, но мне по наследству не передались, ибо даже при общении с женихом своим Томасом приятнее мне подчиняться, нежели повелевать.
    - Похвальный пример для всех девиц и баб расейских, да и забугорных тоже! … А ты, Анька, видать, хочешь хвастаться подружкам, что станешь крестницей самогО царя?!
    - Для меня, крестницы Их Величеств Анны Стюарт и Вильгельма Оранского большая честь стать крестницей третьего Величества!
    - Не понял! – не понял царь Пётр. – Неужто тебя сразу король и королева крестили?! Али не сразу?
    - Сразу, но не король и королева, а король и будущая королева, а тогда лишь принцесса. И я таки буду хвастаться подружкам, что обладаю самой августейшей коллекцией крёстных! Осталось токмо завести подружек. Однако пред началом крещения, то бишь перекрещеня потребно согласовать деяние сие с Ея Величеством, у коей Ваше Величество пред началом согласования сего любое пари выиграть может!

    Вскоре поднялся монарх на этаж выше и вошёл в покои супруги своей.
    - Катька! Не будь аки лафонтеновская собака на Сене, кояя кобелю не даёт и с другими суками парижскими ему не даёт!
    (Автор уточняет, что имеется в виду не «Сеня», то бишь его имя и даже не «сено», а река «Сена».)
    - Сие ты про Машку-шотлашку?! – догадалась царица. – Что ж ты за кобель, Петька, коли опосля запрета моего с захудалой фрейлиной справиться не горазд?!
    - Это Малашка нынешняя – захудалая, а Мария Гамильтон в теле … и в соку! Видать, все бабы шотландские – динамистки оборзевшие. Та же Гриффит Женька незабываемая – урождённая опять-таки Гамильтон. Машка, правда, до твоего запрета не ерепенилась…
    - А ты подари мне шапку, и Машка станет для тебя резвей, нежели прежде!
    - Надеюсь, ты не про шапку Мономаха из Оружейной палаты, коюю мечтал заполучить злодей Стенька Разин, однако не обломилось супостату! С тех пор даже в народе глаголят: «Не по Стеньке шапка!».
    - На фига мне сия дешёвка?! – скривилась царица. – Алексашка Светлейший глаголил, что сей князь даже рядом с шапкой сей не стоял, ибо помер за несколько веков до нея. А хозяином шапки был иудей Моня Мах, коий, когда крестился, забабахал на шапку крест. Посему не хочу шапку Мони Маха. Хочу Астраханскую шапку из соседней палаты, … кажись, номер шесть.
    - Ого! Губа не дура! – вновь молвил царь любимую присказку, но вспомнив комментарий «новой» дщери своей, уточнил. – Сие не про гауптвахту.
    - Я – тоже не дура! – усмехнулась Екатерина. – Тот же светлейший Данилыч глаголил, что «всем губам губа – Обская губа!».
    (Всесильный временщик светлейший князь Александр Данилович Меншиков даже во страшном сне представить не мог, что живот его завершится чрез 13 лет во граде Берёзов, что сравнительно недалече от упомянутой им Обской губы.)
    Царь повёл атаку с другого фланга:
    - Веришь ли ты, моя умница, что моя старшая дщерь Анна выше тебя ростом?
    - Конечно, не верю в туфту сию – я ведь умница!
    - А давай, Катюша, поступим так. Я приведу сюда Анну, и вы ростом померитесь. Коли ты будешь выше, получишь Астраханскую шапку, драгоценными каменьями усеянную. А коли она будет выше, позволишь Машке Гамильтон ублажать меня по-прежнему, аки до запрета твоего.
    Задумалась царица, засим … расхохоталась:
    - Ах ты, хитрюга! Поставишь Аньку на стол, и она выше меня окажется!
    - Клянусь, что не поставлю ея не токмо на стол, но даже на стул!
    - Ну, тогда замётано! Веди старшую дщерь мою!
    - Мы договаривались про дщерь моЮ!  - уточнил царь.
    - Твою, так твою! – согласилась царица. – Неужто в отцовстве своём усомнился?
    - Токмо в материнстве твоём! – усмехнулся царь Пётр и вышел из комнаты.

    Вскоре царь вернулся в сопровождении очаровательной девицы, царице не ведомой.
    - Знакомься, Катька, с Анькой требуемой!
    - Чо?! – выпучила глаза государыня.
    - Ваше Величество! – почтительно  молвила девушка. – Позвольте представиться: Анна Браун.
    - «Анна» – сие хорошо. А то, что твой «патер» Браун – того лучше, ибо выходит, что ты хоть и выше меня ростом, но не дщерь мужа моего. Значит, выиграла я пари, и шапка Астраханская – моя отныне, ибо со дщерью моей Анькой можно даже ростом не мериться – и так всё ясно!
    (Кстати, спустя два века появился ещё один «патер Браун» – католический священник и сыщик «в одном флаконе», которого придумал английский писатель Гилберт Кийт Честертон.)
    - Ну, Катька, ты и «раскатала губу»! – рассмеялся монарх. – Размером с Обскую! «Патер» сей девы суть я, а «Браун» суть «матер» ея!
     - Не сметь при государыне материться! – взвизгнула царица. - Значит, крутил ты шашни с мамашей ея за спиной моей?!
    - Могла бы сообразить, что судя по возрасту сей девы, зародилась она ещё тогда, когда упомянутой спины твоей и близко не было!
    - Не горазда я соображать, когда ревную!
    - Почти что к самОй себе ревнуешь! – усмехнулся Пётр. – Мамаша ея тоже Катька (а на ихний манер – Кэтрин), тоже пухлая, тоже безмозглая и тоже безродная!
    - Ваше Величество высокородное! – обратилась к царице Анна. – Будем считать, что заключительных слов Его Величества я аки бы не слышала.
    - Отрадно слышать, что ты их не слышала! … Хотела бы я скорешиться с мамашей твоей «тоже пухлой»!
    - И я бы хотела, Ваше Величество! Но Кэтрин Браун (увы!) преставилась опосля родов и вследствие оных.
    - Пущай земля ей будет пухом, хоть она и без нея пухлая! … А ты, аки я уразумела, намерена вклиниться в очередь на престол без очереди?
    - Во-первых, Ваше Величество, не могу я на престол претендовать, ибо цесаревич Алексей Петрович ранее меня родился.
    - Но мои-то дщери Анька и Лизка опосля тебя в мир сей явились!
    - А во-вторых, не хочу на ТРОН, ибо ещё не ТРОНулась рассудком!
    Не нужен мне скипетр царский,
    и мантия мне не нужна!
    - Похвальные речи, токмо не верю я оным! – воскликнула царица.
    - Посему прошу смиренно разрешить мне стать крестницей супруга Вашего, дабы будучи дщерью крёстной царя расейского, не считалась дщерью родной его же, а посему на вожделенный для многих, но не для меня престол не претендовала.
    - А сии речи того более похвальны! – возрадовалась царица. – И я им верю, … то бишь поверю опосля завершения обряда крещения. А кого крёстной мамашей возьмёшь?
    - Мечтала бы я иметь Ваше Величество крёстной матерью своей, коли не суждено иметь Вас родной матерью. Но к сожалению превеликому крёстные родители тем отличаются от просто родителей, что не могут быть супругами. Посему прошу Ваше Величество выбрать мне крёстную мать.
    - На сашкину Дашку согласна?
    - С радостью превеликой, ибо стать крестницей светлейшей Дарьи Михайловны Меншиковой – предел мечтаний моих!
                ***