А ведь началось все с запаха

Запах.

Легкий, одуревающий, манящий.
Смешанный со свежим духом стирального порошка и кондиционера для белья, коими пропитана твоя одежда.

Никогда не понимал тех, кто описывает запах родного, близкого, любимого человека едой или же растениями.
«От него пахло свежей мятой и яблоками», «на вкус ее кожа была, как карамель»…
Смешно. Почему никто не говорит: «от него пахло грибами и брокколи»? А «на вкус ее кожа, как капустный суп»? Честно, по-моему, звучит это куда более правдиво, да и жизнерадостно.

Сколько бы я не принюхивался к НЕЙ, я не смог понять, на что похож ее аромат, ставший для меня незримым идолом для поклонения. Это была просто… она. Не яблоки, мята, огурцы и помидоры. Просто ее собственный, чарующий запах.
То, во что я не мог не влюбиться.

Пусть друзья считают меня чудиком-извращенцем, не понимая, как можно не замечать в девушке размер «сисек» и степень их открытости, но ощущать перемену парфюма и стирального порошка. Это не имеет никакого значения, пока ты здесь, подле меня, улыбаешься СВОЕЙ улыбкой, смущенно опускаешь глаза, когда я случайно, совершенно случайно, касаюсь твоей ладони и тут же одергиваю руку, будто обжегшись.

Ты спокойно воспринимаешь меня, мои странные выходки, наподобие посыпания лепестков ромашки на твои волосы. «Проверял: любишь ты меня или нет, а выбрасывать жалко», - просто сказал я тогда, а ты так сильно смутилась, что даже разозлиться на меня не смогла. Весь день потом ходила с усыпанной ромашками головой, оставляя после себя легкий белесый след.

Как же тебе влетело тогда… мусоришь в школе – надо же! Наши старые перечницы разучились восхищаться романтикой молодых, видя в нас лишь потенциальных нарушителей. И поделом, их мнение не должно интересовать нас или же задевать.
Я, кстати, ведь помог тебе тогда, помнишь? Ты мило краснела, когда мои пальцы бережно касались твоих ресниц, снимая с них лепестки ромашки. Пришлось поработать щеткой, но это того стоило.
Знаешь, ради твоей благодарности я готов оборвать все ромашки в этом глупом городе.

А помнишь тот случай, когда какая-то идиотка стащила у тебя кед? Всего один, что было для тебя вдвойне обидно. Помнишь, как я снял с себя кроссовок и надел на твою ногу – он казался лыжей, но ты благодарно улыбалась. Потом я взял тебя за руку, и мы ходили так весь оставшийся день: я – одна нога в кроссовке, другая – в малиновом носке, и ты – одна нога в черном кеде, другая – в огромном кроссовке диких расцветок. Все вокруг смеялись и оглядывались, разглядывая нас, как зверей в зоопарке, а мы корчили рожи этим глупым смертным, проводя один из самых лучших моментов в нашей жизни.

Но я бывал и самодуром, заставляя тебя ненавидеть себя. Помнишь, как я запретил тебе пользоваться корректором, которым ты скрывала прыщики и круги под глазами? Ты злилась и говорила, что не хочешь выглядеть страшилой. А я сказал: «Ты всегда красивая, тебе не нужна эта дурацкая краска». К тому же это была бы неплохая экономия денег, не находишь? Но тогда ты просто уперлась – из-за банальной вредности, и продолжала замазывать все свои несовершенства, которые, по сути, и делали тебя тобой.
Помнишь, что я сделал тогда? Пригласил тебя в кино. Ты порывалась сама заплатить за свой билет, но я не позволил. Позже ты спросила меня, сколько я заплатил за нас, а мой ответ был прост: «Отдал за билеты твой корректор, не больше».
Ты засмеялась, но быстро умолкла, а потом перестала краситься. Сказала, что лучше купит на эти несчастные двести рублей круг пиццы, под которую мы посмотрим какой-нибудь фильм.
У меня на редкость мудрая девушка.

Мы экспериментировали над внешностью вместе – я лично срезал метр твоих волос, по твоей просьбе, люто ненавидя себя. А ты покрасила мои волосы красной краской, делая меня похожим на педика – тогда я ненавидел уже тебя, матерился и шипел сквозь зубы, а ты посмеивалась, угрожая накрасить мне ногти.
Будто бы я не догадался протереть их потом ацетоном.

Меня называли подкаблучником, но я не мог не поддержать тебя во всех твоих безумных начинаниях.
И почему я раньше считал тебя тихой скромницей? Потому что ты так мило краснела и опускала глаза? Или это влюбленность в меня так сильно сносит твою многострадальную крышу?
Не знаю, но я всегда был готов принять тебя. Всю тебя, твои мысли, чувства и действия. Пусть мы кажемся окружающим совершенно чокнутыми, но это мы. По-другому не можем, что поделать.

Однажды я увидел тебя с одной бровью. Вторая была сожжена. Вид был у тебя донельзя дурацкий и над тобой смеялись все. «Немного поменяла стиль», сказала ты тогда, будто я распоследний идиот и не догадаюсь, что ты опять с кем-то поцапалась.
И почему ты не посвящаешь меня в свои проблемы? Я ведь понятия не имею, кто это сделал, крутящиеся рядом чувырлы все для меня на одно лицо. Даже банально отомстить за тебя я не мог, чувствуя отвратительную беспомощность.

«Так и не скажешь мне, что с тобой случилось?». «Нет. Попробуй найти другой способ помочь мне, ни на кого не кидаясь».
Твой голос был холодным, раздраженным и очень, очень усталым. Конечно, ведь и учителя, и родителя трясли тебя, в надежде найти обидчика и покарать его, дабы поскорее замять все это дело, а тут я еще со своими идиотскими вопросами.
Я кивнул тебе тогда, соглашаясь, крутанул колесико зажигалки и поджог себя бровь. Противоположную твоей – левую.
Ну и воняло же тогда! Палеными волосами, хотя волос там…
Остались ожоги, но это не главное, на твоем лице они тоже были.
Гораздо более пугающим было твое лицо. Оно побледнело так, будто ты сейчас грохнешься в обморок, а подбородок затрясся, заставляя твои зубы стучать, как от сильнейшего холода.
Ну и влетело же мне тогда от тебя! Долго потом сходили синяки, особенно, кровоподтек на скуле – удар у тебя неслабый. Зато потом мы оба выглядели по-дурацки.
И по-моему, это того стоило.

Потом ты, переплетая свои пальцы с моими, спросила: «Ты настолько туп, что прыгнешь, если я захочу сброситься с крыши?». «Кто знает? – спросил я – Судя по ощущениям, я давно прыгнул и сейчас уже падаю».

Сколько всего мы пережили! Мы прыгали с моста, невысокого, правда, в реку, с диким гиканьем, а потом пытались согреться. Помнишь, как мы разожгли костер рядом с этой рекой, а затем улепетывали от легавых? Ты еще смеялась, приговаривая, что быстрый бег в разы действеннее, но сидеть в обнимку у костра куда как романтичнее.
И какая нелегкая понесла нас тогда к этому мосту?

Ты всегда была какая-то шебутная, словно боялась не успеть совершить все безумности до определенного момента. Легкая на подъем, а если в твою голову попадала идея, ты тут же убегала воплощать ее в жизнь, не забывая прихватить меня.
Правда, в такие моменты я больше был похож на собачку, которую тащат на поводке, но от этого я был не менее счастлив.
А как иначе?

А помнишь, как мы бежали под сильнейшим летним ливнем? Наступая в огромные лужи и дико хохоча, чувствуя, как набухает обувь. В глазах окружающих мы были чокнутыми, но разве это могло омрачить нашу радость?
«Тебе не холодно?», спросил я, с трудом переведя дыхание.
Ты улыбнулась и резко подалась вперед. Прямо перед собой я видел твои сверкающие глаза с расширенными зрачками; потемневшие от воды кудри, прилипшие к щекам и шее; чуть безумную улыбку обкусанных губ.
Ты поцеловала меня первая.
Зато я первый сомкнул объятия.
На своем языке я чувствовал твой вкус – пьянящий, горьковатый какой-то.
Я почувствовал на вкус твой запах.
То, чем ты влюбила меня в себя.

Мало кому мы нравились, будучи вместе. Почему-то все: и семья, и знакомые, считали, что пара из нас не сможет получиться ну никак, и пытались рассорить нас всеми возможными способами.
Только вот все это тщетно. Мы даже в универ один пошли после школы, чтобы всегда быть вместе. Желание съехаться вообще пришло ко мне с первой нашей встречи, потому я копил на нашу квартиру больше пяти лет, надеясь, что на первое время нам обязательно хватит.
А ты не думала об этом. Ты жила настоящим, улетая вперед, но глядя исключительно вверх.

А помнишь наши ссоры? Ты раскидывала одежду по всей квартире, а я подбирал ее и складывал на место, недовольно ворча. Ты называла меня невозможным занудой и швырялась в меня подушками.
Из нас двоих я был большей женушкой – потенциальной хранительницей очага, чем ты.
Я вообще был большей девчонкой. Мне даже мать все время это говорила.
Более спокойный, хозяйственный и бережливый, но я никогда не ставил тебе это в укор.
Потому что любил тебя, а ты меня, и наплевать, кто из нас чинит полетевший комп, а кто запекает курицу. Это не имеет значения, пока каждый делает то, что ему больше нравится, во благо обоих.

Мечтать о детях, по-моему, тоже первая начала далеко не ты, но с готовностью приняла мое предложение. Не знаю, готова ли ты была ко всей ответственности, но ты будто остепенилась – на какое-то время.
Я видел в тебе прекрасную будущую мать. Ты хихикала и прыгала мне на спину, обхватывая руками мою шею. Не удержавшись, я падал, увлекая тебя за собой – и вот мы уже на полу, хохочущие до беспамятства.
«Господи, какие дети? Мы сами еще не выросли!», проносилась в такие моменты шальная мыслишка, но я молил всевозможных богов о том, чтобы они не принимали всерьез эти слова.

Дочка родилась неожиданно.
Потом я всегда говорил ей, что мама ее, по-видимому, принесла в подоле – так тихо и незаметно вошла она в нашу жизнь, прочно связывая наши судьбы воедино. Светло-голубые, почти белые глаза этого странного существа со временем потемнели, забирая мамин цвет красного дерева. Знаете, это как карий, но более… багроватый, я не знаю.
Она вообще много взяла от тебя – это я понял сразу, по ее хитроватому прищуру.
Но тем лучше, разве нет?

Ты распускаешь волосы, которые уже почти до колен болтаются, и ложишься на ковер подле нашей малютки. Она прелестно агукает и дергает пушистые локоны, щедро подаренные ей матерью. Это твоя любимая игра – дочка старательно путает твои волосы, а ты спишь, не заботясь о том, что вы можете простудиться.
В такие моменты я замираю, не зная, кого же первой положить на кровать. С одной стороны, малышка вероятнее простудиться, но оставить тебя на холодном полу в одиночестве я не в силах.
Поэтому все, что мне остается, так это тяжело вздохнуть и отправиться за одеялом.
Через двадцать минут придет твоя мама, у которой есть ключ.
На годовщину свадьбы мы получим рамку с уморительной фотографией: ты спишь на спине и, судя по всему, похрапываешь; малютка спит, продолжая жевать твои волосы; а я обнимаю вас обеих, укутанный в одеяло.
Я очень заботливый.

«Что случилось?», спрашиваю я, поправляя сонную дочку, обнимающую меня за шею.
«Ваша жена… Вам придется поехать на опознание».
Толща воды. Как странно, что я не уронил малышку, как сам не осел на пол.
Странно, что я не разучился дышать.
Незнакомый мужчина в форме говорил что-то о соболезнованиях, о пьяном водителе, умудрившемся не заметить, как поскользнулась на скользкой дороге молодая женщина. Тот пытался выставить ее виноватой даже, хотя, как заверил меня легавый, все в порядке, это произошло на пешеходном переходе, проблем с судом не будет.

Да, действительно, никаких проблем.
Смысл моего существования погиб, все в порядке.
Неужели мы настолько не подходили друг другу, что сам Бог решил разлучить нас?

Твое лицо все также прекрасно. Нетронутое колесами автомобиля.
Все те же тяжелые, густые волосы. Обкусанные губы. Морщинки в уголках глаз. Криво отросшие волоски на правой брови. Белесый шрам на виске – откуда он, кстати? Вроде ты упала и неудачно напоролась на камень, что-то в этом роде.
В этот раз ты упала куда как неудачнее.
Все, что я могу – это проглотить комок слез и дикой ненависти, прощально провести кончиками пальцев по твоему лицу и стремительно выйти вон из прохладного кабинета.
За дверями меня ждет твоя мама с опухшим от слез лицом. На ее руках сидит наша с тобой дочка, которая плохо понимает, почему вокруг царит такая напряженная атмосфера. Увидев меня, она тянет ко мне свои маленькие тонкие ручки, и я забираю ее к себе, отпуская тещу на последнюю встречу с единственной дочерью.

Я прижимаю к  себе хрупкое тельце, которое, с возрастом, станет твоей совершенной копией. «Это Алиса, - сказала ты, когда я только зашел к тебе в палату, - Знаешь, я всегда хотела, чтобы у меня было именно такое имя».

Я был готов принять все, что бы ты ни предложила. Соглашался на всевозможные авантюры. Ел с тобой всякую мерзость, о которой ты просила, будучи беременной. Я делал для тебя все. Ты была всем для меня.
А потом ушла, торопливо чмокнув меня в щеку на прощание.

Ты стала для меня Вселенной и резко погасила звезды, оставляя меня висеть над пропастью.
Я сломан, безутешен.

А ведь началась наша история с того, что мне понравился запах.
ТВОЙ запах, моя кареглазая принцесса.

Надеюсь, когда-нибудь встретимся с тобой.

Навеки твой,
                N.