Месть шахини

               
               
     Не спится в последнее время Садыкбаю-ака. После того, как побывал у своего первенца Хуршида, работающего в другом конце республики, стало как-то тревожно на сердце. Вроде бы и причины для этого нет, но гложет его почему-то нехорошее предчувствие. Ведь не зря гласит народная мудрость, что родительское сердце всегда чувствует, когда над  ребенком нависает беда...
     Хотя его Хуршид давно уже не ребенок, успел окончить с отличием институт, а Садыкбай-ака все равно печется о нем как о младенце. Как бы он там на чужбине не заболел, не ходил бы голодный, кто там будет ухаживать за ним...
     Такое беспокойство Садыкбая о сыне хорошо понимали не только его родственники, но и все жители  махалли. Двое сыновей-близнецов Садыкбая, родившиеся до Хуршида, умерли от какой-то неизвестной болезни, не прожив и года, а потом долгое время жена не могла забеременеть. А Садыкбаю и его Лолахон так хотелось детей, что они постоянно молили Всевышнего об этом. И их мольба была услышана. Через пять лет после смерти близнецов Аллах даровал им Хуршида...
     Как они холили и лелеяли его, буквально сдували пылинки! Хоть позже у Садыкбая и Лолахон появились еще трое дочерей, но Хуршиджон так и остался для них предметом общей любви и заботы.
     Казалось бы, в таких тепличных условиях Хуршид должен был вырасти избалованным, своенравным и капризным юношей, но Всевышний избавил его родителей от этих напастей. Сына, более любящего своих домочадцев чем он, в их махалле не было. К десятому классу он превратился в высокого, статного, красивого юношу, который ко всему прочему еще и отлично учился, всерьез занимался спортом и даже занимал на областных, а потом и на республиканских юношеских соревнованиях призовые места...
     Так что после окончания школы Хуршиду ничего не стоило поступить в институт и с отличием его закончить. Когда он после завершения учебы двумя руками подал отцу свой диплом, у Садыкбая от избытка чувств увлажнились глаза... Он всю жизнь мечтал об этом дне... Единственное, что омрачало его радость, — это то, что Хуршид по распределению поедет работать в одну из самых дальних от столицы областей...
     Что поделаешь, подумал тогда Садыкбай-ака, может инженеры, больше нужны там, на периферии. Раз пригласили, решил он, наверное, и жилье дадут, не в палатке же жить их сыну.
     А когда Садыкбай-ака приехал проведать его, сам убедился, что сын живет в довольно приличных для областного города жилищных условиях: один в неплохо обставленной трехкомнатной квартире.
     — Это все ведомственное, или сам успел приобрести, — поглядывая на добротную импортную мебель, поинтересовался Садыкбай-ака.
     — Куда мне, — признался Хуршид, — это Шахло-опа, моя непосредственная начальница позаботилась, — с легким смущением в голосе произнес он, — печется обо мне, ну прямо как мать родная... — а потом, смутившись, добавил,  — кстати, мы ее между собой Шахиней называем.
     О причине этого смущения Садыкбай-ака узнал потом. А тогда родительским сердцем почувствовал, что сын что-то недоговаривает...
     А Хуршид на самом деле о многом тогда не сказал отцу. За год самостоятельной жизни он не только возмужал, но несколько изменился внутренне. Беседуя с ним, Садыкбай-ака почувствовал, что это уже не прежний доверчивый и во всем откровенный Хуршид, а немного другой, но такой же любимый его сын.
     Это уже потом с помощью некоторых сослуживцев Хуршида, его новых друзей Садыкбай-ака понял, что означало ненароком оброненная сыном фраза: “...печется обо мне, ну прямо, как мать родная...”, в которой, как потом выяснилось, не совсем уместным было только слово “мать”.
     Так что же скрыл Хуршид от отца?
     Начав трудовую биографию, молодой специалист уже через пару недель почувствовал повышенное внимание шефини к своей персоне. Шахло-опа по делу и не по делу находила причину пригласить к себе в кабинет Хуршида и, многозначительно глядя ему в глаза, словно невзначай прикасаясь к нему надушенными мягкими руками, давала понять, что он ей очень симпатичен, и она хочет приблизить его к себе. Она буквально выбила для него у местных властей резервную трехкомнатную квартиру, хотя в ее организации было более десяти семейных сотрудников, остро нуждавшихся в жилье.
     По этому поводу на нее даже жаловались в вышестоящие инстанции, городским властям, но Шахиня находила всякие доводы, чтобы остаться при своем мнении. А тех, кто особенно добивался справедливости в распределении жилья, она объявляла склочниками и создала им такой режим работы, что те сами увольнялись по собственному желанию. Зная о такой сути своей начальницы, к которой благоволят городские власти и головная организация в столице, мало кто из ее подчиненных отваживался конфликтовать с ней...
     Хуршиду же была приятна такая забота со стороны начальницы, он даже начал думать о себе, как о незаменимом специалисте, что нередко случается с молодыми людьми.
     Откуда ему, зеленому юнцу, было разобраться в хитросплетениях человеческих отношений, всегда имеющих множество подводных камней, о которые нередко разбиваются и любовная лодка, и, казалось бы, крепкая дружба... В таких случаях хорошо, если у молодого человека есть старший друг, опытный советчик, а если таковых рядом не оказывается, то юноши нередко попадают в ситуации, которые оказывают влияние на всю их жизнь...
     Последнее случилось и с Хуршидом. Через пару месяцев он получил должность главного инженера проекта, а Шахиня — любовника, который был моложе ее на 17 лет...
     Наутро, после первой совместной ночи, в течение которой Шахло вводила молодого неопытного партнера в мир Камасутры, она довольно четко сформулировала формулу их отношений.
     — Я влюбилась в тебя и хочу, чтобы наша любовь была страстной и долгой. В то же время я не хочу, чтобы она стала предметом сплетен. Потому будем делать все, чтобы она продолжала оставаться тайной для всех...
     Так уж случилось,  что именно вскоре после этого события и приезжал проведать сына Садыкбай-ака. Разве мог  благовоспитанный сын рассказать отцу о случившемся?!. Конечно же, нет. Потому и говорил он о своей начальнице, пытаясь скрыть смущение...
     Кто знает,  сколько бы продолжалась связь между Хуршидом и Шахло, о которой, как они ни старались соблюдать правила  конспирации, многие уже начали догадываться? Может, еще год, а может все пять. Но случилось то, что рано или поздно должно было случиться. Хуршид влюбился и, конечно же, не в свою начальницу, а в выпускницу местного пединститута. И это чувство первой юношеской любви было настолько сильно, что он без обиняков сказал об этом Шахло и заявил о своем намерении в самое ближайшее время жениться.
     К его  удивлению, Шахло на это отреагировала довольно спокойно.
— Рано или поздно это должно было случиться. Что ж, женись, я не против. Наоборот, организую тебе такую пышную свадьбу, что всю жизнь будешь вспоминать... Только вот ни твоя женитьба, ни молодая жена не должны стать помехой для наших встреч... А моим свадебным подарком будет тебе машина.
     Хуршида, судившего о семейной жизни по отношениям между собственными матерью и отцом и имевшего о супружеской верности свое представление,  возмутило такое требование Шахини:
     — Я не хочу никаких встреч с вами... Оставьте меня в покое... Не надо мне ваших подачек...
     — Я помогаю тебе делать карьеру, дала эту прекрасную квартиру, обставила ее мебелью, собираюсь даже отгрохать тебе свадьбу, купить машину и все это ты называешь подачкой... Да ты неблагодарный щенок!...
     — Если я щенок, то вы... — начал было Хуршид, но остатки благоразумия подсказали, что эту фразу лучше не продолжать.
     Это была первая и последняя ссора между любовниками. Как ни пыталась Шахло уговорить Хуршида продолжить их связь и  после его женитьбы, тот был непреклонен. На свою беду он даже осмелился по юношески запальчиво пригрозить ей:
     — Если вы не оставите меня в покое... Я все расскажу вашему мужу... Напишу о ваших домогательствах вышестоящему начальству...
     Не то чтобы угрожать, никто никогда не смел даже перечить Шахло, а тут это делает человек, на которого она возлагала такие надежды, которого она считала своей лебединой песней, и петь эту песню собралась страстно и долго. И вот эта тайная ее мечта рушилась у нее на глазах. И с этим ничего нельзя было поделать. И она уже понимала, что никакими доводами Хуршида не вернуть... Мальчишка оказался не только взбалмошным и неблагодарным, но еще и упрямым...
     Но она была не из тех женщин, кто молча проглатывает обиды даже от любимого человека. Поняв безнадежность своих увещеваний, она взяла сумочку и, выходя в прихожую, изменившимся от только что рухнувшей мечты голосом, тщательно выговаривая каждое слово, медленно промолвила своему, как она уже решила, бывшему любовнику:
     — Ты... Об этом... Будешь... Жалеть... Всю... Свою... Жизнь.
Любой благоразумный и опытный человек, услышав эти слова и зная нрав Шахини, бросил бы все свое движимое и недвижимое имущество и скрылся бы от нее за тридевять земель. Но молодость всегда отличается беспечностью...
     Потому и Хуршид думал, что его оставили в покое, и он спокойно может со своей избранницей начинать вить семейное гнездышко... О своем намерении он уже сообщил родителям, и те вскоре приехали к нему, чтобы и на будущую невестку посмотреть, и с будущими новыми родственниками познакомиться, и о свадебных торжествах с ними договориться.
     После официальной помолвки — совершения обряда «никох», жених с невестой стали чаще бывать вместе. Их, влюбленных друг в друга и живущих ожиданием огромного счастья, которое вот-вот должно “свалиться” на них, знакомые часто видели на дискотеках, в молодежном кафе, да и сослуживцы Хуршида не обделяли его своим вниманием,  приглашая, с нареченной в гости.
     Словом, для Хуршида начался суматошный и веселый период, который обычно бывает у юношей, готовящихся вскоре обрести статус семейного человека и потому с наслаждением вкушающих прелести холостяцкой жизни, которая вот-вот останется в прошлом...
     В эту пору, глядя на Шахло, трудно было сказать, что в ней произошли какие-то серьезные метаморфозы. Правда, она стала больше задерживаться вечерами на работе, более требовательней относиться к подчиненным. И только те, кто давно знал ее, могли, внимательно приглядевшись, заметить, что она немного осунулась, на ее миловидном лице появилось несколько едва заметных морщинок, ставших результатом не прожитых лет, а большой внутренней борьбы, переживании...
     А у Хуршида все шло своим чередом. Как и было обговорено, свадебное торжество сначала должно было пройти в доме невесты, а потом молодые поедут в столицу, где Садыкбай-ака  готовил для них пышную свадьбу. Так что новоиспеченный жених догуливал последние холостяцкие дни.
     В один из таких дней кто-то из знакомых пригласил его на свой день рождения, для проведения которого он заказал столики в ресторане.
В народе давно замечено, что люди нигде так быстро не знакомятся и не сходятся, как в поездках дальнего следования и в ресторанах. Видимо, есть что-то общее для этого в перестуке вагонных колес, под который происходят задушевные беседы между незнакомыми людьми, и атмосферой всеобщего веселья в увеселительных местах.
     Так было и на этом дне рождения. Сначала от соседнего стола, где шумная компания отмечала какое-то мероприятие, подошла к имениннику официантка и преподнесла ему поднос с коньяком и шампанским, и сказала:
     — Имениннику от его давних друзей, — показав при этом на двух парней, сидящих за соседним столом, которые тут же встали, и почтительно прижав правую руку к груди, слегка поклонились виновнику торжества.
     На Востоке не принято оставлять подарки без внимания. Официантке несколько раз пришлось курсировать от одной компании к другой, говоря при этом: “от их стола вашему столу”, пока кто-то не предложил объединить столы и начать гулять вместе. Вечер удался на славу. И когда он закончился, Хуршид вышел с друзьями из ресторана, держа в руке пиджак, который, разгорячившись от спиртного и танцев, оставлял на спинке стула. После долгого прощания наконец-то компания начала распадаться, и каждый поехал к себе домой.
     Когда он вышел из такси и направился, было к подъезду, неожиданно рядом с ним остановилась милицейская машина, и двое выскочивших из нее человек подошли к Хуршиду и, предъявив удостоверения, сказали:
     — Вы подозреваетесь в хранении наркотиков. Проедемте в отделение, там разберемся.
     В оперпункте в присутствии понятых во внутреннем кармане пиджака Хуршида обнаружили два почти невесомых целлофановых пакетика с несколькими  граммами белого порошка...
     Приговор суда был более чем суров. Восемь лет строгого режима. Хуршиду не помогли ни молодость, ни прекрасная характеристика с места работы, кстати, подписанная  Шахиней, ни ходатайство коллектива отдать его на поруки.
Почерневший от горя Садыкбай-ака, который, пока шло следствие, узнал от бывших сослуживцев его сына о нюансах его отношений с начальницей, размышляя о случившемся, не раз спрашивал себя:
     — Неужели это все подстроила Шахиня?..
     Других возможных врагов у его сына в этом городе не было...

  Платон ДЮГАЙ.