Волхв

                I
Заснеженный лес безмолвно стоял на крутом берегу замерзшей реки. Костер освещал камни и деревья вокруг себя, его отблеск рисовал причудливые фигуры от склонившегося над ним человека. Человек в длинном простом одеянии, покрывшись хламидой из вяленой шерсти стоял, опираясь на деревянный посох. Он говорил с Огнем.

Яригор был волхвом. Местом его раздумий было капище. В круг, которого  стояли каменные исполины. Как и кем, сюда доставленные,  уже никто и  не знал. Капище, где Яригор  пребывал почти ежедневно в полном одиночестве, находилось на высоком берегу  реки.  Днем люди могли  застать его стоящим в молчании и  смотрящим на плавное течение, а ночью он запрокидывал голову и подолгу оглядывал темное все в блестках звезд, небо.

Иногда он говорил с огнем, который много мог поведать. Если небо говорило о вечности, река о течении времени, то огонь мог поведать о жизни. О том, что было и что будет. Время медленно двигалось восвояси, никуда не уходя. Так прошла и эта ночь.
      
С рассветом  Яригор как бы очнувшись, заспешил через замерзшую реку в сторону большого Огнища и думы его были печальны от того, что поведал ему огонь. Он торопился, скользя и спотыкаясь. Но как не поспешал,  все равно не успел предупредить Род об опасности. Уже выходя на противоположный берег, он увидел  как по льду реки с той стороны откуда приходила река появились темные всадники, на приземистых спешных лошадях. Их было много, даже снег на берегу где они покинули реку превратился из белого в черный, смешавшись с землей. Всадники, молча без обыкновенного улюлюканья и свиста, развернувшись вороновым крылом, направлялись к Огнищу.
      
Женщины  что встали  с ранья, чтобы покормить животину первыми попали под их стрелы. И приглушенный снегом гул от топота множества копыт разорвал женский крик. Далее все смешалось. День оторопело застыл у реки, уходящая ночь завязла в темном лесу, а серое низкое небо опрокинулось на землю и запылало подожженными кровлями.
    
Волхв не успел стать на берег, один из всадников углядел одинокую фигуру на берегу реки. Натянул лук и стрела со свистом сорвалась с тетивы...


                II
         
Капище давно разрушили, по реке ходил пароходик, а в двух километрах вниз по реке построили  деревянный мост. Капище разрушили лет пятнадцать назад, сразу после Гражданской войны, когда вплотную взялись за искоренение пережитков. Через реку теперь в этом месте переправлялись  только зимой.
      
Церковь, выстроенная в деревне еще в царствование Николая I, была переоборудована в клуб и школу, а в бывшем поповском доме заседал Сельсовет.
    
Пышным цветом расцветал в садах ранет, а в лесу на полянах курчавились ландыши.
В Первую мировую  из села на войну ушло человек семь и все они благополучно вернулись, как и те,  кто воевал в Гражданскую. Жителям повезло,  основные боевые действия, проходившие в Сибири,   как-то обошли их село стороной. Толи от того что оно находилось глубоко к Северу в предгорье Саян, толи еще почему. Говорят и в прочих передрягах выпавших на долю Руси-России за последние  шестьсот лет жители данного поселения принимали участие лишь изредка, да и то все как один возвращались домой. Это всех радовало, но особенно над этим жители не задумывались.
      
Село полнилось и разрасталось. Люди занимались промыслом, расчищали пространство под пахоту. По весне цвели сады, а в летних лесах было много ягод грибов и дичи. Кого манили дали уезжали, но непременно возвращались назад.
      
Даже коллективизация, прокатившаяся железным трактором по стране, задела село лишь  на излете. Видно вспомнили, наконец, о том, что есть такой населенный пункт.
         
Время шло, все изменялось,  лишь неизменным оставалась прямая фигура на высоком берегу, среди поваленных навзничь камней. Уже никто и не помнил, кто этот чудаковатый и молчаливый дед, медленно бредущий по улицам с непокрытой головой и неизменно кивающий головой на приветствие встречного, будто знал и его и всех его родичей. Даже вездесущие мальчишки не задевали в своих шалостях старика и прекращали возню при его появлении. Но так как народ был, в общем-то, занять каждый своим делом, то про странника вспоминали не часто.
    
Кто - говорил, что он воевал  у Колчака, поэтому и  сторонится этой социалистической жизни. С кем он состоял в родстве,  никто не знал и поэтому думали, что он не из этих мест. Злостных партийцев в деревне не было, поэтому и никто не докучал старцу.
    А он подолгу стоял на высоком берегу реки, где его мог видеть каждый, кто приходил к реке за водой. А  когда построили насосную станцию, то его видели лишь те, кто приходил к реке порыбачить или искупаться. Или те, кто, зимой переправляясь  по первопутку  через  реку,  направлялся,  в лежащий в ста с небольшим  верстах, город.
      
Люди привыкли к его незримому присутствию, проявляющемуся то дымом от костра над лесом, курчавившимся в дневном небе, то отблеском на верхушках деревьев от того же костра, горящего ночью. Его в шутку  и за глаза прозвали Старик-огневик. И даже как-то стали молча поверять ему свои горести. Заболеет кто-нибудь, врача вызывает, к Богу обращается, а сам смотрит, есть ли знак какой от костра. Если есть значит, все будет в  порядке. Так и в простых житейских вопросах, корова сложно телится,  ветеринара ждут, к Святому Киприяну обращаются, а на высокий берег поглядывают. Плохо дитя учится, мать из школы идет, дымок в небе высматривает. Парень, прежде чем к девке сватов засылать перво-наперво ввечеру отблеск приглядывает.
      
Так и жили: с  петухами вставали, на церковь молились (правда, уже не все опасались, однако), на крутой берег посматривали. Ходить,  не ходили, разве кто по тайне великой, но смотреть смотрели. Даже председатель Сельсовета, отправляясь в город, сначала по сторонам оглядевшись, обращал взор свой в сторону Капища вознамерившись перекреститься, отправляясь в город. Но вспомнил, что крест не к месту плюнет с досады, негоже представителю власти явно сове внимание пережитку оказывать. Даже поп деревенский, тот, что остался в деревне жить даже при отсутствии службы и тот за реку иной раз наведывался, что он там делал, как его старец принимал для всех,  то оставалось неизвестным.


                III
            
Утро выдалось  туманным, но к обедне туман развеялся,  лишь река еще долго гнала по своей глади белесую дымку с верховья. Как только прояснилось, защебетали птицы, над берегом запорхали бабочки. Лето только-только входило в свои права.
      
В школе на селе готовились к последнему дню. Школьная пора закончилась, экзамены остались позади и юноши и девушки, собравшись в школьном саду под развесистым деревом, на лавках, вперегонки говорили о том, кто и что будет делать после окончания школы. Восемь классов осталось позади и юноши, сверкая запястьями рук,  в коротких школьных кителях старались говорить басом и выглядеть по-взрослому. Кто-то достал сигаретку, но к нему потянулись единицы, в большинстве народ этой привычки не имел. Даже  в сельпо чаще можно было достать махорку, чем папиросы из-за отсутствия спроса. Но курить махорку, как - то не солидно, не по-современному.
      
В репродукторе, висящем на школьной стене, звучала музыка прерываясь изредка передачей новостей. Новости были тревожными, но молодежь мало обращала на них внимание. Это было далеко, очень далеко, даже не в этой жизни. Не в той, которую они себе рисовали.
    
Яригор всю ночь провел у костра. Костер, обыкновенно пылавший спокойным, чуть игривым огнем, в этот раз метался из стороны в сторону и рвался ввысь, мгновенно "пожирая" брошенные в него ветки.
      
Яригор молча, стоял, глядя на огонь лишь незаметно шевеля иссохщимися  губами. Так его и застало утро. И как тогда, давным-давно он засобирался в деревню, что бы  сообщить людям горестную весть. Было лето, и перебирался он через реку по обыкновению на утлом челне, не идти же лишних пять километров. Ловко управляясь с одним веслом, он направил челн через поток. В скором времени тупой нос челна уперся в подмытый берег. И старец  для того, чтобы вода не унесла суденышко, выбравшись из него, вознамерился подтянуть его на берег повыше.
      
Нагнувшись, он услышал за спиной характерный свист рассекаемого воздуха. Он обернулся, более ни на что среагировать не успел. Длинная  стрела, пущенная  шестьсот лет назад,  вонзилась в грудь волхву. Отступив,  он  раскинул руки и упал на спину. Ноги его оказались на берегу, голова в воде. Седые  волосы, обрамлявшие голову,  стремились уплыть вниз по течению. Светлые почти прозрачные глаза спокойно смотрели в безоблачное небо, выглядывая там чье-то будущее.

          На завтра началась война!