УК сто

Какая у тебя статья? - спросил у новенького Фельдмаршал.
- УК сто, - ответил тот.
- УК знаешь, что такое? – раздражаясь на глупый ответ сказал Фельдмаршал.
- Нет, - ответил новенький испуганно.
- Уголовный, бля, кодекс.
- Я не знал. Спасибо, что объяснили.
- Будешь должен, - сказал Фельдмаршал. Так ты значит убийца?
- Да, - сказал новенький, - при отягчающих.
- Что значит високосный год, убийцы косяком пошли, - заметил, свесившись с верхней шконки Кнырь, предчувствуя представление.
- А вас за что? - спросил новенький?
- За что и всех, за убийство, - ответил Фельдмаршал.
- Кого вы убили?
- Старушку одну, процентщицу и ее родственницу. Да ты, что не слышал? Об этом много писали.
- Что-то слышал, - сказал он. Вы что все убийцы? – спросил он.
- Ну, да. Это камера, где сидят только убийцы. А кто с нами еще сидеть согласится. Ты кого убил? - сказал Кнырь.
- Да там, двоих.
- Как?
- Из двустволки.
- Была бы трехстволка, троих бы, наверное, положил? - спросил Кнырь.
- Положил бы, - улыбнулся новенький.
- Давай, не темни, рассказывай. Ты вообще кто такой, чем занимался?
- Я мастер по ремонту кинотехники. Работал на Беларусьфильме. В большие командировки приходится ездить со съемочной группой. Доснимали эпизод из Короля Стаха. Там много статистов, дублеры на лошадях, вся наша труппа и еще московские. Мы все вместе сидели в гостиннице в Новогрудке. Уже неделю сидели. Вторая половина сентября в Беларуси, дожди, делать нечего. Бухали и дулись в рамса. Знаете такую игру. По четыре человека на партию садились по очереди. Днем и ночью играли. Я быстро проигрался. Пошел к бухгалтеру, взял командировочные вперед. Сел, опять проигрался. Догадался, что московские мухлюют, а как не понятно. Потом заметил, что они садятся играть по одному. Один играет, а другой палец перевязывает.
- Какой еще палец? – спросил недоуменно Кнырь.
- Указательный палец на правой руке. Как бы порезался.
- Все ясно, сказал Фельдмаршал, - колода наколотая. Палец для чувствительности бинтует.
- Я этого не знал, но у меня особoe чувство на обман. Ну, я им и сказал. Вы бы видели их морды. Стали кричать: "Ты нам предъяву делаешь! Докажи!"
Короче, подрались. Я один, а они вдвоем. А из наших никто не заступился. Разбили мне лицо и вытолкали в коридор. Я умылся, пошел к себе в номер, взял ружье, зарядил жеканами, вернулся и говорю: "Приготовтесь встретить свою смерть лицом к лицу". А они смеются - "Оно у тебя незаряженное". Я одному в голову и второму... Наши испугались, руки вверх, так смешно, на меня смотрят, как пленные немцы. Я им говорю, вас это не касается и пошел к себе в номер.
- Ты ружье в командировку возил? Зачем?
 - Я всегда его вожу. Видите, пригодилось. Оно разборное, много места не ззанимает.  У меня охотничий билет есть.
 - Ничего себе, история.
- Что мне за это будет, как вы думаете?
- Не знаю. Тяжелый случай. Сотая. Два трупа.
- Так и у вас два трупа.
- Меня расстреляют, - сказал Фельдмаршал с притворной грустью.
- Значит и меня расстреляют, - он погладил себя по лицу, как бы удостоверяясь в своем пока еще существовании. – Ну, и пусть. Скажу вам честно, я давно хотел кого-нибудь убить, но не знал кого, а тут эти двое, Их бы все равно кто-нибудь убил. Такое чувство было, как будто очень хорошее дело сделал. Лег и сразу уснул.
Он подошёл к двери, прислушался, посмотрел в глазок и сказал:
- Там кто-то ходит.
- Отойди от двери, - сказал дежурный надзиратель.
Новенький обернулся к камере и раскрыв руки странным движением, как будто пытался всех обнять сказал:
Братья, вы должны меня понять. Мы же все убийцы. Вот говорят, человек обязан построить дом, посадить дерево, там еще что-то. А я считаю, что каждый должен убить.
- Сколько? - спросил фельдмаршал.
- Не меньше двух, - сказал новенький.
- Так человеческий род прекратится, - сказал изумленный такой мыслью Кнырь.
- А зачем он нужен - этот человеческий род. Если Бога нет, так и человек в этом мире лишний. Я вот много книг читал. Я вообще люблю читать. Там, где описания природы, никогда не пропускаю, как некоторые делают. Я думаю, как так получилось, что с одной стороны жизнь, а с другой стороны человек. Если бы я был Бог и мне пришлось выбирать между природой и человеком, я бы выбрал природу.
Вы слышали выражение «Человек – венец творения». А какой он венец. Вот к примеру дерево, на нем плоды. А человек, спилит дерево, покусает плод, наделает консервов,  а что даст взамен – говно, мочу, слизь всякую. В природе все гармония – одно переходит в другое, а человеческое – всякая химия и радиация, пластиковые пакеты. Природа это отвергает.
- A ведь он прав, - сказал Кнырь. Вот мой батька, помню, вздумал картошку человеческим говном из сортира удобрять. Ведрами таскал и лил на огород. Погорела вся картошка.
- Вот видите, - сказал вдохновленный поддержкой новенький. - О чем это говорит. О том, что мы природе противны. Она не хочет от нас ничего. Она и самих нас не хочет. Приходится человека сжигать или на три метра в землю закапывать.
А этих двоих мне тем более не жалко. Поверите, мне себя совсем не жалко. Я даже на маленьких детей на улице смотрю иногда и думаю, что мне их не жалко. Давно войны не было. Людей слишком много, не пройти, шумят, толкаются, засрали все вокруг. Воздух портят. Пусть меня убьют, но пусть и вас всех тоже убьют.
- У тебя семья есть, - перебил его Фельдмаршал, - жена, дети.
- Жена, зачем она нужна?
- Как зачем? Для полового акта, например.
- Вот еще одно свойство человеческой природы – половое сношение. У всех животных как, наступил благоприятный период, сошлись в пару, сделали несколько штук, половина выжила и продолжение вида. А этот венец творения обставляет свой примитивный инстинкт такими церемониями – музыка, живопись, поэзия, балет и все для одного, для того, чтобы выделить эту слизь, чтобы она слилась с другой слизью. Круглый год совокупляется, как будто его главная задача заполнить собой мир. Миллиард - зачем  столько.  Миллиард кузнечиков - это уже бедствие, саранча – кара божья. А здесь милиард китайцев жрут, жрут. Голодный китаец все сожрет. Я в общаге у вьетнамцев был, видел, как они едят.
- Аху*ть, что он несет! – воскликнул Кнырь, потрясенный вдохновенной речью новенького.
- А вы сколько убили? – спросил у него новенький.
- Я - серийный, - сказал Кнырь, - у меня семнадцать человек.
- Семнадцать человек! – воскликнул новенький. Позвольте я пожму вашу руку. Конечно, двое это мало, это ничто. Каждую минуту на земле рождается сто пятьдесят четыре человека. Что тут можно сделать как вы, топором. Здесь нужен немецкий пулемет - тысяча двести выстрелов в минуту.
Он вдруг упал на живот на пол и принялся стрелять из воображаемого пулемета
- Тра-та-та-та.
- Да он гонит, - сказал Кнырь.
- Вижу, - сказал Фельдмаршал. Мокрый весь и температура. Нужно менту сказать.
- Эй, начальник! - Фельдмаршал постучал кулаком в дверь.
Почти сразу открылась кормушка и просунулась недовольная морда попкаря.
- Что такое?
- Врача нужно
- Зачем?
- Человеку плохо.
- Мне тоже плохо, - сказал попкарь.
- Здесь по-настоящему плохо. Фельдмаршал указал на новенького, который лежа на спине, странно двигал руками и ногами.
- Ты что делаешь? - спросил у него попкарь.
- Ствол меняю, перегрелся, - ответил новенький.
- Это может быть белая горячка, сказал Фельдмаршал. - Ему нужен врач.
- Где я тебе выебу врача, в пятницу вечером. Ждите до понедельника, - крикнул фальцетом попкарь.
- Это опасно. Он может загнуться, - сказал Фельдмаршал.
- Ну и х** с ним, пусть загибается, на одного меньше станет, - сказал попкарь и захлопнул кормушку перед самым носом Фельдмаршала...