Молчание индейца

     Между двумя цепями холмов пролегала широкая зелёная долина. С высоты орлиного полёта она выглядела как протянувшаяся на много миль с востока на запад дуга, выгнутая по направлению к солнцу, в южную сторону света. Долина была естественным удобным маршрутом для животных и людей, по ней тысячи лет мигрировали бизоны и ходили на тропу войны многочисленные индейские племена.
     Холмы становились всё более высокими, если двигаться на запад. В нескольких днях пути отсюда уже будут видны Скалистые горы  - суровый и молчаливый хозяин этой дикой страны. Прямо посередине долины, по её краям, как будто смотря друг на друга, стояли два самых высоких в этих местах холма, один из которых был больше похож на скалу. Отдалённо он напоминал фигуру дикой лошади – мустанга, который лёг отдохнуть в высокой траве. Всё его тело являлось холмом, а его голова, смотрящая на восток, слегка возвышалась над холмом и была скальной частью холма, обнажавшей монолитное каменное нутро старой горы.
     Местные племена знали много других, в том числе и более удобных и быстрых маршрутов, как с востока на запад, так и с севера на юг, и наоборот. Но белый человек, даже если бы и знал эти маршруты, вряд ли смог бы использовать их для своей главной сегодняшней цели – строительства Первой трансконтинентальной железной дороги.
     Погода была ясной, небо только в нескольких местах было покрыто группами больших белых облаков. Только на открытых пространствах и на высоте чувствовался южный ветер – не сильный, но порывистый. Он-то и доносил звуки ударов кувалд и рабочей возни сотен рабочих (которые издалека выглядели как муравьи) до ушей молодого краснокожего воина, который гордо сидел на вершине северного холма и наблюдал за действиями белых людей.
     Нужно заметить, что на железной дороге было немало и чёрных рабочих, были и жёлтые – азиаты, в основном китайцы, но последних издалека различить было сложнее всего; так что, может быть, белые даже не были здесь большинством, но это их деньги и их стремление вели железного коня к Тихому Океану, поэтому для удобства краснокожий воин не пытался в своём уме разделять всех по цвету коже, для него все были белыми.
     Индеец сидел, скрестив ноги и положив руки на колени. Верхняя часть тела у него была обнажённая, только на голове была тонкая белая с красными и синими узорами повязка, которая удерживала его чёрные волосы в необходимом порядке. На ногах его были кожаные штаны и мокасины. Его лицо имело медный оттенок, но его черты были не такими резкими, как у большинства индейцев. Взгляд его был умным и спокойным, но твёрдым.
     Рядом с индейцем лежало хорошее дальнобойное ружье, но взял он его с собой для безопасности, потому что до железной дороги вряд ли бы долетела хотя бы одна из десяти выпущенных пуль. С обратной от долины стороны холма на привязи пасся вороной конь, на котором несколько часов назад сюда приехал индеец. Особенным отличием коня было белое красивое пятно, которое тонкой линией начиналось от подбородка, расширялось на шее, переходило на грудь, и дальше сужалось и пропадало на нижней части грудной клетки.
     Индеец уже несколько дней приезжал на это место и часами наблюдал за усердным трудом рабочих. Но приезжал он сюда не столько для того, чтобы просто смотреть, сколько для того, чтобы предаваться своим мыслям. Он знал, что его невозможно заметить, а если и заметят, то вряд ли пустятся в погоню: белые знают, что строят железную дорогу по индейским землям, и даже если бы они бросили в погоню какой-то отряд, то прежде чем он доберётся до подножия холма, индеец успеет скрыться.
     Так и сидел он сейчас, наблюдал за вознёй рабочих и размышлял о прошлом своего народа, этих земель, о настоящем их и будущем. Он настольно углубился и растворился в своих мыслях, что не заметил, как его воспоминания переплелись с собственными придуманными ситуациями, многие из которых лишь немного отличались от того, что действительно происходило в его жизни, но часть из них была только плодом его воображения. Иногда он даже чувствовал себя сторонним наблюдателем (хотя и осознавал себя), а не путником, который прокладывает новую тропинку. Он ощущал, что идёт уже по готовой тропе, или вернее, что будто его кто-то по ней ведёт. Время для него ничего не значило: он вспоминал и представлял себя и ребёнком, и стариком.

***

     Может быть, если объединятся все индейские племена и придут сюда со всех четырёх сторон света, мы сможем дать отпор вашему нашествию. Но нас, по всей видимости, наказал Маниту, потому что вместо того, чтобы объединятся, мы сами много сотен лет враждуем друг с другом. Белые стравливают нас между собой, используют нас в своих интересах, приносят нам болезни и спаивают.
     - Выгнать их можно отсюда только с помощью ружья и томагавка.
     - Сын, где твоя мудрость? Даже если ты поднимешь всё племя и сможешь убить десять раз по десять бледнолицых, завтра придут столько же, а может быть и в два раза больше, и они будут полные сил и желания мести, а твои воины будут уставшими и их потерь никто не восполнит.
     - Они родились, значит, они уже мертвы. Зачем ждать? Я только ускорю их время.
     - Тогда ты тоже уже мёртв. А если ты ускоришь их смерть, то и твою кто-нибудь ускорит. Единственное, что остаётся нам – молиться Великому Духу.

***

     Они убьют каждого из нас, если не силой, то своими законами. Они не знают, что такое правда, или знают, но они умеют отпускать друг другу грехи, поэтому могут пренебречь правдой или чужой жизнью ради своей великой цели. Но что это тогда за великая цель?
     - В детстве я всегда смеялся и радовался каждому дню. Ты не такой. Смех ушёл из нашей жизни. Даже когда хочется смеяться – не можешь, губы не шевелятся.

***

     - Я плачу, но не роняю ни одной слезы. Моё сердце обливается кровью, но оно твердо как камень. Когда вы, бледнолицые, перестанете разорять наши земли и приносить страдания моему народу? Когда же вы наконец-то заберёте всё золото и уберётесь отсюда навсегда!
     - Я многое хочу сказать вам, но разве вы дадите мне слово? Я не глуп и прекрасно понимаю, что большинство из вас тоже родились на этой земле, но не ваши предки. И всё же ведёте вы себя на этой земле не так, как её дети, а как захватчики, чужаки.

***

     - Стреляй, бледнолицый, я не боюсь тебя! Ты говорил, что у нас есть семь солнц, но разве пять солнц – это семь? Мы и так согласились уступить вам эту землю, так дайте же нам обещанное время! – он взмахнул рукой и крикнул ещё сильнее, – Или стреляй!
     И он выстрелил. Белый генерал застрелил моего отца на глазах у всего племени. Я вцепился в него, сумев отбросить двух охранников; мне повезло, что в его пистолете не было больше патронов. Нас разъединили, я был избит и брошен в грязь. У меня хватило сил только на то, чтобы доползти до тела своего отца.
     Я хочу, но не могу убить ни одного из вас, я знаю, что от этого будет только хуже. Напрасно я думал, что вы уберётесь отсюда: нет, вам золота будет мало, мало вам будет и всех этих земель. Вас не надо наказывать, ваша жадность когда-нибудь погубит вас. Я понимаю, что вы идёте сюда навсегда, вы совершаете нечто большее, чем просто желание захватить все богатства. Вы смешны: вы решили не забирать всё золото и привезти к себе домой – вы решили сами прирасти к нему. Зачем добывать и увозить, если можно построить новый дом и город на его месте?

***

     Его лицо перед моими глазами, он что-то шепчет, я не слышу слов, но знаю, что он хочет сказать.
     - Запомни, как выглядит эта долина. Придёт время и она изменится до неузнаваемости. Хотя, может быть, ты этого уже не увидишь. Я даже не знаю, что будет лучше: чтобы ты увидел это, или нет. Никогда не можешь знать, придаст тебе боль силу или отнимет её.
     - Люби своих братьев и сестёр, люби траву под ногами, которая смягчает твои шаги, люби деревья и кусты, на которых  растёт пища для тебя и которые могут спрятать тебя от глаз неприятеля, люби солнце, которое греет тебя и указывает путь, люби звёзды, благодаря которым в нашей жизни нет абсолютного мрака.

***

     Индеец не мог больше смотреть, как строится железная дорога, хотя его волновала не сама дорога – а желание, которым движется её постройка. Сев на своего вороного коня, он умчался и больше никогда не возвращался на это место. Только эта каменная лошадь не могла никуда уйти, поэтому она осталась здесь и дальше смотрела на противоположный холм и долину перед ней, на людей в ней, на продвигавшегося на запад железного коня.
     Иногда, когда тень от облаков особым образом падала на лошадь, казалось, что она смотрит на небо; и в такие моменты она благодарит Великого Духа за то, что он позволил ей оторвать каменный взгляд от земли и отдохнуть, посмотрев на что-то вечное, хотя и чаще меняющееся, чем земля. Облака и дожди приходят и уходят, но за ними всегда остаётся чистое голубое небо.
     Лошадь смотрела, как железнодорожное полотно уходило всё дальше и дальше, а с ним исчезли крохотные люди, вечно куда-то спешащие; смотрела и молчала: ей не было от чего страдать. Молчала и земля, молчало и небо, молчал и индеец.