Каждому воздастся свое

Глава первая. Марк.


Разреженный свет солнца равнодушно освещает искореженные здания. Дома – бывшие высотки, выкрашенные в скучный серый цвет.

Их верхушки словно оторваны глупым ребенком – столь ужасны и неестественны их повреждения. Внутренности самые обычные – пищевод лестницы и органы квартир. Удручающее зрелище.

Я тяжело дышу, чувствуя, как крошечные частички песка и пыли застревают в горле. Готова поспорить, мои легкие не помешало бы пропылесосить. Воздух здесь жаркий, прогретый до основания ленивым светилом, и обжигающий носоглотку.

Наверняка останутся ожоги.

Слышу шорох и молниеносно поворачиваю голову направо. Здесь очень тихо, так что мой страх вполне себе естественен.

Хотя все равно моя реакция выглядит довольно глупой. В этом городе нет никого, кроме него.

- Ты одета не по погоде. И вообще в обстановку не вписываешься! – засмеялся рыжий парень в линялой желтой рубашке. Это Марк, человек, которого мне никогда не понять.

В общем-то, я вообще никогда не понимала людей. В них напрочь отсутствует логика.

- В этом нет моей вины, - жар, поднимающийся с земли подрагивающим маревом, слегка потускнел, только услышав звук моего голоса. Все потому что я – Иней.

- Да-да, - Марк приподнял руки, как бы убеждая меня в своей безоружности. На самом деле он так извиняется, но я все равно никогда его не понимаю. Потому что к каждому его действию хочется приписать вопросительный знак, чтобы хоть как-то разбираться в окружающем бреде.

Я оглядываю его с ног до головы. Пыльная и определенно старая одежда, которая продолжает удивлять меня всякий раз при очередной встрече.

- Тебе так нравится жить здесь? – мои глаза вновь обвели эту пугающую пустыню, в которой погибают остатки человеческой эпохи. Жар обжигает кожу, солнце ослепляет, все вещи разрушены. Какое во всем этом может быть скрыто счастье?

Юноша окинул меня взглядом и улыбнулся. Хороший он человек, светлый. Его душа столь прекрасна, что мне жаль держать Марка в этом месте, температурой больше всего напоминающей Преисподнюю.

Руки, загрубевшие от всевозможных ран и солнечных ожогов, раскинулись в стороны, словно хотели вобрать в себя весь этот крохотный пустынный мирок.

- Ты не понимаешь, Иней. И, я думаю, никогда этого не поймешь, - теплые карие глаза посмотрели на меня. С жалостью? К чему бы это? – В этом городе погибла вся моя семья. Они умирали медленно и мучительно, высыхая изнутри от обезвоживания, пытаясь выжить под нескончаемыми бомбежками с воздуха. А я был в безопасном месте, на Севере. Сейчас я прохожу свое искупление. Ты же ангел, разве у тебя нет согласия с моими мыслями?

Да, я – ангел. Но в чем связь между мной и его мыслями? Мне не дано познать человеческой логики.

- Мне все равно, - я отвернулась и зашагала прочь от него, продолжая свой монолог. Марк услышит все, это мне известно, - Я всего лишь присматриваю за тобой и твоим Раем. Мне нет нужды разбираться в твоих мыслях, чувствах и идеалах. Главное, не забывай – этот мир вечен. Так что пока ты не переродишься, придется тебе жить в искуплении, даже когда разум позволит тебе простить прошлые ошибки. Поэтому я и считаю твой выбор на редкость глупым.

Мое тело начало растворяться, оставив Марку на прощание рой увядающих снежинок.

Теперь он снова одинок.

В этот жаркой тишине.

В этой тихой жаре.

Совсем один.

Но это ведь его выбор, не так ли?



Глава вторая. Элен.


Элен всегда любила ткать. Прясть. Шить. Вязать.

Любила нитки, иголки, спицы. Ткацкие станки и прядильни. Пяльцы и наперсники.

А больше всего не любила сидеть без дела.

Но, когда пневмония приковала ее к постели, Элен пришлось отказаться от любимого дела. Руки дрожали, взяться за шитье было невозможно. Если женщина и заставляла себя вновь приняться за работу, то вскоре ее окружали испорченные обрывки ткани и малоприятные комочки ниток. Пальцы были испещрены укусами игл, и приходилось вновь ложиться в кровать, дабы избавиться от навязчивого головокружения.

Единственная дочь не понимала душевных страданий матери, а на физические банально не было денег. Товарке не под силу заработать на дорогие лекарства. Пришлось продать множество сотканных ковров и прекрасно сшитой одежды, чтобы избавиться от всевозможных долгов и иметь возможность купить еды.

Как Элен сопротивлялась этим продажам! Ее глупое дитя не знало истинной ценности полотен, которые оно столь безжалостно продавало. Не понимало, что мать вкладывает в свою работу душу.

Элен любила свои творения. Это были ее детища, на которые она тратила все свое время. Расставания не представлялись возможными. Да, прежде женщина сама продавала свои работы, однако цена их была гораздо более высокая, чем та, что предлагала дочь. Немыслимо!

Но та, что проводила дни и ночи в постели, лишенная возможности встать и прекратить весь творившийся ужас, могла лишь угасать. Сожалеть о бездарно прожитых днях и пройденной жизни. Печалиться о том, что не вернуть более молодости, не погрузиться отныне в прежние деньки, наполненные счастьем.

И вот, когда тело стало настолько тяжелым, что стук сердца отдавался в кончиках пальцев непрерываемым гулом, Элен почувствовала, что умирает. Смерть неуклонно подбиралась все ближе, заставляя дышать все тяжелее, медленно погружаясь в пучину первобытного страха. Душа билась в осточертевшей клетке из мяса и костей, именуемой телом, напуганная одновременно и ее тяжестью, и скорой разлукой.

И вот, когда жизнь почти прекратила свой бег, Элен увидела у своей кровати красивую девушку, пристально вглядывающуюся в ее лицо. Женщина сразу почувствовала, что видит перед собой ангела, но больно уж холодный взгляд был у него. Лишенный малейшей толики жалости и сострадания. Казалось бы, небесная голубизна ее глаз должна притягивать к себе и успокаивать, но их цвет больше напоминал смерзшиеся куски кислорода, отталкивающий от себя могильным холодом.

Немного склонив голову, ангел взял ее за руку. Пальцы, которые давным-давно не могли держать в руках иголок и спиц уверенно ответили на сильное рукопожатие. Элен с удивлением обнаружила, что поднимется с кровати, пусть немного тяжело, но тело почти не чувствовалось, так что женщина впервые ощущала себя свободной. Обернувшись, дабы проводить опостылевшую постель прощальным взглядом, Элен оторопела. На кровати лежала она сама – с потускневшим взглядом и приоткрытым удивленным ртом. Конечности будто растеклись по жестковатой поверхности, ничто не удерживало их.

Элен умерла.

Голубоглазый ангел, не глядя на женщину, продолжал смотреть на лежащее тело. Вторая рука потянулось к его лбу и прикоснулась к нему невесомым касанием. Элен с изумлением наблюдала, как мертвая женщина, коей она только что была, бледнеет на глазах. Казалось, можно было почувствовать, как холодеет кожа.

- Что ты делаешь? – все же решилась спросить Ткачиха, - Кто ты?

- Иней, - глаза цвета промерзшего кислорода остановились на напряженном лице духа, - меня зовут Иней. Я прихожу к умирающим и забираю их души из тела. А затем делаю их кожу холодной, дабы живые сразу заметили, что я приходила. Пойдем.

Элен пошла вслед за хрупкой фигуркой, ведущей ее в никуда.

- Куда мы идем?

- В Рай, - ответил безучастный голос, - тебе там самое место.

***

Самое время навестить мою старую знакомую. Элен довольно мила для человека, но в ней столько же странностей, как и в Марке. Мне симпатизирует ее Рай. Разумеется, проводить каждое мгновение своего загробного существования я бы там не стала, но для Ткачихи это самое подходящее место. Идеальное, можно даже сказать.

Но Рай Элен немного пугает.

Попробуйте представить себе такую картину: Вы находитесь в лесу, на опушке которой стоит удивительный готический замок. С высокими башенками, старающимися пронзить острыми крышами бескрайнее голубое небо. Выходит довольно легко, не так ли?

А теперь представьте, что все окна и двери этого огромного замка открыты. Потому что буквально из каждой щели торчит сотканный ковер, вышитый рисунок на ткани, вязаные полотна.

Оранжевые, красные, голубые.

В полоску, клетку или абстрагированный рисунок.

Разной длины и размеров.

Повсюду.

С трудом обогнув огромные тканевые завалы, я нахожу ее. Элен.

Светло-русые волосы убраны в небрежный пучок, а глаза, похожие на влажный мох, неотрывно следят за клацающей швейной машинкой. 

Она шьет платье необыкновенной красоты.

По крайней мере, так Элен охарактеризовала свою работу, когда я спросила ее о ней. Еще не закончила, мне даже немного грустно. Интересно посмотреть на одежду, которой восхищаются человеческие девушки.

Но все же, я здесь не для того, чтобы рассматривать платья. Мне тоже нужно работать.

- Ты счастлива, Элен?

Ткачиха даже не вздрогнула. Это естественно, кроме меня, гостей здесь не бывает.

Она рада мне.

- Конечно, я счастлива, Иней! – женщина перестает нажимать на педаль и смотрит на меня с искренней улыбкой, - Посмотри, сколько всего я успела сделать за время твоего отсутствия!

Движимая ее порывами, я оглядела пространство вокруг. Все в беспорядке, но чувствуется атмосфера. Как в Раю Роберта, что нескончаемо пишет стихи, усеивая все вокруг рулонами бумаги. Или как у Ника, который не переставая создает картины.

Атмосфера счастья и любимого дела.

Мне этого никогда не понять.

Не знаю, зачем ей столько ткани. Вышивок, одежды, подушек. Это все громоздится в огромные стопки и горы, висит над потолком. Но, наверное, здесь ей уютно.

- И самое главное, - внезапно продолжает Элен, - что эти работы у меня никто не сможет отнять. Мои творения навсегда останутся здесь, со мной.

Губы вновь улыбается мне, и вот голова вновь склоняется над швейной машинкой. Нога нажимает на педаль, возобновляя клацанье и резвые движения иглы.

Я киваю Ткачихе, хотя она больше на меня не смотрит. Вся погружена в работу.

Этим мы с ней похожи.

Разворачиваюсь и покидаю это душное место, наполненное скрепленными вместе нитями.

Никогда мне не понять Рая Элен. Никогда.

Интересно, я сама когда-нибудь буду счастлива?



Глава третья. Мара.


Читать. Читать. Читать.

Переворачивать страницы, пахнущие топографической краской. Вникать в сюжет.

Жить персонажами. Впитывать в себя их жизни.

Узнавать новое. Учить иностранные языки при помощи разговорников.

Такова была жизнь Мары.

И она была более чем довольна ею.

Как только ей попадала в руки книга, любая, будь то дешевый роман или же энциклопедия, Мара тут же прочитывала ее. Чаще всего, ее окружали неровные стопки фолиантов – любовь к чтению нескольких историй одновременно не ушла с течением времени.

Но почему остальные не могут понять ее увлечения?

***

- О, смотрите, это же чокнутая Мара!

- Кто?

- Ты не слышала?! Это же Мара, ну та, что вечно ходит с книгами. Заучка, да и страшная, как не пойми что.

По коридору растекалось противное хихиканье, такое приторно-сладкое, встречающееся только лишь у девушек. Оно проникало в уши, налипало на барабанные перепонки, давило на глаза. Звук был насмешливый и оттого еще более противный.

Хотелось заплакать, но Мара выше этого.

Ее руки привычно обнимают небольшой томик очередной книги, взятой из библиотеки. О чем она, девушка пока сама не знает – ее глазам не суждено встретится с описанием, поскольку это было единственное, что Мара не читала. Сюжет всегда должен оставаться загадкой.

На книги у девушки был самый настоящий нюх. Сколько раз она заходила в книжный или же в библиотеку – нужное тут же само прыгало ей в руки. Порой это оказывался учебник, но и он не был обделен вниманием. Книги Мара любила все, не разделяя их по возрастной категории или же жанру. В любом случае, их объединяет одно.

Спрессованные знания.

О мире, религии или дружбе. Водорослях, слонах и нефтепереработке.

Неважно, что именно предлагает очередной фолиант. Главное – запомнить все, используя выученное в нужный момент. Когда-нибудь ведь он должен наступить?

Мара в этом не сомневалась.

***

Глупые дети постоянно ее дразнят. Меня это печалит. Я чувствую, как угасает эта чересчур высокая девушка, как медленно бьется ее сердце во сне. Мара может умереть в любую секунду, мгновение – ее жизнь утекает, словно песок в песочных часах. Мельчайшие частички еще борются, пытаясь схватиться за гладкие стенки бесчувственного сосуда, но все безуспешно.

Я пришла, а значит – смерть наступит.

Мысли мои прерываются очередной порцией насмешек, коих предостаточно выливают на Мару. Я знаю, что эти люди недостойны Рая, потому мне не интересны их сердца. Сама девушка, чьей гостьей я ненадолго стала, не слишком увлекает меня – она ничем не отличается от остальных «достойных». Полная погруженность в свое. Отрицание происходящего.

Она впитывает в себя чужие мысли, но генерировать свое неспособна. Это тоже немного печалит, хотя, в сущности, мне все равно.

Мара – всего лишь очередная душа, которую мне предстоит окунуть в счастье. Очередная… почему же тогда во мне поднимается жалость к этому странному забитому созданию?

По помещению разносится издевательский смех. Девушка, запнувшаяся о предательски выставленную ногу, падает с прямо-таки неприличным грохотом. Руки судорожно прижимали к телу книгу, никак не желая отпускать ее, но это доброе желание сыграло с Марой злую шутку – наверняка она повредила себе что-то.

Глупые, глупые дети. Зачем это все?

Не в моем праве сделать что-то. Да мне и не особо хочется вмешиваться. Моя работа – забрать душу Мары, когда связь между ней и телом станет едва различимой, тонкой.

Все так. Это очень просто. Но почему тогда моя ладонь встряхивает девушку за плечо?

Мара недоуменно и вместе с тем обреченно оборачивается. В сердце теплилась надежда, что нашелся хоть кто-то, кто протянет ей руку помощи, невзирая на остальных. Но глаза нашарили лишь незнакомку. С удивительно прямыми волосами, серыми, как осенний дождь.

- Пойдем, - кожу ладони опалило ледяным прикосновением. Мара почувствовала, как стремительно холодеет тело, замораживаются органы, и сворачивается кровь в жилах. Сердце упрямо борется за жизнь, трепеща в неминуемом страхе, но вскоре сдается, отдавшись рукам незнакомки.

Внезапно холод сменился приятной легкостью. Мара словно воспарила над землей. Больше она не слышала надоедливых насмешек, не видела лиц, искривленных издевательскими ухмылками, не чувствовала боли.

Взглянув на серьезную девушку, что стояла подле нее, Читатель не потребовала объяснений. Она и без того знала, что покинула мир смертных, чтобы отправится дальше. Но как это произошло? Неужели удар об пол был слишком силен?

Ответы на свои беззвучные вопросы Мара получит отнюдь не скоро.

***

Очередной визит. На этот раз – в огромную библиотеку, стены которой были обставлены стеллажами, от пола и до потолка. Громады из дерева янтарно-золотистого оттенка не давили, а напротив – создавали уют своим теплым дыханием. На потолке гроздьями свисали хрустальные люстры, на полу лежал коричневый палас с непонятным орнаментом.

Впереди видна площадка второго этажа, куда ведет лаконичная вертикальная лестница. Там тоже стояли полки и шкафы с книгами, но это все было мне без надобности. Меня больше интересует фигура, крепко зажавшая под коленями перила, ограждающие от падения с площадки. Мара любит висеть вниз головой и читать очередную книгу.

Акробатка.

Ее каштановые волосы, заплетенные в две косы, были длинными, так что опускались далеко вниз, напоминая канаты. Конечно, я не смогла бы дотянуться до них, но выглядело вся эта картина довольно-таки эффектно.

- Мара.

Девушка перенесла книгу к груди и уставилась на меня. Трудно сказать, злиться ли она до сих пор. С другой стороны, мы уже все с ней обсудили. Хотя это не отменяет моей вины.

Ведь я забрала ее душу, не дожидаясь естественной смерти тела. Фактически я убила Мару. Так что у нее есть причины ненавидеть меня.

- Иней. Решила навестить меня? – ее брови изогнулись, выражая неведомую мне эмоцию. Черные угольки глаз выжидающе смотрели на меня, не отрываясь на такое абсурдное действие, как мигание.

- Такова моя работа, - пожала я плечами. Не понимаю ее чувств и негативных эмоций, пора бы уже привыкнуть к моим визитам.

Какие же люди глупые.

- Ты еще сердишься на меня? – равнодушно спрашиваю ее. Такие эмоции, как злость, могут снизить ощущение нирваны, которой человеческая душа достигает в Раю. Ее пребывание здесь может оказаться ненужным, и ее отправят обратно, в мир людей.

Проживать новую жизнь.

Мара картинно закатила глаза и расслабила мышцы ног. Сила тяжести действовала и в ее библиотеке, так что вскоре девушка уже стояла на паласе первого этажа, разминая затекшие мышцы рук и шеи.

- Думаю, что мои чувства ничего не изменят, я ведь все равно уже умерла, - ответила наконец Читатель, - Но, возможно, моя внезапная смерть в классе чему-то научит моих сверстников. Может, они перестанут издеваться над странноватыми людьми и станут чуточку толерантнее?

В ее голосе звучала неприкрытая надежда, которую пришлось разрушить одним предложением. Мара сама виновата, что с таким нетерпением ожидает ответа.

- На твоем месте я не была бы столь уверенна.

Читатель смеется, прикрывая рот рукой. Глаза прикрыты, кажется, что сейчас из их уголков пробегут борозды морщинок, но этого не происходит. Фигура передо мной перестает трястись в приступе алогичного смеха.

- Боже, не могу даже представить тебя, Иней, на своем месте! Интересно было бы взглянуть на тебя, когда ты еще была человеком, - девушка фыркнула.

Я вздрогнула, но лицо мое осталось все той же ледяной маской, коей было пару минут назад. Как людям удается столь легко пошатнуть душевное равновесие своего собеседника? Хотя, Мара сделала это случайно, так что проще всего просто проигнорировать ее слова.

Казалось, Читатель поняла причину моего молчания. Улыбнувшись мне как-то по-особенному, она подошла ко мне и хлопнула меня по плечу. Будь я человеком, мои колени бы подогнулись и задрожали бы, ведь Мара сильная. К тому же, ее рост намного превышает мой – сейчас это особенно заметно, когда моя голова находится чуть ниже ее грудины.

- Можешь передать своим начальникам, что я не злюсь, Иней! – я внезапно поняла, что за улыбка растягивала лицо Читателя. Покровительственная, - Более того, я – счастлива!

Эта душа ничем не отличалась от остальных, живущих в своем маленьком Раю. В ней есть странности, которые делают ее личностью. Индивидуальностью.

Мара – первый человек, которого я забрала еще до естественной смерти.

Мара – первый человек, который относился ко мне покровительственно.

Мара – первый человек, который злился на меня довольно продолжительное время.

Мара – первый человек, который не видит во мне ангела, умудряясь разглядеть за холодной оболочкой душу, давным-давно сбросившую оковы бренного тела.

Но даже она не сможет сказать мне, какой я была при жизни.

Этого мне никто не сможет сказать.

Никто. Даже мои «начальники», как их окрестила Читатель.

Быть может, это и к лучшему. Я не буду отвлекаться от работы.

С этими мыслями я покидаю Мару и ее крохотный бумажный мирок.

Надеюсь, ей еще долго не будет скучно.



Глава четвертая. Кристин.


Холод. Заледеневшие легкие.

Под голыми ступнями – снег.

Перед глазами – огромные снежные горы и пронзительно-голубое небо.

Где-то здесь живет Кристин.

Это такой же непонятный Рай, как и все остальные, но что-то в нем притягивает меня. Быть может, все дело в тишине, когда лишь легкий хруст снега под ногами возвращает тебя в действительность? Или в прикосновение ветра, промерзшего до сорока отрицательных градусов цельсия – возможно, и ниже.

Обычно человечество бежит от всякого рода дискомфорта, однако этот выдающийся экземпляр, по-видимому, думал несколько иначе, сверкая искренней любовью к этому негостеприимному уголку крайнего Севера. Не изменились ли эти прекрасные чувства за время моего отсутствия? Не возжелала ли Кристин продолжения своего пути?

Или, как и все остальные, она продолжит наслаждаться своей исполненной мечтой?

В своем белом платье я сливаюсь со снежным пейзажем, так что заметить меня трудно. Рука оглаживает гладкий айсберг, вросший в замерзшее море, пока ноги мягко ступают по узкой тропинке, что располагается между горой и пропастью.

Чувство опасности, не покидающее ни на миг – это делает тебя счастливой, Кристин? Или дело совсем не в этом?

Дальше дорожка уводит меня на новую равнину, где пространство заполнено громадными снежными дюнами, коварно закрывающими обзор. Будь это реальный мир, я бы опасалась за свою жизнь. Если бы была смертной, конечно.

Но здесь мне опасаться нечего. На огромной шахматной доске, где фигуры – обледенелые горы, лишь два живых существа. Кристин и я.

Неподалеку слышится скрип умирающих снежинок. Я иду на звук, желая как можно скорее покинуть место, что старалось всколыхнуть мои старые воспоминания. Отодрать коросту, присохшую намертво, чтобы вновь выступила кровь моих прежних чувств и эмоций.

Моей жизни.

- Поскачут весело зайчатки, образуя круг!
  Спросят все наперебой: «Кто же? Кто твой друг?».
  Я отвечу: «Тихий ангел, спустившийся с небес!».
  Засмеются зайчики: «Каков же ты глупец!».
 
Кристин любила эта странную песенку. Говорила, что написала ее, только познакомившись со мной. Не сказала бы, что странные переплетения слов и рифмы вызвали чувство благодарности в моем сердце, но что-то в них было.

Кристин считала меня своим другом. Наверное, это к лучшему.

Она продолжала напевать свое творение снова и снова, будто знала, что я решила ее навестить. Мои шаги стали немного шире, хотя собственная суетливость вызывала недоумение. Почему я спешу? Чтобы поскорее уйти?

Или же мне хочется ее увидеть?

Шаг – порывистый, заставляющий крохотные льдинки немилосердно вгрызться в мои ступни – и вот, за очередным айсбергом обнаружилась она. Кристин.

Первый мой друг среди людей.

Ей не больше четырнадцати, и она утопает в безразмерной теплой одежде. Темно-коричневое пальто, длинное, с развевающимися полами, обнажающими тонкие голые ноги, обутые в валенки. На светловолосой голове – ушанка весьма потрепанного вида, а на руках – внушительные коричневые варежки. Девушка прижимала к себе огромную охапку веток.

Кристин выглядит нелепо – даже чересчур, но именно это делает ее непохожей на остальных. У нее нет любимого дела или места, в котором она мечтала бы побывать.

Люди назвали бы Кристин консерватором – за необъяснимую антипатию к переменам.

Ведь родилась и умерла она именно здесь. Правда, в своем мире.

В день ее рождения, когда, казалось бы, все должно быть освещено счастьем праздника, родителей Кристин съел белый медведь. Я пришла за их душами, но не смогла пройти мимо лачуги, в которой ютилась маленькая девочка, не догадывающаяся о том, что семья ее только что погибла.

Это был первый раз, когда я действительно захотела забрать ее душу. Подарить покой и успокоение. Безграничное счастье.

После которого бы последовала следующая жизнь, которая не оборвалась бы столь рано.

Но мое желание невозможно было исполнить, и я оставила Кристин в одиночестве, выкидывая ее из головы. Тогда я понимала, что мы, возможно, никогда не встретимся, милая маленькая девочка может запросто превратиться в убийцу, перекрывая себе путь в Райские кущи. Не в моей власти что-либо изменить.

Спустя шесть лет я вернулась сюда. Тяжело было найти тело Кристин под завалами лавины, что погребла жизнь человека под своей равнодушной массой, но меня вела абстрагированная целеустремленность, заставляющая опускать руки в ледяной песок, в поисках девочки, сумевшей сохранить невинную чистоту своей души.

А она ведь была простым одиноким ребенком.

Когда я предложила ей создать свой Рай, Кристин, не задумываясь, превратила пустоту в Север, откуда я только что вытащила ее душу. Она улыбалась так, будто бы была счастлива.

Возможно, так и было.

Если подумать, эта маленькая девочка не видела ничего, кроме своего дома. Описания разных мест и стран в книгах не сопровождались иллюстрациями, так что Кристин могла положиться лишь на свое воображение, не в силах даже представить, что подобные места могут существовать.

Жаркие песчаные дюны, не помнящие о прикосновении дождя.

Огромные горы, внутри которых плещется жидкое пламя.

Кусочки суши, плавающие на огромной толще воды.

Все это казалось сказкой, наряду с драконами и отравленными яблоками.

- Иней! Я так рада, что ты зашла ко мне! – суетливо прыгала Кристин. Она будто перестала чувствовать вес веток, столь легки были ее движения, скрашенные неосознанной детской грацией, - Я давно уже жду тебя.

- Ждешь? – обычно люди забывают о моем существовании, полностью погружаясь в любимое место или дело. Не зря я считаю эту девочку другом. Совершенно не зря.

- Понимаешь, - Кристин свалила охапку возле деревянной лачуги, - я не могу больше здесь жить.

Я… ошибалась?

- Ты сама выбрала это место.

- Да! – нетерпеливо оборвала меня Кристин, замахав руками, делаясь похожей на раздраженного воробья, - Но мне надоело! Каждый день я просыпаюсь в одном и том же месте! Каждый день хожу на другую сторону Севера, где меня поджидает связка веток! Каждый день – один и тот же пейзаж! Постоянно!

- Ты жила здесь, - терпеливо успокаиваю я этот внезапный всплеск эмоций.

- Знаю! Но там, в реальной жизни, хотя бы какая-то живность была! И люди иногда встречались – ученые всякие. А здесь – я одна-одинешенька! Даже ты почти ко мне не заходишь!

Голос Кристин угрожающе зазвенел, а светло-серые глаза наполнились слезами. Она просто стояла и обвиняюще смотрела на меня. А я чувствую себя глупой, ведь разобраться во внезапной перемене отношения у меня не получается.

- Есть много людей, которых мне нужно навещать, - наконец ответила я, - Мое время не располагает к себе праздность.

- Не хочу ничего слышать! – закричала Кристин и закрыла уши руками.

Мне оставалось лишь смотреть на ее истерику.

В голове роились вопросы, на которые у меня не получалось дать связного ответа.

Почему она обвиняет во всем меня? Я же просто та, кто исполняет ее волю.

Один раз – одно желание.

Она говорила мне, что мы – подруги. Уверяла каждую нашу встречу.

Что же случилось теперь?

Почему человеческие сердца столь непостоянны? Ненадежны? Переменчивы?

- Отправить тебя в следующую жизнь? – холодно уточняю я.

Кристин нетерпеливо запрыгала, возмущаясь моей недогадливости:

- Ну да, да, конечно!

Я ничего не говорю и лишь беру ее за руку. Мои пальцы обжигают неприветливым холодом, более мрачным, чем эта ледяная пустыня.  Мы отправляемся в реальный мир – искать подходящую беременную женщину, в чей животик я и помещу своего бывшего друга.

Надеюсь, в следующий раз душу Кристин будет забирать другой ангел.



Глава пятая. Ангел Светла или воспоминания о Кристин.


Ее голос – это раздражающий звук.

Как стрекот цикад, жужжание пчел или комариные перезвоны.

Но, вместе с тем, чувствуется в нем невозможная доброта и веселая заботливость.

И свет – мягкий, успокаивающий, дарящий возможность расслабиться.

Наверное, именно поэтому ей дали такое имя – Светла.

Она – ангел, что забирает душу человека, когда тот спит.

- Иней!..

Я подняла голову и посмотрела на окликнувшую меня. Пухленький комочек, окруженный светло-русыми волосами. На свету они сверкают чистейшим золотом.

Столь непохожие на мой осенний дождь.

- Ты опять меня не слушаешь, - Светла скрестила руки на груди и укоряюще воззрилась на меня. И как ей удается выглядеть серьезной, когда она ростом со среднестатистического восьмилетнего ребенка? Будучи моей ровесницей, к тому же.

- Слушаю, - я попыталась сосредоточиться на нашем разговоре, хотя и понимала, насколько бесполезна эта затея, - Ты говорила о том, что мне нужно больше отдыхать и не принимать слова Кристин близко к сердцу.

- Отлично! Теперь, я надеюсь, ты последуешь моим советам? – то, как несмело произнесла Светла это предложение, показывает, что она сама не слишком верит в свои оптимистичные слова.

- Мне нужно работать Светла, - я откинулась на изогнутую спинку своего вымышленного изогнутого кресла, - Никто, кроме меня не сможет выполнить мою работу. Это же логично.

Ангелы не забирают души у случайно выбранных хороших людей. Думать в подобном ключе столь же глупо, как считать, что в библиотеке просто есть книги, хаотично собранные как попало.

У каждого из нас есть свой тип людей, на котором мы специализируемся, для которого идеально подходим. В котором можем найти себя, как бы ни было это печально. У Светлы – люди, прожившие счастливую и мирную жизнь, чья душа во сне отходит от тела, легко и безболезненно забирая последние и краткие мгновения жизни.

У меня же – люди, которые были добрыми, но несчастными. В их жизни было то, чего они хотели бы достичь, то, чего у них не было в полном объеме.

Марк чувствовал вину перед своей семьей за то, что не умирал в бескрайней пустыне вместе с ними.

Элен, в какой-то момент своей жизни, потеряла возможность шить.

Мара не могла читать столько, сколько ей хотелось.

Кристин…

Тут я задумалась, не обращая внимания на зовы Светлы, которая тщетно пыталась обратить на себя внимание.

В чем интерес жить в том месте, где ты уже жила, Кристин? Почему ты не создала целый мир, подобно Чарльзу, чтобы постигать новое? Ты могла путешествовать, снова и снова открывая для себя мир. Так почему ты решила остаться в крае бескрайних льдин, где даже я порой чувствую острое одиночество?

Одиночество…

Мысленно я вернулась в нашу самую первую встречу.

«Надеюсь, ты счастлива», - проскальзывает у меня в голове.


С чего бы это? Я – ангел, мне нет нужды беспокоиться за людей, что сами создали свой маленький и идеальный мирок. Их желания и интересы чужды мне.

Я – всего лишь посланник.

Но почему-то во мне плещется беспокойство. Острое, как лезвия бритвы, и пахнущее красным перцем. Подобное кажется странным – мне по душе холод под ногами, разреженный воздух, выдыхаемый громадными облаками пара, но почему Раем Кристин стало подобное место? То, где она прожила много лет?

Помнится, тогда, когда я искала ее душу, бившуюся под завалами снега в мертвой оболочке, мне хотелось подарить ей идеальный мир, полный красок и тепла. Пусть там не будет животных, но будут растения, пахнущие так, что кровь в жилах начинает петь смелые песни о свободе. Где солнце будет светить теплым желтым светом, а не ослепляющим белым.

Я придумывала миры, в которых Кристин было бы удобно и радостно, была готова к помощи в создании Рая – ведь и подобное часто случается, когда человек не может решить, в какой среде он будет счастлив. Но девочка очень твердо сказала:

- Хочу, чтобы здесь было место, в котором я жила.

Нужно лишь подключить свое воображение, а Пустота уж создаст все идеально продуманным до мелочей. Я не могла помешать творящемуся процессу, но в голове моей настойчиво вертелись мысли самого разного содержания, приправленные одной эмоцией. Недоумением.

Что ты собралась делать в этом месте? Как ты будешь жить?

Светло-серые глаза светились благодарностью. Она была настолько неожиданна для меня, что я будто окаменела.

- Спасибо, Иней!

Так закончилось наше знакомство.

Удивительно, что к следующей встрече, мои чувства к Кристин не изменились. Осталось вездесущее недоумение, жалость и беспокойство, о котором я уже говорила.

Но ни одно из этих чувств не могло помочь мне.

Я все также не понимала, почему меня так тянет к этому существу. Обычно я редко ощущаю столь разносторонние эмоции к человеку. Быть может, столь иррациональная реакция у меня из-за ее юного возраста?

- Иней? Ты пришла! – Кристин, каким-то чудом, заметила меня и, бросив свою связку веток для печи, побежала. С огромной скоростью подлетев ко мне, она стиснула меня в объятиях. Казалось, еще чуть-чуть, и девочка поднимет меня над землей.

- Я так по тебе соскучилась! – сияет счастьем детское лицо.

- Соскучилась? – хмурюсь я, пытаясь понять, о чем она говорит. Как можно жаждать увидеть посланника? Ангела? Я ведь… никто.

Но Кристин, по-видимому, так не считала.

И каждый раз радовалась моему приходу, заставляя чувствовать некоторую неловкость. Каждый раз крепко обнимала меня, прижимая к себе так, словно желая прилипнуть к моей коже.

И каждый раз огорчалась, когда я уходила.

«Ты привязалась к ней!» - заметила Светла, когда я рассказала ей как-то о девочке, которая способна радоваться ангелу.

Но эти слова были отброшены в сторону.

Единственное, что я знала – мне было невыносимо видеть ее потерянное лицо, когда мы прощались, обещая друг другу, что скоро встретимся вновь. Я быстро отворачивалась, стараясь не замечать этой затаенной боли, возможной обиды и невыразимой тоски, что сидела глубоко в зрачках Кристин.

Время шло, а сценарий, написанный незримой рукой, повторялся вновь. Даже эмоции, исходившие от девочки, стояли в одном и том же порядке, продолжаясь определенное количество времени.

Сценарий оборвала сама Кристин, возжелавшая покинуть опостылевший край льда и мороза, обвинившая во всем единственное существо, навещавшее ее.

Меня.

Что же чувствовала эта девочка? Почему ей были так необходимы встречи со мной?

- Я думаю, в ней жило одиночество, - внезапно сказала Светла, сидевшая передо мной на коленях. Видимо, она уже довольно долго пыталась вывести меня из моих воспоминаний, а потом, вполне вероятно, я заговорила вслух.

Но сказанное ею было мне непонятно.

- Одиночество?

- Не знаю точно, конечно, но мне с самого начала казалось, что твоя подруга была одинока. Очень.

- Но зачем… - я не смогла решить, какой из вопросов стоит озвучивать. Зачем был нужен этот спектакль в честь моего прихода? Зачем она выбрала столь пустынное место своим Раем?

Казалось, Светла может слышать мои мысли. Хотя, не удивлюсь, если так оно и есть.

- Поставь себя на ее место, Иней. Всю жизнь прожить во льдах вместе с родителями. Потерять их. Не смочь найти тела и одежду после бурана. Быть всю свою жизнь одинокой и неуверенной в том, что родители в самом деле умерли. Практически не знать людей. Умереть. И осознать то, что родителей она все равно никогда не увидит. Иней, пойми, всем людям кажется, что Рай – один для всех, они думают, что после смерти увидят тех, кого потеряли навсегда. Но это не так, и мы с тобой это прекрасно знаем.

- Кристин создала свой Рай таким, потому что в ней жила надежда увидеть родителей вновь? – слова давались мне с трудом, - Она не знала того, что никогда их не увидит?

И каждый день, проведенный в ее ледяном Раю, больше напоминал один из кругов Ада.

Кристин проживала кошмар своей жизни снова и снова, хотя тогда, в момент строительства она просто могла спросить меня – будут ли ждать ее родители в их деревянной избушке.

Она никогда не была счастлива.

Единственной ее отдушиной были мои прибытия.

Но я перестала ее навещать, испугавшись своих чувств.

От глаз до подбородка пробежала ледяная дорожка, заставляющая кожу побелеть от внезапного холода. Сюрреальный жидкий лед капал мне на платье, замерзая причудливыми кляксами.

Так плачу я – ангел Иней.

Светла заглянула мне в глаза и взяла за руки, тщетно пытаясь согреть через них мое заледеневшее сердце.



Глава шестая. Сергий или устройство Пустоты.


Мое решение о небольшом отдыхе было спонтанным.

Не обошлось здесь и без Светлы, конечно. Этот пухленький комочек умеет говорить нужные вещи в правильной момент – навык, коему мне еще предстоит научиться.

Отдых. Как ангелу может быть дозволено проводить свое время в праздных увеселениях? Светла так и не объяснила мне этого. Она лишь твердо заявила, что все, что я делаю, есть «работа».

Не вижу в этом ничего странного. Я для того и нахожусь в Раю, чтобы навещать души в их крохотных мирках, а затем отправляться за новыми, вытаскивая их из кошмара, который именуется реальной жизнью. Мое превращение в ангела вряд ли предполагало праздность.

Хотя я не имею ни малейшего понятия о причинах, побудивших мое Начальство сковать мою спину невидимыми оковами, что кажутся людям прекрасными крыльями.

Что может быть прекрасного в этих костяных отростках, обтянутых кожей с проросшими из нее перьями? Помимо способности к полетам? Да, в них чувствуется сила, скрытое величие над смертными, лишенными столь сомнительной привилегии, но ведь это все же не больше, чем оковы.

Рабский ошейник, который я сама нацепила на свою шею, не подумав о последствиях.

Хотя, ни у меня, ни у моего Начальства не было другого выхода.


Да, единственное, ради чего стоило оставить эти нелепые отростки, так это для ласкового объятия небес и дружеских толчков парящих кучевых облаков. Я не знала, чем мне стоит заняться, в отличие от Светлы, способность свободно преобразовывать Пустоту меня не слишком прельщала.

Понятие «Рай» слишком размыто, а сидеть в одиночной камере своих грез – глупо. Не хочется опускаться до уровня людей, столь эгоистично прожигающих свое время. Ведь можно снова открыть жизнь, познать новое, поговорить с социумом, но нет, им почему-то более по душе странное и гордое одиночество.

Можно, конечно, отправиться в мир смертных, но там мне не удастся выполнить то, чего так отчаянно требует Светла. Наверняка там ждут сотни и тысячи людей, чьи души мне предстоит забрать.

В голову пришла сумбурная мысль – отдохнуть в Раю какого-нибудь человека. Нужно лишь выбрать такое место, где меня не найдут. Быть может тогда я смогу немного разобраться в себе?

Мысленно повторяя наказы Светлы, я начинаю теряться. Мне не нужен отдых или уборка в душе – это все лишнее, глупое, причин для беспокойства нет. Зачем же все это? Разве имеет значение для ангела такая блажь, как «праздность»?

Но, пожалуй, доверюсь ей. Светла всегда старается для меня, пытается сделать счастливой, так что, наверное, не стоит мешать ее благим намерениям.


Я достигаю Пределов. Это окраина Рая, которую правильнее назвать Пустотой. Здесь ничего нет, кроме тихого пространства, наполненного белоснежной дымкой. Только лишь ангелы и двери.

Очень много дверей.

Одна из них ведет в Пространство Высших, что живут здесь тысячи лет.
Другая отправит к секретарям, заполняющих бесконечные списки рабочих ангелов и людей, появляющихся в Пустоте.
Третья отправит в место, где новоявленных Посланников обучают и наставляют на путь истинный.

Но эти двери находятся не в Пределах, а в центре Пустоты. Не понимаю, как у бескрайнего можно определить середину?

Романтичный математик Ирэн любила размышлять о структуре Рая. Я спрашивала ее о центре, говоря, что его нахождение невозможно. Старушка тогда засмеялась и пропела высоким голосом: «У луча, что без конца, середина не нужна!». Она считала это место «линейной проекцией мечты». Трудно сказать, что именно Ирэн имела в виду, но вид у нее был невероятно счастливый, так что портить его своим непониманием я не стала.

Отбрасываю мысли об Ирэн, желая сосредоточиться на выборе нужной мне двери Пределов.

В мире людей нет ничего подобного, так что даже просто представить себе это место им было бы трудновыполнимо.

Когда я рассказывала Кристин о мире, в котором живу, она всегда расспрашивала меня о крае Рая. Каждый раз расстраивалась, чувствуя себя ничтожной, но это не мешало ее любопытству.

А все потому, что Пределы – это место, которое разграничивает пространства. Вначале ты летишь по бескрайней Пустоте и, чаще всего, никого встречаешь на протяжении всего пути. Погружаешься глубоко в себя или же размышляешь о людях, которых нужно сегодня навестить, а потом внезапно перед тобой возникает препятствие, между щелей которого виден дальнейший путь, ничем не отличающийся от того, что ты оставил за своей спиной.

И это препятствие – миллиарды дверей. Дверей, висящих в воздухе, абсолютно одинаковых по форме и размеру. Кажется, что они прилипли к воздуху и хаотично разбросаны по Пределам, хотя на самом деле для каждого рабочего ангела, вроде меня и Светлы, существует своя, отдельная секция. Можно, конечно, пролететь вдоль этой непоколебимой стены, но она никогда не закончиться. Думаю, это обман, и мы на самом деле летим по кругу, пытаясь найти другой край Пустоты, но ответить точно на этот вопрос мне не под силу.

Раньше мне требовалось много времени, чтобы найти нужную дверь, но сейчас я знаю, что нужно лишь найти тропу, а она уже сама выведет тебя к дверям, где написано твое имя. А также изображение того человека, чей Рай находится за этой дверью.

Но кого же мне выбрать?

Не подходят те миры, что созданы увлечением. Там мне не спрятаться от людей, которых я могу потревожить своим присутствием.

Глаза наткнулись на смуглое лицо, обрамленное медными прядями. Даже через нарисованную реальность рисунка видно, как задорно поблескивают зеленые глаза, отвлекая внимание от россыпи веснушек.

Сергий.

Пара взмахов крыльями, что казались мне возмутительно хрупкими, точно прутики, обмазанные клеем, на которые неловкий ребенок уронил белоснежную курицу; и я уже возле нужного прохода. Легкий толчок рукой, и темно-синяя дверь отворилась, выпуская на волю влажное тепло тропических джунглей.

Легко залетаю в Рай, который олицетворял собой видение людей насчет внешнего вида этого места. Теперь нужно найти подходящий участок, где можно обдумать свои мысли.

«Обдумать мысли»?

Только что мысль об отдыхе казалась кощунственной и странной, да и не совсем понятной, но почему-то поиск подходящего места кажется мне интересным занятием.

Веселым. Как будто я вновь тот глупый ребенок, который в каждом событии или действии окружающих видел настоящее приключение.

Окидываю взглядом мир под собой. Это те же бескрайние джунгли, наполненные множеством растений, имена которых – пустой звук для меня. И опечаленные полнейшим отсутствием животных. Хотя, Сергию никогда не нравились звери, особенно те, что обитали во влажном лесу.

Он изучает растительный мир. В мире смертных его бы назвали ботаником.

Для меня он – чудаковатый исследователь, которого не приняли люди. Глупцы.

Мягко спланировав на лужайку, с трудом увернувшись от извилистых веток, я аккуратно легла, словно испытывая свое тело на прочность.

А может, так оно и есть, ведь мне и не вспомнить, когда я ложилась в последний раз.

А садилась? До разговора со Светлой?

Быть может, и вправду пошло что-то не так. Работа должна приносить мне удовольствие, разве нет? Но сейчас я чувствую лишь некоторую усталость.

Мысли попытались вновь вернуть к девочке с серыми глазами, но я усилием воли остановила их, дабы не бередить свою странную боль еще сильнее.

Теперь мне кажется, что я привязалась к Кристин сильнее, чем думала.

Ридель будет недоволен мной.

Я расслабленно раскинула руки, позволив мнимому телу наслаждаться нежными поглаживаниями пальцев солнца, которые, казалось, имели вес, но не такой большой, чтобы беспокоиться на этот счет.

Глаза закрылись, позволяя мыслям и воспоминаниям захватить власть над моим сознанием. Может, я вижу сны?

Закрытые веки кажутся мне окнами, через которые мне дозволено повторно наблюдать за событиями своей жизни. Души, миры, люди, ангелы и неясные образы далекого прошлого, в котором я любила овощи.

И все смеялись из-за этого.

Как глупо. Разве можно смеяться над кем-то из-за любви к овощам?

Никогда мне не понять людей.

Никогда.

Тут свет, что так приятно теплил мою кожу, будто померк. Я почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд.

Чей-то? Как будто здесь есть кто-то, кроме Сергия.

- И что ты здесь делаешь? – приподнял он брови в удивлении и некоторой насмешке, в ответ на мой холодный взгляд.

- Отдыхаю, - не стала лгать я, - Ты загородил мне солнце.

Сергий хмыкнул и сел неподалеку, в тени неизвестного мне дерева. Его улыбка, излучающая эмоцию, неподдающуюся описанию, меня несколько нервировала, но я не настолько глупа, чтобы обращать на нее внимание.

Конечно, я вторглась на его территорию, но неужели ему и вправду нужно сидеть рядом со мной?

- Не знал, что ангелы отдыхают, - он пытается задеть меня?

- Иногда бывает.

- Почему не создашь свой Рай? Или соскучилась по мне? – губы Сергия растянулись в неприкрытой усмешке.

Как же я отвыкла от нее.

Сергий не такой, как остальные люди. Он не производит впечатления светлого и доброго создания, которому место в Пустоте.

Как странно, что именно таким он и является на самом деле.

- Если я мешаю… - я начала подниматься, чувствуя некоторое разочарование в его моральных качествах.

- Нет, можешь остаться.

Тон Сергия приказной, отчего становиться неприятно. Мне не нравятся и эмоции, коих я не могу разобрать. Что-то светится в его глазах, рот кривится в усмешке непонятного характера, брови чуть приподняты.

Если бы я была человеком, понимала бы, какую мысль Сергий пытается невербально донести до меня.

Но, к сожалению, я – не человек, а ангел.

К сожалению?

Мне не нужно понимать людей. Моя работа заключается не в этом.

Но как же порой хочется забыть обо всем.

Сергий не сводит с меня глаз и улыбается. Я тоже смотрю на него, но без эмоций.

Шло время, а солнце все также светило, опаляя нас своим усталым дыханием.


Мы продолжали молчать и не сводили друг с друга глаз.




Глава седьмая. Ангел Ридель или воспоминания о Сергии.


- Ты устала, Иней? – внезапный вопрос немного напугал меня.

Ридель умеет подкрадываться бесшумно, о чем он и сам прекрасно знает.

- Нет.

- Но ты просила об отдыхе, - он смотрит на меня свысока. Это логично, ведь Ридель выше меня, но в его спокойном взгляде я чувствую презрение.

Да, ангелы – это не люди. В их эмоциях я разбираюсь.

Только сегодня приходится украдкой пожалеть об этом.

- Светла сказала, что мне необходим отдых.

- А он был необходим? – он прищурился.

Ридель как раз и есть мое «Начальство». Высший ангел, десница правосудия и справедливости. Идеальное существо, на которое следовало бы равняться.

У него холодное лицо. Такое должно быть у всех ангелов.

Как и у меня самой – мы не можем выказывать эмоции, по крайней мере, не так ярко, как это привыкли делать люди.

Ридель – бесстрастный, безучастный, равнодушный. С прекрасным лицом, которого не встретишь в мире смертных.

Мы – словно два отражения друг друга.

Точнее, это я стараюсь походить на него.

- Я задал тебе вопрос, Иней. Тебе необходим отдых?

Сказать честно не получается – в моей голове нет нужного ответа на его вопрос. Я боюсь солгать, ведь ложь преступна, но как узнать, чего именно хочется на самом деле?

Ридель вздыхает и кладет руку мне на плечо. Знаю, что она холодная, но температура нашей мнимой кожи одинакова, так что это просто констатация факта, без опоры на осязание.

У Риделя тонкие черты лица и невозможные глаза фиалкового цвета. Но они будто пропитаны маслом, свет скользит по их поверхности, делая живого ангела похожим на простую фарфоровую куклу.

Волосы его черные, опускающиеся до сгиба локтя мягкой волною. Когда Ридель подходит, можно даже почувствовать аромат ночи и цветов, окутывающий его.

Этот ангел прекрасен. Подобное легко признать.

Мы – материализовавшаяся греза, потому в нас нет кривоватых животных клеток, превращающих человеческие тела в ассиметричные оболочки, накладывающие внешний отпечаток на людские души.

- Иней! – у Риделя слегка раздулись ноздри. Нетерпение.

Он звал меня, а я не слышала.

Его пальцы сжимали мое плечо. Слишком сильно.

- Я знаю о Кристин.

Разумеется. Ничто не может пройти незамеченным мимо Риделя.

- Ты считаешь меня глупой?

Масляные глаза смотрят куда-то вдаль, игнорируя мое лицо.

- Нет, не считаю. Ты была человеком, Иней, потому тебя так тянет к ним. Но запомни – мы не должны привязываться к людям. Это исключено. Для нашего блага.

То, что говорит Ридель, звучит как самая разумная на свете вещь. Его способность к увещеванию даже выше, чем у Светлы, но я все равно решаюсь задать вопрос:

- Почему?

Он прозвучал так отвратительно наивно, с робкими детскими нотками, что мне самой делается немного неловко за свой странный вопрос.

Неловко? Чувство? Эмоция?

Откуда?

- Пойми, Иней, - Ридель сжимает мои плечи обеими руками, приближая свое лицо к моему. В его глазах светится что-то, но на этот раз разобрать эмоцию мне не под силу, - Люди эфемерны. Привязываешься к живому человеку – он умирает. Потому что рано или поздно тебе захочется коснуться его.

- А прикосновение ангела забирает душу человека. Убивает тело, - киваю я.

- Или человек может стать злым и вообще никогда не попасть в Рай. Тогда вы с ним больше не увидитесь, горюя о собственной эгоистичной глупости. Привязываться к душе также глупо, Иней. Люди изменчивы, как облака на небосводе, они меняют вид и форму от малейшего дуновения ветерка. Никогда не знаешь, каким образом они изменятся, но такими, как прежде, ты больше их не увидишь.

Потом душа отправляется в мир смертных, а ты остаешься здесь, оплакивая вашу дружбу. А она, в мире людей уже забыла о тебе, Иней. Если каждого принимать близко к сердцу, то сломаешь саму себя. Станешь хилой тенью, в которую ты уже сейчас стремительно превращаешься.

Прекрати общение с людьми, Иней. Не выходи за рабочие рамки. Быть может, тогда тебе повезет, и ты останешься ангелом на более длительный срок. Если захочешь, конечно.
 
Ридель ушел, оставив в моих мыслях лишь выжженные развалины.

Если он узнает о Сергии, мне придет конец.

Мне не быть более ангелом.

Я лицемерна.

И я очень устала.

***

- Почему ты смотришь на меня? – я немного наклонила голову вбок, пытаясь  хотя бы под таким углом интерпретировать пристальный взгляд человека, которого, как мне казалось, я неплохо знала.

- А почему ты выбрала именно мой Рай для своего отдыха? – насмешливо интересуется Сергий. Впервые я задумываюсь над его именем. Наверное, оно ему не слишком подходит.

Оно строгое.

На его вопрос ответить не получается. Людям не понять правды ангела, гораздо проще для них поверить в ложь.

- Все выпало на долю случая.

- О, как отстраненно! – проворчал юноша, отворачиваясь.

Я не двинулась с места, и мы вновь надолго замолчали.

Это ли называется «неловким молчанием»? «Напряжением, повисшем в воздухе»?

- Ты какая-то не такая сегодня, - задумчиво заметил Сергий, подходя ближе и усаживаясь на корточки рядом со мной. Он пытливо всматривался в мое лицо, словно пытался найти ответ на вопрос, который я не услышала.

- Не понимаю тебя.

- О, не сомневаюсь! – юноша закатил глаза. Это – выражение очередной эмоции, но больше похоже на реакцию человеческого тела на сильный электрический разряд, - Ты не спрашиваешь меня о моем счастье, да и вообще, как будто прячешься от кого-то.

Если я спрошу его о счастье, то не выполню наказ Светлы.

- Не прячусь. Мне посоветовали немного отдохнуть.

На лужайку вновь опустилась тишина, неслышно обмахивая лицо огромным веером. Наш разговор похож на рост дерева – незаметно и долго, но приносящий определенный результат.

Мы продвигаемся дальше, хоть я и не вижу конечную цель.

К чему я стремлюсь?

- Ты устала быть ангелом? – недоверчиво спрашивает Сергий. В его голове подобное кощунство никак не может уложиться, это заметно.

Как ответить, если я боюсь солгать самой себе?

- Хотя, на твоем месте мне бы уже давным-давно все надоело.

- Да? – кажется, его удивляет мой вопрос. Или же это странная радость?

- Конечно. Твои будни однообразно разнообразны. Или разнообразно однообразны? В общем, довольно-таки унылы. Тебе, может, кажется, что ты знакомишься с разными людьми и посещаешь разные места, но, по сути, ты просто повторяешь одни и те же события с разными людьми. Это печально.

- Но я не могу по-другому, - в моем голосе слышится легкое недоумение, которое вызывает у Сергия новый всплеск эмоций, не поддающихся моему пониманию.

- Ну, не знаю, могу ли я, простой смертный, давать советы ангелу, но, послушай – если можно отказаться от этой твоей работы, лучше сделай это как можно скорее. Потому что ты не можешь делать добрые дела из-под палки. Ты не можешь заставить себя посещать людей, таких счастливых, вновь и вновь, поскольку будешь чувствовать себя ущербной.

Я вздрогнула.

Только лишь люди способны на такое – с легкостью вывести меня из равновесия несколькими предложениями.

***

Я просто убежала.

Покинула Сергия, который смотрел мне вслед с… растерянностью?

Неужели он прав? И мне лучше не быть ангелом?

И вновь мне не дан ответ на вопрос.

Единственное, что я знаю, это то, что мне необходимо счастье. Я должна получать удовольствие от того, что делаю.

Потому что без счастья даже ангелы начинают рассыпаться на части.



Глава восьмая. Холден.


Время пролетало незаметно, уносясь вдаль, не оставляя после себя ни единого светлого воспоминания или же чувства.

Все это время я ощущала свою жизнь, пусть ее сложно назвать таковой.

Она похожа на снежинку, уносимую равнодушной метелью вдаль; на песчинку, кружащуюся в воздухе при сильнейшей песчаной буре; на каплю воды во время шторма.

Моя жизнь – это я сама.


Светла, казалось, чувствовала меня. Ее попытки завязать разговор постепенно редели, теперь ангел лишь пристально наблюдала за мной, будто ожидая странной выходки с моей стороны. Но что я могу сделать? Я все та же Иней, и ничего более.

Я – ангел, что потерялся в гранях плоскости своей бессмертной души.

Чувствовал ли хоть кто-нибудь подобное омерзительное ощущение невыносимой потери? Будто бы внезапно теряешь то, что всегда было с тобой. Внутри остается лишь зияющая пустота и едкая горечь, которую никак нельзя оставить без внимания.

Я продолжала выполнять свою работу, но мое смятение ощущали даже те, чьи души оказывались в моих руках. Как люди могут с такой ясностью понимать, что гложет стоящего перед ними ангела? Почему я не могу того же?

И почему я надломилась после обычного переселения душ?

Не хочу ничего чувствовать. Ничего.

Мне нужен лед. Нужен внутренний холод, окрашивающий голос прозрачными красками.

Но как заморозить огромный вулкан, извергающий из своих недр расплавленную кору земли? Мне бы усыпить его, дабы не обжигал он своей яростью. Хотя даже это кажется невыполнимым.


Я знаю, что Ридель наблюдает за мной. В его голове проносятся мысли, относящиеся к моему будущему, которые, кажется, не слишком его радуют.

Будущему?

У меня нет будущего, ведь я – бессмертна. Ангел, живущий без времени.

Прошлое, настоящее, будущее – всего этого не должно существовать. Для меня.

Так почему я начинаю сбиваться с этой мысли?


- Иней? – осторожно позвали меня. Светла обеспокоенно разглядывала мое лицо.

Обеспокоенно? С каких пор я понимаю ее эмоции?

- Что-то не так?

- Ты странно ведешь себя в последнее время. Ридель сказал, что …

- У меня все хорошо.

Мои слова выглядят неуместно и жалко. В них явственно видны эмоции, которые не скрыть безучастной маской. Мне противны слова лжи, слетающие с моих губ. Ангелы не лгут, мы не умеем этого.

Могу ли я называть себя ангелом?

Светла не верит моим словам. Это не удивляет – я словно пытаюсь выдать белые пятна на стене за ее чистоту, хотя на деле она забрызгана краской.

После недолгого и определенно недоуменного молчания ангел аккуратно взяла меня за руку. В ее ладони жило суховатое тепло, как у тлеющей лучинки, которое не могло согреть меня, но постоянно напоминало о том, насколько холодны мои бледные пальцы.

- Ридель сказал, что мне нужно кое-куда тебя отвести. Он отправится с нами.

- Куда? – может, Ридель собирается скинуть меня с небес? Это одновременно будет и хорошо, и плохо. Я заслужила этой кары, какой неприятной она бы не была.

- Ненадолго.

Взлетев, мы отправились в мир смертных. Мне хотелось сказать Светле, что ее ответ относится к времени, а не к местонахождению, но она, как мне думается, сама толком ничего не знает.

Когда мы пролетали над человеческим городом, к нам присоединился Ридель. Мы не поприветствовали друг друга, поскольку это было совершенно излишним, но напряженное молчание, тотчас окружившее нас, было показателем странности происходящего.

Город, наполненный высокими домами и обитых сталью повозок, уже покинул нас. Теперь же под нами раскинулись поля. Трудно сказать, выращивают ли здесь люди культурные растения, но выглядит это впечатляюще. Напоминает о Рае Сары, где ты стоишь посреди бескрайнего пшеничного поля.

Налитые золотом колосья достают до груди, изредка покачиваясь в такт музыке ветра. Небо над головой янтарное – прекрасный оттенок, который, однако, почему-то внушает опасения. Будто бы сейчас, прямо над тобой, начнется метеоритный дождь, который не оставит от этого позолоченного великолепия ни единого колоска.

Но это поле было другим. Заснеженным, хотя сквозь холодную вату были ясно видны какие-то растения. Напоминающим о…

- Ридель. Зачем мы здесь? – позволяю себе вопрос.

Ни Ридель, ни Светла не обернулись ко мне, хотя ангел все же ответил – все тем же холодным голосом, который должен быть у каждого из нас.

- Для твоего успокоения.

Больше он ничего не сказал. Я почувствовала, как вулкан моей души вновь начинает извергаться. На этот раз имя моей эмоции – раздражение.

Его слова об успокоении, как ни странно, не успокоили меня. Звучит забавно.

Ридель умеет и любит говорить ничего не значащими загадками. Ответ я получила, и, в отличие от объяснений Светлы, он соответствовал моему вопросу. Хотя все равно я немного нервничаю.

Поля резко перешли к огромным лесам, что закрывают своими могучими кронами суетливую жизнь там, на земле, от посторонних глаз. Поселения древесных гигантов растянулись до самого горизонта, хотя их и прерывало что-то. Скорее всего, река.

Мои слова подтвердились, хотя я никак не ожидала того, что мы начнем неожиданно снижаться, перелетев ее. Крылья наши были нематериальны, потому сквозь них проходили предметы, но все равно, лететь в густой чаще елей неудобно, даже когда ты можешь частично проходить сквозь некоторые тонкие ветки.

Я не понимаю, зачем мы здесь. Может, здесь живет несколько людей, чьи души настолько разные, что требуется три ангела? Но Ридель не контактирует со смертными, он наблюдает лишь за рабочими ангелами. Что тогда?

Внезапно мы остановились и повисли в воздухе. Можно не беспокоиться, что нас заметят, очертания ангелов различают лишь те, кто стоит на пороге смерти.

Но меня не покидает ощущение, что мы прилетели с определенной целью, будто выискивая кого-то.

Хруст снега и треск веток отрезвил меня. К нам кто-то приближался. Это может быть животное, но, судя по тому, что можно было различить медленные шаги, шел человек.

- Надо мною, надо мною скромно ангел пролетает,
Я зову его судьбою, и о нем я много знаю.
Подо мною, подо мною быстро смертный пробегает,
Я живу на небосводе, но о нем не забываю!

Эта песенка что-то всколыхнула во мне.

«…- Поскачут весело зайчатки, образуя круг!
Спросят все наперебой: «Кто же, кто твой друг?».
Я отвечу: «Это ангел, спустившийся с небес».
Засмеются зайчики: «Каков же ты глупец!»…»

Из-за огромной еловой лапы высунулась голова в нелепой меховой шапке, из-под которой ниспадала густая волна светлых волос. Они достигали лопаток и выглядели немного лохматыми. Фигура человека была довольно высокой, что было вполне естественно.

Из густого ельника к нам вылез юноша лет семнадцати. На спине его была вязанка веток, которую он тут же начал дополнять найденными на полянке палками. Несмотря на энергичную работу и явный холод, юноша улыбался и беззвучно напевал песенки. Его лицо выглядело счастливым.

На лице светились светло-серые глаза, которые бросили на меня один-единственный взгляд, который, правда, прошел как бы сквозь мое тело, но все равно позволил понять.

- Кристин… - шепнули губы до того, как я осознала это.

Ридель безмолвно кивнул, не отрывая глаз от совершенно счастливого паренька собирающего хворост. Вскоре он поднялся и ушел обратно, а мы последовали за ним.

- Теперь ее зовут Холден, - Светла улыбалась, отчего ее волосы засияли чистейшим золотом, - И она – мальчик!

- Я заметила, - отзываюсь с некоторым раздражением, внимательно разглядывая тепло одетую фигуру перед собой.

В нем чувствовалась Кристин. Каждое движение или улыбка были ее, это заметно для ангела, что так много времени проводила рядом с ней.

- Сколько ей… ему лет?

- По-моему, семнадцать исполняется, - задумалась Светла.

- Прошло семнадцать лет? – в моем вопросе не было удивления. Для человека и ангела время течет по-разному. Даже если это очень запутавшийся ангел.

Но то, что Кристин… то есть, Холден, живет теперь в лесу, немного напугало. Выглядело это как шутка, правда, не с юмором, а, скорее, с сарказмом. Это то же одиночество. Там, где нет людей, и грустно падает первый снег.

Мы следовали за юношей не очень долго, но он успел немного запыхаться. На опушке стоял деревянный домик, довольно-таки большой по размеру. Сначала меня накрыло пугающее чувство дежавю, но потом я услышала детский смех.

Вокруг домика бегали три ребенка, кидаясь небольшими комочками снега. Они весело смеялись и, заметив Холдена, бросились его обнимать. С юноши слетела шапка, вязанка тоже опустилась на землю – старший брат обнимал младших детей, среди которых была только одна девочка.

- Ребята, идите в дом! – пропел чистый женский голос из едва приоткрытой щелки двери.

- Сейчас! – хором отозвались дети и, переглянувшись, засмеялись.

В дом они, однако, не спешили. Холден унес хворост в небольшой сарай за домом, а остальные, по всей видимости, решили дождаться брата и еще немного поиграть.

- Вы что, не слышали маму?! – грозно крикнул черноволосый мужчина из окна. Каким бы строгим он не выглядел, дети лишь состроили ему рожицы и побежали в дом.

Холден тоже собирался зайти, но тут ему послышался тихий девичий голос.

- Ради такого счастья стоило пройти тяжесть прошлой жизни, смерти и Рая?

- Безусловно, - ответила другая невидимая девушка, чей голос показался юноше смутно знакомым.

Пожав плечами, Холден пошел домой, окунаясь в любовь своей семьи.

Кто знает, почему он услышал этот разговор? Потому что умрет вскоре? Или ему было суждено услышать это?

А может, Кристин хотела убедиться, что старая подруга помнит о ней?

Не знаю. Единственная мысль, что крепко засела в моей голове, это: «Я хочу снова стать человеком!».



Глава девятая. Ангел Иней или Воспоминания об Инге.


«- … И вот именно таким мне представляется Рай! – выпалила я, стараясь пригладить взлохмаченные волосы. Сердцебиение ускорилось, вызывая неприятную испарину на лбу, плавно переходящую в капли пота, стекающие по вискам.

Поэтому я и не люблю нервничать. Тело предательски обличает мои настоящие эмоции, которые, к сожалению, не спрятать за маской холодного умиротворения. Все слышат мое дыхание, видят блестящее лицо.

Чувствуют мой страх.


На меня смотрит огромное количество людей. Большая часть из них – мои ровесники, с которыми я постигаю различного рода премудрости: науки и жизненного опыта; однако немало здесь и взрослых, что не могут упустить возможности прийти на наш урок.

Урок, на котором дети высказывают свои мнения, раскрывают души.

К сегодняшнему дню мы должны были приготовить рассказ о своем видении Рая. Как сказала моя мать: «Быть может и есть общепринятые идеалы, но все же, для каждого человека счастье скрыто в своем».

Прекрасные слова.

Но почему все вокруг продолжают повторять то, что и так известно всем? Зачем в очередной раз рассказывать о саде, где всегда царит лето? К чему нам одни и те же разговоры о «волшебных» фруктовых деревьях, наделяющих нас красотой или мужеством?

Почему Рай не может быть… изменчивым?..».

***

«-… Ты напугала старейшин своими смелыми речами, - обеспокоенно озираясь, прошептала Лисель, - Я слышала, как они потом говорили о вольнодумии или чем-то таком.

- Наверняка назовут еретичкой, - раздраженно дергаю плечом и продолжаю глядеть себе под ноги. Я пыталась казаться отстраненной, но успокоить подругу мне так и не удалось. Никто лучше Лисель не знает о том, каково быть под опалой старейшин.

Ведь ее считают ведьмой лишь потому, что у нее рыжие волосы.

К счастью, пока никто не пытался сжечь Лисель на костре, однако вряд ли ее оставят в покое. Ближайшая эпидемия – и в девочку вновь полетят камни.

Кажется, подобная судьба ожидает и меня…».

***

- Нет, вы слышали, что болтала эта несносная девчонка?! – сребробородый мужчина возмущенно тряс кулаком, пытаясь как можно ярче выразить свое негодование. Изо рта его поминутно вырывались брызги слюны, явно сбегающие от поднадоевшего негатива своего владельца.

- «Рай похож на коридор с комнатами», - пискляво изобразил он девочку, - И ведь не постеснялась заявить подобное перед всем честным народом! Да ее за такие слова надо…

- Что «надо»? Казнить? Бросить к голодным псам? – насмешливо перебил его моложавый мужчина, привычно проводя ладонью по сверкающей лысине, - Сделаем ей что-нибудь – и вся община взъярится. Начнутся бунты, крики, полетят камни, а может даже и головы…

- Из-за одной десятилетней девочки? – недоверчиво просипел подслеповатый старичок. Никто точно не знал, зачем его поставили на пост старейшины, ведь он не имел ни своего мнения, ни какого-либо жизненного опыта, несмотря на преклонный возраст. Склероз ли был тому причиной, или же все дело в долгом отшельничестве – неизвестно, однако старичка всегда легко было в чем-то убедить и использовать его простодушный голос, как решающий.

- Важна не эта глупышка, а сам факт того, что ее заставили замолчать. Несмотря на общность мнения, жители ратуют за свободу слова.

Все старейшины вздохнули.

Сколь сильно они желали задавить девичье вольнодумие, еретические бредни, что с трудом можно было представить детским воображением!

- Подождем того времени, когда Инга станет старше, - подвел итог лысый мужчина, - Быть может, наш страх не имеет никакой логики?

***

- Это мир, наполненный дверями, висящими в воздухе! – нараспев произнесла хрупкая девочка, поминутно заглядывая в листочек бумаги. Детские руки взволнованно мяли и без того истертую вещь с практически невидимыми вереницами слов, - Открываешь дверь, а за ней – комната! И там…

- Живет человек, что в полнейшем одиночестве пробует свое счастье на вкус, - перебила ее седовласая девушка, не отвлекаясь, впрочем, от чистки картофеля.

- Инга! – возмутилась девочка, топая ногой. Золотистые волосы, перехваченные голубой лентой, взметнулись и вновь легли на покатые плечи.

- А что? Могла бы и свое придумать, Лири.

Лири лишь насупилась в ответ, понимая, что старшая сестра, в очередной раз, была права.

Могла бы. Придумать восхитительную историю, заставляющую старейшин едва ли не креститься, а детвору – возбужденно носиться, преданно заглядывая в лицо удивительному рассказчику.

Только вот Лири не обладала фантазией. Она не понимала, как десятилетний ребенок сможет придумать идеальный мир, потому слепо повторяла за сестрой.

Какая разница, как выглядит Рай, если они все живы?

- Ой, фу, у нас что, сегодня опять будут овощи?! – юркий мальчуган, лет пяти, нагло заглянул в кастрюлю, где возвышалась гора различного вида корнеплодов. Получив заслуженный подзатыльник от старшей сестры, он отскочил и не преминул скорчить рожицу.

- Они вкусные, полезные и, что самое главное, дешевые. Не смей привередничать, Ронни, не то заставлю съесть проросшее просо.

Угроза сработала – как всегда, впрочем. Ронни убежал с дикими воплями, унося с собой и Лири, оставляя старшую сестру в одиночестве.

Инга вздохнула.

Прошло уже шесть лет с того памятного выступления, но она все равно продолжает чувствовать давление голосов, шепчущихся за спиной. Продолжает ощущать на коже взгляды, которые никак не удается интерпретировать, так что приходиться опускать голову, дабы не видеть их вовсе.

Однако и это не помогало.

На сегодняшний день Инга официально считалась самым странным жителем общины. Старейшины называли ее Блаженной, сверстники – Помешанной, одни лишь малыши, еще не осознающие всех правил чудовищно несправедливого мира, да неизменная Лисель, всегда поддерживали девушку с серыми волосами.

Седые локоны служили еще одной причиной для иррациональной неприязни – Инга выделялась не только полным пренебрежением сложившихся устоев, но и внешностью, пропитанной чудаковатостью. 

Даже пресловутая любовь к овощам казалась окружающим дикой. И почему все считают, что нужно обязательно есть только лишь мясо, если ты – мужчина, или сладкие фрукты, раз уж относишься к женскому роду? Это глупо.

Но, к сожалению, так считали лишь те, чей голос не имел никакого значения. 


Инга вздохнула еще раз и аккуратно провела пальцем вдоль лезвия ножа, очищая его от частичек кожуры и грязи. Сверкнула сталь, любезно отражая на своей поверхности чуть размытое худое лицо.

«Немощь» - так называла себя девушка. Излишне бледная кожа, излишне светлые волосы, излишне худощавое тело… Слишком много излишеств. Неприятных, к тому же.

Лишь глаза, чей цвет перешел Инге от матери, неутомимо радовали девушку. Лири и Ронни унаследовали карие глаза отца, чем беспрестанно гордились.

Но как можно любить этот странный оттенок? Приземленный и скучный. Как хлеб, который забыли посолить.

Но Лира и Рональд так не считали. Они были самыми обычными детьми без чудных фантазий и вкусовых предпочтений – гордость родителей, спокойствие старейшин. Легко внушаемые, наивные и счастливые.

Просто дети.

Инга знала, что можно за них не беспокоиться – брат с сестрой не внушают опасений, в них не полетят камни, пущенные задиристой рукой очередного глупого ребенка – но все равно продолжала бояться.

Легко ли им будет жить в этом жестоком мире?


Внезапно нож соскользнул с влажной гладкости клубня и оставил на пальце девушки длинный кровавый след. Вспышка боли, плавно переходящая в досаду – это все, чего смогла добиться вероломная сталь.

Когда ты проживаешь жизнь в душевных муках, в извечном беспокойстве за родных и близких по духу людей, физическая боль кажется ничтожной.

Но палец нужно перебинтовать.

***

Страх смерти естественен для любого живого существа.

Так рассуждала Инга, глядя на алые осколки самой себя, ярко сверкающие на бледной ладони. Девушка даже не подозревала, какой подарок преподнесет ей внезапный кашель.

Нужно успокоиться. В нескольких каплях крови нет ничего особенно пугающего.

Все
Будет
Хорошо

И пусть разум продолжал шептать холодные успокаивающие фразы, не приносящие ничего, помимо леденящей пустоты, рука продолжала нервно дрожать. Кисть, плечо, предплечье – все исходило в какой-то предсмертной судороге, медленно переходящей к остальным частям тела. Вот и челюсть заиграла безумную мелодию, больше напоминающую какофоничное смешение пугающих звуков. Глаза заволокло полупрозрачной пеленой, что разбивала редкие лучики солнца на радостные светло-желтые сполохи. Веки попытались избавиться от раздражающего соседства и столкнули нечто, оказавшееся каплями влаги, по щекам вниз.

Теперь на подрагивающей ладони сияли прозрачные слезы, затмевающие собой уже высохшие багровые осколки.

Капли были похожи. Соленые, да и, к тому же, части Инги. Только вот смысл несут разный.

Слезы – это горечь, боль, одиночество. Страх, уныние и даже злость. Слишком яркое счастье, веселые пучки смеха, щекочущие ресницы – все это скрыто в прозрачной и почти незаметной влаге.

Кровь – это другое дело, потому как несет в себе лишь одно, простое и понятное для всех значение. Смерть.

Пальцы сворачиваются в клубочек, скрывая за собой следы умирания молодого тела.

Смыть грязь с ладони и забыть обо всем – разве не отличный выход?

Это ведь так просто.

Никто ничего не узнает.

И можно будет до самого конца убеждать себя в том, что кровь ей только почудилась.

Только это, к сожалению, будет всего лишь глупый самообман.



Глава десятая. Ридель или Воспоминания об Инге.


Люди.

Суетливые и порочные существа. Готовые впиться друг другу в глотки ради нескольких кусков переработанного дерева.

Затыкающие всех, кто имеет наглость иметь собственное мнение.

Закрывающие глаза на страдания своих сородичей.

Как среди подобного омерзительного общества выживают люди с ангельской душой?

Как же суров бывает Отец. Отправлять воплощение добра и справедливости туда, где живут существа, что злее старой крысы, подлее шакала и кровожаднее одинокого волка…

Но, быть может, именно это и требуется чистой душе, чтобы наполниться кристальным холодом и чарующей отстраненностью?

Кто знает. Это мне неведомо.

Единственное, что меня сейчас должно интересовать – душа девушки, что скоро сбросит оковы бренного тела, дабы стать одним из посланников Божьих.

Происходит подобное редко, так что не часто мне удается навестить мир смертных. Как Надсмотрщик за рабочими ангелами, я не могу часто покидать Рай, хотя это немного печалит.

Наблюдать за миром смертных довольно-таки интересно – эти нелепые создания отчаянно пытаются создать все новые и новые способы облегчения своей непродолжительной жизни. К чему?

Своими неуклюжими попытками улучшить то, что и без того идеально, ведь создано Богом, они лишь уничтожают мир, вверенный им щедрым Отцом.

Портят. Губят. Отравляют.

Когда, интересно, земля под их ногами взбелениться и сбросит обнаглевших букашек? Вряд ли это скоро произойдет.

Лепить новый мир очень непросто.

***

Я вижу её. Узнаю в мановении ока, хотя никогда не видел прежде.

Не важна смертная оболочка. Цвет волос или глаз. Строение тела или очертания фигуры.

Чтобы разглядеть в смертном ангела нужно не слышать, а слушать.

 Не смотреть, а видеть.

Не прикасаться, а чувствовать.

Интересно, если бы люди могли бы то же, что и я, как они поступили бы? Возвеличили бы эту хмурую девушку или покалечили бы ее?

Однако интерес мой тут же пропадает, когда я вижу взгляды окружающих, направленные на будущего ангела.

В этой общине царит второй вариант.

Определенно.

***

Порой я испытываю желанию покончить с этим.

Инга, так зовут девушку, никак не желает расставаться с жизнью. Всей душой верит во внезапное исцеление от неведомой болезни, тщательно скрываемой ею от окружающих.

На моем мраморном лице с трудом прорезается легкая улыбка. Наблюдать за этим человеком смешно, глупо, но, вместе с тем, любопытно. Постепенно я привыкаю к ее седым волосам и радужке.

Кажется, теперь я знаю, отчего появляются облака.

Просто Отец отламывает кусочки неба и дарит их людям, дабы они всегда могли помнить о Нем.

Облака – это сотни и тысячи голубоглазых людей.

***

Кашель.

Я прикрываю глаза, пытаясь отрешиться от этого страшного звука. Мелодия умирающего тела – совсем не тот аккомпанемент, который желаешь услышать во время живительного восхода солнца.

Только вот Инге все равно.

Она не знает, что с каждым новым суховатым скрежетом, издаваемым ее израненным горлом, ангельская душа ударяется о сдерживающую ее ауру. Сколь похоже это на безумные попытки птицы сбежать из своей клетушки!

Понемногу я начинаю злиться на волевую девушку, что с каждым днем выглядит все лучше, на деле умирая внутри. Она не желает смерти – это видно в каждом жесте, в каждом взмахе руки и наклоне головы, в каждом объятии, адресованном родителям, сестре, брату и подруге.

Только вот я уже здесь, стало быть, ее надежды тщетны.

***

Инга обернулась. Последние несколько недель в ее душе жило ощущение чьей-то близости. Кто-то очень внимательный не сводил с нее пронзительного взора, от которого тело сотрясало в ознобе. Казалось, что это Смерть учтиво сжимает ее плечи, незримо напоминая о своем нетерпении.

Никто не замечал ее угасания. От расспросов матери и Лисель о бледном внешнем виде удавалось уйти одной лишь улыбкой и легкой переменой разговора. Отец и младшие вообще не обращали на подобное внимания, привыкнув даже к постоянному кашлю Инги, не придавая ему особого значения.

С одной стороны, жить так было намного проще. Отсутствовали реки жалости, разбивающиеся от легких камешков лицемерия, не было и постоянных грустных взглядов, наполненных отчаяньем, и всех этих вопросов о самочувствии, которые, в общем-то, не отличались особым разнообразием.

С другой стороны, Инга еще никогда не чувствовала себя настолько одинокой. Как будто между ней и окружающим миром выстроилась огромная стена.

Нет, даже не так.

Это глубокая траншея.

Инга видна, как на ладони, но никто не в силах ей помочь. Остается лишь улыбаться и повторять одни и те же, глупые, избитые фразы.

У меня все хорошо.

От этих слов в голове вставал ком, будто девушка пыталась проглотить кусок глиняной чашки. Старательно прожевывая окаменевшую землю, она вымученно продолжала выглядеть здоровой.

И, как ни странно, у нее это неплохо получалось.

***

- Господи, Всевышний, я умоляю тебя, - до чуткого уха Риделя долетел надтреснутый шепот, - Если я заслужила Рай, то позволь мне никогда не оставаться одной. Я этого не вынесу…

Инга упала на колени перед речушкой, что безмолвно жила в лесу, омывая коренья старых деревьев. Река была равнодушна к бессмысленным мольбам человеческого существа, ей были безразличны и сдавленные сухие рыдания, превращающие миловидное когда-то лицо в отвратительную маску, испещренную глубокими бороздами эмоций.

Даже кашель ничуть не смутил ее. Вода смиренно приняла капли крови умирающего тела, разделяя их на крошечные частицы и унося в противоположные направления. Если тело, обессилев от бесполезной борьбы, упадет в реку… Что же, она примет и это.

Заполнит опустевший сосуд для души своим дыханием, наполнит изысканной голубоватой бледностью, расчешет волосы. Убаюкает, как свое дитя, и понесет в своих объятиях прочь из этого леса…

Если эта девушка, конечно, упадет.

Однако Инга была упрямой. Настолько упрямой, что даже ангел недоуменно качал головой, глядя на ее старания.

Девушка почти упала в воду, спокойно ожидающую ее незамысловатой кончины, но, в последний момент, ухватилась за землю, вгрызаясь в нее пальцами и ногтями.

Инга смотрела на свое отражение в воде. Просто наблюдала, как ребенок, следящий за передвижениями большого жука.

Она верила, что если умрет, то это будет не напрасно.

Из последних сил надеялась, что кто-то неведомый придет и спасет ее. Уберет прилипшие от пота волосы со лба, сотрет слезы со щек, вытрет кровь.

Утешит.

Но также Инга понимала, насколько глупы подобные ожидания.

Никто не придет.

Никто не знает, где она.

Девушка моргнула и расслабила руки. Она не хотела убить себя, нет.

В ней, как и прежде, горел огонек непоколебимой решимости.

Просто вода блестела столь маняще… Да, во всем виновата она.


Инга упала в реку, так и не узнав, что лысый старейшина облегченно вздохнул и отправился обратно, в общину. Их душевному спокойствию больше не будет угрожать Блаженная – странная еретичка с очень спокойным лицом.

Порой старейшине виделись Божьи крылья за ее спиной, но, пожалуй, все дело было в недоброкачественном освещении. Откуда у Безумной возьмется дар Небес?

***

Инга открыла глаза, почувствовав холодное прикосновение к плечу.

Странно, ведь после падения в реку все должно казаться слишком горячим, разве нет?

- Поднимайся. Я и так слишком долго ждал тебя, - внезапно над девушкой склонилось юношеское лицо.

Незнакомец было словно вырезан из необъятной льдины – столь суровы и холодны черты его лица. Даже фиалковые глаза, что должны быть яркими и искрящимися, казались мертвыми, словно принадлежали чучелу какого-то животного.

Инге многое хотелось спросить у юноши, что настойчиво пытался поднять ее с земли, с непонятной эмоцией вглядываясь ей в лицо. Многое, но почему-то с губ не слетало ни единого звука, кроме, разве что, свистящего дыхания.

Тело казалось невесомым, будто парящим, хотя ноги отчетливо чувствовали мягкую твердь приречной земли, отдающую тухловато-влажным запахом.

Однако, опустив глаза, Инга поняла, что ее прежняя жизнь разлетелась на множество осколков.

Будто разбитое зеркало, продолжающее насмешливо отражать растерянное лицо.

Кто разбил его? Не имею ни малейшего понятия.

Вот только это мои руки в крови.

На Инге, вместо привычной одежды, развевалась белоснежная туника, не скрывающая голых ног и рук.

Во рту более не было противного привкуса крови.

Не было жара и противно потной кожи.

Не было ничего.

Только лишь умиротворение.

И ангел с развевающимися черными волосами.

- Отныне твое имя – Иней, - спокойно изрекло крылатое существо, чью пернатость столь внезапно обнаружила мертвая девушка, - И ты – ангел.

Инга моргнула, пытаясь прояснить сюрреальный туман, окруживший ее мысли. Происходящее казалось странной и воистину дурацкой шуткой, однако являлось неоспоримой правдой.

Реальностью.


Ангел Иней. Так теперь меня зовут.



Глава одиннадцатая. Капель или Ответы на мои вопросы


- Инеем окутаны тысячи сердец…
  Для всего живого предскажем мы конец!
  В округе нашей смолкнут все людские души,
  Холод – ничего для них нет на свете хуже!

Светла громко напевала, раскрашивая белое полотно переплетением нитей. Тонкая стальная игла в ее руках вспарывала несчастные куски ткани, даруя ей возможность взрастить в себе семена диковинных цветов.

Вышивает.

По правде говоря, мне необычно видеть ее такой – почти домашней, с высунутым языком и внимательными глазами, прослеживающими за каждым движением иглы. Тонкие пальцы крепко, но, вместе с тем, аккуратно, держали пластиковый ободок – рамочку, натягивающий ткань.

Это нужно для удобства.

Ободок называется пяльцами.

К слову, его пришлось одолжить у Элен. Мы со Светлой не смогли точно передать Пустоте, что именно нам необходимо. Я никогда не бралась за вышивание, а Светла… она привержена смене настроений.

- Иней, а тебе не холодно? – от неожиданного вопроса мое тело вздрогнуло.

- А должно быть?

- Ну, не знаю… - девушка задумчиво посмотрела на меня, а потом засмеялась, - Мне просто показалось это забавным. Инею ведь не бывает холодно?

Мне нравится видеть ее смех.

Пусть не всегда я понимаю, чем именно он вызван.

Мне просто нравится видеть, как лицо, кажущееся почти неподвижным, фарфоровым, становится до невозможности живым. Подле Светлы всегда уютно, как возле гудящего камина, однако смех ее кажется россыпью зажженных бенгальских огней.

Стоит лишь приглядеться – и увидишь мерцающие искры, танцующие в воздухе.

Что спросила Светла? Холодно ли мне?

Нет, мне не холодно. Я бы даже сказала, что внутри меня царит почти прямо противоположное явление.

Оттепель.

Моя душа, скованная ледяными цепями крыльев, словно начала оттаивать, мерно, капля за каплей, освобождаясь от поднадоевшего гнета. Кажется, скоро внутри меня начнут петь птицы и распустятся цветы.

Подснежники.

Этот странный переход – от инея к капели, пугает. Постепенно разрушаются айсберги – устои моего сердца, глаза более не походят на куски промерзшего кислорода.

Нет, теперь они – само небо.

Как раньше.

Когда я еще была жива.


- Знаешь, что про тебя говорят души? – Светла задала очередной вопрос, наполненный внезапностью, - Что их забирал ангел.

- Это странно? – уголки губ дергаются, едва не рождая улыбку.

- Конечно! – я не смотрю на девушку, однако догадываюсь, что сейчас она сверлит меня взглядом, полным негодования, оторвавшись от своей вышивки, - Никогда прежде тебя не называли ангелом! Только «девушка» и даже «Смерть»… Ты никогда не производила впечатления ангела, описанного религией и живущего в мечтах людей! Что случилось сейчас?

Судя по шуршанию, Светла отодвинула от себя полотно. Наверняка не сводит с меня глаз, желая услышать один ответ на неровный строй собственных вопросов.

- Я просто улыбаюсь им.

- Улыбаешься?

- Да. А что-то не так?

Честно говоря, я ожидала любого исхода этого разговора. Упреков, криков о предательстве, непонимающего взгляда, соглашающихся слов, пропитанных сомнением – чего угодно.

Но не того, что маленький комочек света начнет хохотать, превращая Пустоту в наполненное солнцем место.

Что же смешного было в моих словах?

Ведь так не должны рассуждать ангелы… разве нет?

- О Господи, нет! – Светла смаргивала выступившие слезы – осколки неожиданного веселья, - Так и должно быть.

- Разве? – забавно, но именно в моем голосе слышно сомнение.

- Ну конечно! Ведь мы – не ангелы, а всего лишь посланники. Мы – души людей, одаренные Божьей милостью, не более. Ангелы и люди – совсем не одно и то же, неужели ты не понимаешь?

Я продолжала смотреть на Светлу, чувствуя, как внутри меня начинает что-то просыпаться.

Нет, скорее бушевать, поднимаясь из глубоких недр моего сердца.

Как медленно просыпающийся вулкан.

Я – Этна.

- Наша задача – посланников – состоит в том, чтобы забирать души определенных людей в Рай. И люди эти обязательно должны походить на нас, но не внешне, конечно, а тем, что внутри. При жизни ты была несчастной и непонятной для остальных, потому все твои подопечные души одинаково несчастны. И улыбаемся мы им оттого, что счастливы их освобождению от оков бренного тела.

Мой взгляд внимательно изучает туманный пол под ногами.

- Ты – не Ридель, Иней, - уже тише и гораздо мягче проговорила Светла, - И ты никогда не сможешь стать такой, как он, сколько бы усилий не было приложено. Тебе удавалось играть роль ангела достаточно долго, ты смогла забыть то, что доступно смертным, и недоступно бессмертным – эмоции. Так не должно быть, ведь стоило бы произойти тому, что нарушило твой внутренний покой, ты бы разбилась, словно стеклянная ваза.

Мое молчание кажется мне самой гулом – громким, давящим, я чувствую взгляд лучшего друга лучше, чем тунику на своей коже.

- Ты даже не представляешь, как сильно мы боялись за тебя все это время… - тихий шепот показался мне спусковым крючком, пробудившим мою душу от долгого сна.

Снег растаял и превратился в слезы – прохладные слезы, впервые за долгое время не замерзающие на лице, а свободно стекающие вниз, поглощаясь гостеприимной тканью моей одежды.

Я ничего не говорила.

Я просто таяла.

Так Иней превратилась в Капель.



Эпилог. Капель или Я всегда знала это.


Сегодня над городом наконец-то остановилась ясная погода. Она никуда не спешила, не распугивала жителей холодным ветром, не закрывалась тяжелыми кучевыми облаками. Просто была, и это радовало.

Правда, из-за ласковых солнечных лучиков начинает таять снег, грозясь залить улицы талой водой и потоками растаявшей грязи, но, к сожалению, это незыблемый процесс, проверенный временем.

Как бы ни радовала меня зима, она всегда сменяется весною. Твердое правило, усвоенное мной, но все равно смущающее.

Когда привыкаешь к холоду и извечно белому пейзажу, нечто новое пугает – все боятся резких перемен. Но, вместе с тем, ждут их с нетерпением, и, словно стараясь ускорить бег времени, снимают шапки и меняют пуховики на куртки, хотя пока еще слишком холодно.

Окна более не разрисованы холодом, нет, бывший иней стал капелью и капает теперь с карнизов домов, навстречу гостеприимной земле, ждущей его с нетерпением. Воздух наполнен чарующей свежестью и теплотой, словно только что испеченный мятный пряник.

Я аккуратно переступала через лужи, хотя дело это оказалось тщетным – когда перед тобой не дорога, а море, сухим остаться практически невозможно. С нетерпением жду прихода тепла – все станет сухим и постепенно позеленеет.

Это куда лучше, чем мокрая серость.

Терпеть не могу серый цвет.

Почему-то он вызывает во мне смутное чувство тревоги и какой-то несуразной тоски.

Дежавю.

Нет. Какое-то другое слово.

Иногда, когда я смотрюсь в зеркало, мне кажется, что отражение должно быть иным. Но вот каким именно? Этого я не могу вспомнить.

Подобное беспокоит меня все меньше, с каждым годом отдаляясь на все большие расстояния. Слишком много всего происходит в моей жизни – нет времени для того, чтобы задумываться над всякой ерундой, творящейся у меня в голове.

Неважно это все.

Неважно.

Гораздо больше значимости несет в себе пакет, медленно раздирающий мои многострадальные пальцы. Там лежат продукты, из которых мне сегодня предстоит смастерить тортик для моей маленькой сестренки, Лиззи.   

Гораздо больше значимости несут в себе бумажные гирлянды, смастеренные Руди – самым младшим ребенком в нашей семье. Они наверняка будут кривоватые и сплошь залитые клеем, однако от этого они не станут хуже, ведь содержат в себе намного больше, чем кажется на первый взгляд.

Гораздо больше значимости несут в себе мамины руки, испачканные в краске. Они никогда не отмываются, поскольку часто погружаются в цветастые субстанции различного рода – мама работает дизайнером, потому часто помогает что-нибудь красить.

Эти разноцветные руки сейчас крепко сжимают нож, стремительно разрезая овощи, фрукты, вареные яйца и мясо – все, из чего можно приготовить салаты. Мама любит готовить, так что вряд ли мне посчастливиться помочь ей.

Гораздо больше значимости несут в себе папины морщинки. Когда он улыбается, а в праздники с его лица никогда не сходит улыбка, они складываются в причудливый рисунок, прямо-таки дышащий теплом и радостью.

Когда я стану старше, то, надеюсь, мое лицо тоже облагородится этим специфическим рисунком, обточенным временем. 

Много чего важного есть в моей жизни. Куда более важного, чем то, что на слово «иней» я порой откликаюсь. Куда важнее глаз, которые, как мне кажется, изначально были более холодного, бирюзового оттенка, хотя никогда их цвет не менялся, оставаясь голубым. Важнее моего черного кота, что назван мною странным именем «Ридель», хотя я понятия не имею, что означает это слово.

Потому мне стоит позабыть о том, что любит вызывать вопросы, и заняться чем-то более подходящим.

Например, своей жизнью.

* * *

Инга думала о многих вещах. Размышляла, анализировала, пыталась найти неуловимый контекст, а потом снова будто опускала руки, вливаясь в поток бесконечных будней.

Девушка не могла и подумать о том, что ее навещают – две крылатые тени, внимательно наблюдающие за ее благополучием. Выискивающие хоть каплю недовольства на бледном лице, хоть крошечный отголосок болезни, погубившей ее прошлую жизнь.

Искали, но не находили, вновь и вновь облегчено выдыхая.

- Она назвала кота твоим именем! – тихо смеялся маленький комочек света. Его крылышки, казалось, в прошлом принадлежали бабочке – столь невинны были их юркие движения.

Вторая тень напоминала ворона, хотя в ней не было ничего от этой пугающей птицы. Ее фиалковые глаза внимательно разглядывали умиротворенное лицо Инги, расслабленное глубоким сном.

- Думаю, в этом мире Иней будет счастлива. И мы, наконец, получим посланника, разбирающегося в своей работе.

Во второй тени не было ни капли укоризны или же сомнения – она четко видела перед собой ангела, но совсем не того, что жил в Раю несколько сотен лет.

Перед ними было нечто, совсем иное.

- Помилуй, Ридель! – засмеялась Светла, помахивая чешуйчатыми крыльями, - Иней? Неужели ее ты видишь перед собой?

Черноволосый ангел слегка улыбнулся и позволил себе еще раз взглянуть на спящую девушку, словно желая убедиться в своей правоте.

- Да, это не Иней, - промолвил, наконец, он, - Это Капель. И мне это очень хорошо известно.

Тени взмахнули крыльями и покинули свою давнюю подругу, наполняя тишину едва слышным шуршанием перьев.

Они не знали о том, что Инга не спала и внимательно слушала невидимые переливы странно знакомых голосов. Сердце ее гулко стучало в груди, задавая вопросы, на которые девушка не знала ответа.

Ридель? Иней? Капель?

Кто стоял за ее окном темной ночью?

Устало вздохнув, Инга перевернулась на другой бок и уснула.

Просто уснула.

Бессмысленно задумываться над тем, чего никогда не поймешь.

Все равно, все это давным-давно утеряло свое значение.

Когда-нибудь крохотная льдинка с хрупкими крыльями покинет это тело.

Когда-нибудь.

Не сейчас.

Конец.