Тошка

В нашей ракетной бригаде Тошке завидовали все. Он каждый день получал два-три, а то и больше, письма от своей Светки...

Как-то ночью наше "расположение" разбудили звуки тревоги. Ставшее для нас обыденным "Рота, подъём!",  не обещало нам ничего нового, кроме того, что спать нам сегодня снова придется недолго. Мотая в свете мигающей "сварки" портянки на сапоги, я, окунаясь в сугроб ранних будней и чертыхаясь, собирал всего себя на внеочередную  прогулку до места назначения, прописанного от и до "тревожным" штатным расписанием.

У "ружейки"  гомонила толпа не выспавшейся роты.

Дежурный по роте, старлей из общевойсковиков, стоял бледный и потерянный и смотрел сквозь решетку "ружейки" на что-то внутрь, намертво вцепившись в холодные черные прутья.

За ними наш Тошка еще пытался проглотить распоротым от уха до уха горлом не то свой крик, не то своё последнее удивление.  Грязной от крови рукой он старался удерживать выходящие из разорванного горла кровавые сгустки и звуки. Но очень скоро Тошка затих, и его взгляд остановился на одному ему видимой точке на потолке. Казалось, он снова читает новое письмо от своей Светки, тихо млея от счастья...

...
Не знаю, почему, но Тошка сразу его невзлюбил. Того придурковатого ухаря, что попал в нашу бригаду, неизвестно каким ветром принесенным прямиком из уральского "дисбата". Скорее всего, у этого полу урки истёк срок пребывания в зоне, и его, неизвестно за какие заслуги, прямиком направили дослуживать к нам.

Бледный, худой, весь в каких-то подозрительных язвах на лице и руках он с первого взгляда не понравился нам. И дело было не в его внешнем виде, а скорее в его, скажем так, некоторой задроченности и  более, чем странной, предрасположенности к "ремеслу дятла".

Наша бригада была на виду. Её часто навещали не только генералы в больших чинах, но и америкосы. Они дружно следили за тем, как мы, под чутким руководством продажного Горби пилили на металлолом стратегический ракетный резерв гибнущего в рынке Отечества, похлопывая по медному плечу памятника несостоявшемуся польскому Наполеону - Тухачевскому.

Так, вот, когда на нашу бригаду обращало внимание зоркое око высокого начальства, у нашего урки случалось нечто вроде полнолуния для истеричной разведенки. Урка возбуждался и стремился ввысь. Туда, где его поймут и оценят.

Офицеры части старались его на это время запирать в толчке казармы или увозить куда-нибудь по дальше на химгородок или в ракетную шахту.  Но "ремесло дятла" брало верх над всеми усилиями угомонить урку.

Его неоднократно избивали. Ему ломали пальцы. Ему даже руки сломали, но он все же пер из своего дупла, как никчемный пень из сугроба.

Всё на нём заживало, как на собаке.

...
Тошку он порезал ночью, когда тот стоял в наряде. Порезал так, как, наверное, его учили в дисбате. Так, как его учили везде и всегда.

Кроме Тошкиной жизни, он ещё прихватил с собой "калаш"и несколько магазинов к нему.

...
Тошка, Антон... В общем, он умер до того, как мы все поняли это. Да и что нам было понимать? Смертей-то мы в своей жизни, собственно говоря, никогда и не видели. Ну, разве что, какой-нибудь мухи или рыбешки.

Повзводно нас рассредоточили по периметру предполагаемых направлений побега . Вещмешки мы оставили в роте. Так легче и тише бежать.

Мертвые глаза Тошки мерещились нам повсюду. Страх и злость оседала на грязных подворотничках гимнастерок. Мы расстегивали неподатливые крючки воротников, и дышать становилось легче.

Прочесывая лес, взвод уперся в песчаный обрыв реки. Разбились на отделения и пошли чесом по берегу и лесу. Робкий рассвет царапал зрение и не оставлял поискам никакой надежды.
Но, Бог в то утро был с яйцами, и надежда нам улыбнулась.

Урка успел выстрелить всего два раза. Видимо, забыл сдернуть предохранитель автомата с одиночных выстрелов на очереди.

Я не знаю, кто его убил. Может, и я. Помню одно - пустоту влажного от росы магазина, когда цевье автомата, оставив на моём правом плече пару синяков, перестало его бить. 

А патронов в то утро никто из нас не жалел и не считал. Такие, вот, дела.


Тело Тошки в санчасти запаяли в цинк и через пять дней отправили в Таганрог.

С уходом Тошки из нашей бригады, казалось бы, исчезла едва уловимая радость, поддерживавшая нас всякую минуту, когда нам было очень херово, и мысли о доме нечем было разбавить, кроме как разговорами и писем Светки о нём.

Никому из нас в бригаде больше никогда не приходило столько писем из дома.


2014