Любовь и жизнь

             Владимир Голдин


        ЛЮБОВЬ И ЖИЗНЬ

                Пройдемте по миру, как дети,
                Полюбим шуршание осок,
                И терпкость прошедших столетий,
                И едкого знания сок.
                Максимилиан Волошин

Ваське Бортникову пришло время жениться. Может быть оно еще не совсем   пришло, ему было всего двадцать два года, но кто знает, когда оно, время жениться, приходит. К одним -  в тридцать, когда есть специальность и заработок, и это хорошо - считают пожившие на земле мужики. К другим  - в двадцать. У каждого своя судьба.

Ваську, в его двадцать два года, природа толкала к людям, особенно в компанию, где было больше девчат. Он имел специальность слесаря и разряд - третий. Работал на шахте. Шахтерский поселок стоял на горе, как-то открыто, продуваемый всеми ветрами. Небольшая речка была в стороне, под горой, километрах в пяти, и по горизонту просматривались только одни вершины: гор, елей да берез. Ваське это не нравилось, как не нравились и местные девчата, которые казались ему заносчивыми и нескладными. Его тянуло на малую родину, в свой заводской поселок, который находился недалеко, всего в восемнадцати километрах. Туда, где  он окончил школу - свои семь классов, где дома стояли на берегу большого пруда, недалеко от старенького завода и быстрой чистой речки, в которой можно было на удочку поймать хариуса.

Ваську Бортникова не смущали те километры, что отделяли его шахту от дома родителей. С осени, почему-то вдруг, он пристрастился бывать по субботам и воскресениям в родном клубе, хотя до этого он избегал частых встреч с одноклассниками и родителями.

Ваську здесь знали все со дня рождения.
 
По началу в клубе он общался все больше с мужской компанией, как и прежде. Парни курили, пили водку - для смелости, куражились между собой и отпускали грубые шутки мимо проходящим девчатам.

Но почему-то, отметил в своих наблюдениях Василий, все стало меняться в поведении знакомых парней. Каждый из знакомых пацанов при разговоре о девчатах, между шутками в их адрес, вдруг высказывал серьезные слова о жизни. Каждый тайно от других искал свою судьбу, отслеживая, в разговорах о девчатах  молву о «своей», о ее связях с другими парнями, о ее работе, о передаваемых сплетнях, которые ходили среди неженатых товарищей.

Василий все чаще смотрел с опаской в сторону Тоньки Зайцевой, невысокой, хорошо сложенной девушки, которая раньше училась в школе класса на два ниже его. «Во, какая стала, - думал Василий, рассматривая ее овальное лицо, прическу, грудь, фигуру. Веселая, да гордая. Ведь уже трое сватались - отказала».

Он с тоской отводил глаза от привлекшей его внимание девушки - робел. Ему не хотелось быть четвертым в этой очереди. «Другие девчонки вроде уже определились, - продолжал размышлять Василий, - Настя с Петькой, уже давно. Валентина с Иваном…». Он перебирал девчат в своей памяти, и выходило так, что свободных нет.

 «Вот опоздал, - сокрушенно думал Васька, - кто получше - всех расхватали, одна мелюзга осталась». Василий вел свой взгляд вдоль стены, где расположилась женская половина, то, перекидывал глаза на парней, отвечая на какие-то вопросы, то возвращался в мыслях к Тоньке…
 
Однажды на танцах Василий нашел что искал. Худенькая невысокая девушка с жиденькими косичками, в пестром платье, стояла к нему спиной. Девчонка со знанием бабьего дела бросала свой взгляд в зал, натянуто улыбалась подругам, нервничала, скрывая свою боязнь остаться одной у стены, когда начнется танец.

Танец начался, уже кружились пары, а она действительно у стенки стояла одна. Василий, волнуясь, порывисто направился в ее сторону с одной мыслью: «Как бы кто-нибудь его не опередил», - и не заметил взгляд Тоньки Зайцевой, брошенный с упреком в его сторону.
 
- Ты, чья? - спросил девушку Василий, когда они уже танцевали вместе.
- Ты чего, Вася, не узнал? Я же Анька, на пять лет тебя младше училась, - ответила девушка.
- Дак, ты тогда была кнопка второклассная, - пошутил Васька.
- Сам-то ты скоросшиватель канцелярский, - отпарировала Анна.

Они громко расхохотались и танцевали весь вечер вместе. 
С этой шутки и начались их отношения.
Знакомые парни в разговоре, как бы невзначай, между словами, сообщили, что у Аньки был парень, да уехал куда-то.

Огорчился Василий поначалу, но прошла осень, настала зима, а парня того все не было. Василий забыл тот разговор, восприняв его как очередную сплетню - наговор.

 Отношения с Анной сложились ровные, она была приветливой и всегда радовалась очередной встрече. Поэтому бегал Василий в родной заводской поселок на свидание за восемнадцать километров на лыжах со своей шахты, не замечая ничего кругом.

А дорога в невысоких уральских горах увалистая: с перевала в лог, а с лога опять на перевал, да все темным елово-пихтовым лесом. Природные картинки менялись на глазах:  то деревья, укутанные снегом, представлялись в отдельных местах похожими на громадного белого медведя, то превращались в сверкающую при лунном свете сказочную горку.

Но ничего этого не видел Василий, и не потому, что он чаще всего бежал на лыжах поздним вечером или ранним утром, когда свет в лесу только от снега, а потому, что он был занят своими мыслями. Щемящее душу чувство радости затмевало все вокруг. Он думал об Анне, к которой спешил: «Здорова ли она, что случилось в поселке за прошедшую неделю, кто что сказал, кто куда ходил и с кем? А вдруг кто-то и о нем вспомнил!». О многом расскажет Анна, потом, после танцев, когда они останутся одни и начнут баловаться и нечаянно целоваться.

От таких мыслей Васька еще больше ускорял бег, сильно отталкиваясь лыжными палками. Отвлекала его иногда от радостных мыслей только дорога. «Вот сейчас выскочу из тайги на открытое место, наверняка передуло», - всплывала в его голове реальная мысль, - но  она быстро тонула в радостном возбуждении.

Дорогу действительно перемело, и свежий, выпавший накануне снежок скользил под напором ветра по поверхности, не встречая препятствий. Василий отметил в памяти: «На этой  неделе никто на шахту здесь не ездил, смотри, санного-то пути нет». Но сильный и увлеченный Васька топтал мягкий снег, не испытывая усталости.

Так он пробегал всю зиму до марта. И вдруг заметил изменения в природе: весна света и запаха кружила голову. Заметил изменения в себе: он стал за зиму сильней и уверенней. Он чувствовал свою мужскую силу в отношениях с Анной. Все это будоражило его сознание.

Василий объяснился с девушкой и получил согласие.
Свадьбу назначили на конец месяца.

В синий мартовский вечер знакомые парни и девушки, родители, родственники и все приглашенные, скрипя валенками по свежему весеннему утреннику, стекались к назначенному дому.
 
Радостная и счастливая Анна припадала головкой на Васькино плечо и самозабвенно откликалась на крики: «Горько!».

Свадьба гудела многоголосьем разговоров, неровностью людских пьяных голосов, какими-то запевками, не подхваченными общим весельем.

Плясали все. Женщины дробили каблуками пол под собственный визг, так что стеклянная посуда на столе эхом вторила движениям их каблуков. Крепко выпивший худощавый мужчина с бородой, с отпечатками многолетнего труда на лице, с самокруткой в зубах, хмурясь от табачного дыма, ходил среди пляшущей толпы с предложением выпить за здоровье молодых. «Пей», - предлагал он каждому плясуну.

 Кто-то выпивал всю наполненную до краев пенистой молодой бражкой емкость, кто-то  просто пригублял.  Василий с Анной были в центре танцующей публики. «Жениху много не наливай, - кричали старики за столом, - ему  в ночь работать…». В дружном хохоте тонула шутка.

Свадьба подходила к свому завершению. Насытившаяся и захмелевшая компания потихоньку раскололась: кто сполз под стол - до утра, кто ушел домой, а кто продолжал кричать не стройными голосами песню.

Вдруг Василий почувствовал - он один.

Оглянулся. Рядом Анны не было. Он вышел в соседнюю комнату, во двор - невесты не было. Он с минуту постоял на крыльце, остывая от душного, пропахшего брагой и табаком помещения, посмотрел в сторону туалета и вошел в дом.

- Убегла девка-то, - проговорила, шепеляво восьмидесятилетняя бабка-приживалка, которая все застолье скромно просидела на кухне деревенского дома у входных дверей.
- Как убежала? - удивился Василий.
- Откудова мне знать. Убегла и все. Давеча вышла разгоряченная на кухню, а тут дверь открывается, а в дверях-то тот, бывший ее ухажер, в шапке. Махнул ей рукой: «Айда, мол, со мной». И все. Анька схватила свой зипун и убегла.

Василий сел на табурет рядом со старухой, оглушенный новостью. А новость эта, прошамканная беззубым ртом бабки-приживалки  в миг завладела мыслями всех оставшихся в доме.

- Дел - а - а - а! - протянул грустно Васькин отец, - завтра на всю округу ославят.

Женщины начали судачить вокруг этого случая, вздыхая и охая, кто с тихой злобной бабьей радостью, кто с искренним сочувствием, загремели неистово громко посудой, собирая ее со столов.

Мужики задумчиво умолкли, наполняя и без того тяжелый воздух помещения табачным дымом. Только один дядя Андрей, по отцовской Васькиной линии, остался спокоен. Он налил себе в подвернувшийся свободный граненый стакан водки. Выпил. Крякнул, размазывая по щекам остатки крепкой жидкости, и заговорил:

- Эх ты, Вася-Василек, быстро что-то заторопился со свадьбой. Не договорил девке сладких слов, не пошептал  медовых слов завернутых в обещания.  Ведь ей когда и говорить-то обещания, как не во время ухаживания, а потом-то после свадьбы будет некогда... дети пойдут, работа. Да и ни к чему про любовь-то часто болтать. После свадьбы жизнь только и начинается. Эх, Ромео… Ладно, заключил он, - это не проблема. Завтра решим. Женишься ты у нас дважды за одну свадьбу.

- Эй, бабы! - заорал дядя Андрей, - чтоб завтра же. Нет. Он пьяно и неуклюже посмотрел на часы. Нет сегодня. Чтоб у меня на столе было все: стряпня всякая, жаркое, выпивки поболе. Соберите все ленты, цветы, всякой разной бабьей цветной мишуры. Сватать завтра поедем.

- Собрать не проблема, - грустно и подавленно возразила мать Василия, - главное, невесту где взять?
- Не твоего бабьего ума дело, - грубо отрезал дядя Андрей.
- Никола, - обратился к отцу Василия дядя Андрей, продолжая командовать. - Чтобы к семи утра. У этого дома. У этого крыльца стояли все лошади поселка, запряженные в кошевки, остальное я беру на себя.

Дядя Андрей поднялся из-за стола, тяжело качнулся и пошел к выходу, бормоча про себя: «Твою мать. Девка - это цветок, его ласкать надо, ухаживать, внимания поболе, а ты...». Он толкнул пьяной ногой входную дверь.
 
Морозный туман заполнил кухню. На улице цвели весенние заморозки.
Василий не принимал участия в этом разговоре. Он молчал, переживал свое поражение…

Утром у дома скопилось пять повозок. Девчата и парни украсили дуги колокольчиками, лентами и цветами. Женщины в цветных платках и юбках, со сдержанным наигранным смехом попадали в кошевки. Парни с гармошками и серьезными лицами устроились у них в ногах.

Возглавлял поезд дядя Андрей. Он, стоя в первой кошевке, натянув вожжи, здесь же сидел задумчивый Васька. Лошадей пустили в перегонки. Из мягких конских ноздрей вылетал упругий пар. Подвыпившие возницы с гиком кружили в воздухе вожжи, направляли лошадей на сшибку, отчего животные еще выше поднимали головы и неслись по притихшим, уже все знающим улицам поселка.

Так с песнями и пьяным озорством проехали по всему поселку. «Знай наших! - кричал дядя Андрей, - мы не пропадем».

Дядя Андрей круто осадил взбудораженных коней у дома Тоньки Зайцевой. Васька вмиг сник. Он помнил неудачи своих товарищей, и пережить за одни сутки двойное поражение было выше его душевных сил. Но о чем ночью говорил его дядька с родителями девушки и с ней лично, по-видимому,  останется для всех тайной навсегда.

 Через некоторое время красный и гордый, вспотевший от волнения Василий вывел невесту на высокое крыльцо Тонькиного дома.  Притихшие было люди в санях вмиг преобразились. Громкие восторги радости, крики и визг наполнили морозное уличное пространство.

Конный поезд, развернувшись, помяв аккуратные снежные сугробы, с криком и песнями, с показной удалью, с новой невестой направился в обратный путь.
 
Гуляли еще два дня. Дядя Андрей привел на свадьбу своего старого друга, в котором никто не мог предположить большого шутника и выдумщика. Все его речи за столом сопровождались дружным смехом. В плясках он был заводилой. В перерывах танцев он выхватывал из своих широких карманов горсти мелочи и с размаха ударял об пол.

 Деньги, звеня, рассыпались по полу, по углам горницы, а молодые с веником заметали их в кучу. Тамаде не нравилась работа молодых, он расталкивал ногой образовавшуюся кучку, бросал новую горсть монет, за ним следовали гости, и в смехе и прибаутках молодожены собрали приличную сумму.
 
Для пожилых гостей веселый гость устроил свою игру. Собрав женщин в круг, он положил одной из них не по годам моложавую большую картофелину на пышную грудь, и предложил одному из мужиков подбородком достать этот картофель и переложить на грудь другой женщине. Это удавалось не каждому, но каждая попытка сопровождалась взрывом шуток и смеха. Вспотевший от танцев народ тамада водил цепочкой вокруг стола, вокруг русской печки и увлекал на улицу. Развеселившийся народ шумел на весь поселок.

Веселая получилась свадьба, на зависть всем. И семья завязалась крепкая.
Василий ушел со своей шахты. Устроился слесарем на завод. Антонина работала там же. Жить начали дружно. Дом строили вместе, жена во всем помогала: дорожила доски для крыши, месила глину для печки, готовила. Хозяйственная жена досталась Василию, все умела: косить и грести сено, управлялась с дровами и печкой, доила корову, ухаживала за другой домашней скотиной. И подарила Василию детей.

Он вырос до начальника транспортного цеха на заводе, без дела не мог жить, но, наученный жизнью, никогда не отпускал далеко свою жену. Бывало, задержится она долго в магазине с товарками поговорить, обменяться сельскими новостями начинал ревновать. Что там говорить: «жизнь прожить не поле перейти». Все было. И ссорились, и мирились.

У Анны жизнь текла особо. Парень, с которым она сбежала, через год уже ушел от нее, а после она так и не выходила замуж, жила то с одним, то с другим мужчиной, которые возле нее надолго не задерживались. Почему то избегали мужики серьёзных отношений с ней. Склонность к измене, как печать прилепилась к её судьбе. При встрече с Василием она всегда с гордым вызовом  и усмешкой смотрела ему в глаза, но  по душе её  текли слезы.