Лимон - брат апельсина

Викентий позвонил как раз в тот момент, когда Генрих VIII  объявил себя главой англиканский церкви и отказался повиноваться Папе Римскому.  И хотя мое пристрастие к «костюмным» фильмам неоднократно подвергалось осмеянию, я все-таки рискнул сообщить Викентию, что хотел бы досмотреть фильм до конца, после чего готов слушать его бесконечно долго. Он назвал меня неизлечимо инфантильным и пригрозил личным вторжением, если я не выслушаю его сейчас же. Пришлось лишить участников разразившегося  исторического скандала  голосов и довольствоваться одним бессловесным действием.

Я уже хорошо знал не слишком обширный репертуар своего приятеля. Обычно он рассказывал о своих болезнях, о содержании ток-шоу, которое я никогда не смотрел по причине моего глубокого отвращения к ведущему, о сложных взаимоотношениях своей племянницы Люси с очередным гражданским мужем. Выплескивая на меня поток сведений, он, казалось, преследовал только одну цель – освободиться от тяжкого груза переполнявшей его сенсационной информации. И от меня в таких случаях требовались терпение, покорное молчание и несколько междометий для заполнения коротких пауз. Монолог занимал  часа полтора. Но сейчас что-то было не так.

– Слушай, старик, – вкрадчиво промурлыкал Викентий, – у тебя вообще какие планы на жизнь?
– Сейчас  заканчиваю статью для  институтского сборника, а потом…
– Это все, конечно, хорошо. Но, по-моему, очень скучно. Ну, признайся, тебе же безумно надоело писать эти псевдонаучные статейки.  И надо как-то встряхнуться, переменить авторский имидж, так сказать. И вообще, весна – время обновления. Короче, у меня к тебе творческое предложение – очень заманчивое. Ты готов к героическим свершениям?

Я насторожился: «творческие предложения» от моего старинного приятеля я получал неоднократно, и одно экстравагантнее другого. Однажды он  предложил мне стать  членом жюри на конкурсе «Эй, ухнем!», проводимом Советом ветеранов труда накануне 1 мая. Я  легкомысленно согласился, не подозревая, во что это мне может обойтись. Обошлось дорого –  участники конкурса, не получившие призов, обрушили свой праведный гнев на головы членов жюри вместе с плакатом «Победа за нами!» Вспомнив это  яркое событие, я неопределенно протянул:
– Да как тебе сказать… У меня тут есть всякие срочные дела…
– Срочные дела подождут, – решительно отрезал Викентий. – Слушай и запоминай! Подвернулся потрясающий случай! Можно выдвинуться и раскрутиться, и еще получить кучу денег, и прославиться заодно! Люськиному Борьке нужен детский писатель. Позарез нужен, понимаешь? Он уже заключил договор с каким-то продвинутым издательством и даже аванс получил, но тут выяснилось, что он совсем не может писать для детей. Ну просто ни одной строчки не способен  произвести на свет божий, даже находясь в состоянии абсолютной трезвости! Полный скандал! Люська в истерике, аванс они уже прокутили, сроки подходят, надо предъявлять рукопись. Слушай, старик, выручай! Век не забуду! Я же тебя как родного прошу!

– Погоди-погоди, Вик, я что-то не понял, чего ты от меня хочешь?
– Я хочу, то есть я прошу тебя – как друга, как брата, как великого гуманиста современности – напиши ты Люськиному Борьке  книжонку для малолетних негодяйчиков, ну что-нибудь такое карамельное и в то же время поучительное. Простыми словечками, коротенькими фразочками, про то, как мальчики и девочки что-то там кушают, слушают, самовыражаются и прочее. Словом, какую-нибудь дребедень для чтения на сон грядущий. И особенно не напрягайся, как напишешь, так и сойдет. Там в издательской конторе все совсем свои, все уже схвачено, рукописи только нет…

– Все это как-то неожиданно… – начал я.
– Вот и хорошо, – бодро сказал Викентий, – вот и договорились! Я знал, что  ты – человек, друга не подведешь. Ну, твори! Дерзай, Корней ты наш Иваныч. Не стану тебя отвлекать. Будь!
Все произошло так быстро, что я не успел толком осознать, когда я согласился участвовать в этом сомнительном предприятии. И с какой стати я должен писать какие-то глупые истории для детей? А тут еще конференция   надвигается, надо сдавать тезисы, готовить выступление… С тяжелым сердцем я отправился спать, надеясь втайне, что утром все как-то образуется: или на Люськиного Борьку нахлынет вдохновение, или в стране объявят запрет на издание детской литературы, или издательство сгорит.

День прошел в привычных делах, и я немного забылся,  но вечером, оставшись наедине с этой дурацкой проблемой, я впал в уныние. Что толку злиться теперь на Викентия, сетовать на судьбу, бранить  ужасного Борьку, которого я в глаза не видел. Наверно, надо просто сесть,  настроиться на нужную волну и начать писать. Я взял чистый лист. Он сиял своей безупречной белизной,  точно хотел сказать: «Ну, я готов!»  Пристально всматриваясь  в этот правильный прямоугольник, я пришел к выводу, что Казимир со своим «черным квадратом» был глубоко не прав: белый квадрат был бы намного содержательнее. Белое – это все-таки обещание чего-то, а черное – непроницаемая пустота.   Странное дело, но вслед за этим размышлением на листе одна за другой стали появляться буквы, они складывались в слова, слова в строчки…

"Говорят, что каждый культурный человек должен знать свое родословное древо. И я начал изучать его с бабушки. Когда-то давно она жила в Москве, но потом переехала  в поселок Передумкино. Раньше я считал, что поселок и деревня – это одно и то же. Но бабушка объяснила мне, в чем разница. В деревне, сказала она, занимаются хозяйством, а в поселке – умственными делами. В Передумкино, например, живут образованные люди, которые пишут разные книги. Они делают это потому, что очень много знают и хотят поделиться мыслями с другими. Мысли – это такие длинные строчки, состоящие из слов. А есть еще такие люди, которые хотят поделиться чувствами. И они пишут коротенькие строчки – это стихи. А те, которым делиться нечем, пишут переводы чужих книг на родной язык…"
 
Я хотел остановиться, но чей-то детский голосок продолжал нашептывать мне на ухо забавные истории, которые я послушно  записывал. Какой-то сорванец беспечно выбалтывал мне свою жизнь, делился секретами, задавал вопросы,  и сам же отвечал на них.

"...Недавно я узнал, что у растений тоже есть семьи. На научном языке они называются семействами. Мама рассказывала кому-то по телефону про семейство каких-то паслёновых. Наверно, это такая фамилия. Я стал рассуждать сам с собой и решил, что все очень просто. Свекла – мама редиски, кабачок – папа огурца, груша – двоюродная сестра яблока, мандарин – племянник грейпфрута, лимон – брат апельсина..."

Видимо, в душе каждого из нас, в самом дальнем и заветном уголке продолжает жить наше детство. Оно не уходит, и в смутный час готово принять нас в свой чистый и уютный мир, отогреть и утешить. И наша склонность к игре,  упрямство и дерзость, наш авантюризм  – тоже родом из детства. Я почувствовал необычайную легкость, окунувшись в это безмятежное время, вспомнил дорогих мне людей, их голоса, их лица, и дал волю воображению, накатившему теплой волной.
Наваждение  давало плоды: дело продвигалось удивительно быстро. Каждый вечер я добавлял к написанному  несколько страниц, и уже казалось, что я буду писать эти истории всегда. Мне трудно было представить себя без моей  книги.

"...В деревне все люди добрые и веселые. Это потому, что они рано встают и каждый день могут видеть, как просыпается солнце. Я тоже видел рассвет – он розовый и золотой. И у солнца так много лучей, что хватает на всех. Здесь меня никогда не бранят и не наказывают. Мне даже кажется, что в деревне я становлюсь умнее, чем в городе. Наверно, это от чистого воздуха. И еще оттого, что здесь очень большое небо..."

Идиллию прервал Викентий. Он явился ко мне без звонка, по-приятельски бесцеремонно, и, удовлетворенно хмыкнув, сгреб со стола рукопись и унес с собой. Я промаялся два дня, не зная, что мне с собой делать, а потом опять сел к столу и стал писать мою замечательную книгу. Мне уже не было жаль унесенных страниц, потому что все, написанное после визита Викентия, было  лучше того, что он присвоил.

Вскоре  мой приятель опять позвонил.
– Ну, я тебе скажу, старик! Ты – гений! И откуда в тебе столько не задушенной годами непосредственности и – я не побоюсь этого слова – натуральности? Все в восторге! Это же надо такое выдумать! Ну, не ожидал! Нет, то есть я подозревал, что в тебе есть что-то такое, нерастраченное и вечно детское, но не до такой же степени! Ты просто вырвал из пучины нашего утопающего Борьку! Кстати, он тебе кланяется и очень хочет лично познакомиться. Гонорар, конечно, пополам. Честно по-братски разделим и прокутим! Все, дело сделано!  Да, я забыл сказать, тут такое маленькое обстоятельство… Загвоздочка, так сказать… Понимаешь, издательский шеф, главный самый, сказал, что нужно все это переписать… То есть написать не от имени ребенка, как у тебя, а от имени какой-то зверушки. У них там, оказывается, картинки уже готовы… Ну, художник, конечно, свой человек, уж  так расстарался! Он график-анималист и большой мастер своего дела. Сейчас работает над образом барсука, и очень успешно. Столько в нем этой экспрессии, такая безоглядная креативность – одним словом, смело, свежо, бескомпромиссно.  Так вот, они просили, чтобы ты все это пересказал как бы от имени зверушки-барсучка, умненького такого, находчивого барсученочка. И тогда они сразу напечатают. Понимаешь, сразу! И кучу денег дадут. И половина кучи – тебе причитается! Посуди сам: тут работы с гулькин нос, а экономический эффект потрясающий. Ну что тебе стоит представить себя барсуком! Я сейчас к тебе зайду, мы выпьем по маленькой и забарсучимся. Идет?

– Нет, Вик, я не справлюсь, тут работа для специалиста. Я в таком деле, сам знаешь, дилетант. И барсуком никогда не был, и бог даст, не буду. У этих зверей  тонкая душевная организация и очень сложная система ориентировочной деятельности. Боюсь, что мне не вникнуть. Извини, друг…

Я первым повесил телефонную трубку и вернулся к моей книге. Я писал страницу за страницей, совершенно не думая о том, прочтет ли кто-то когда-нибудь мое творение. Какая разница! Будем считать, что я пишу исключительно ради собственного удовольствия. Да это, в сущности, так и есть…

"...Я часто смотрю на небо и думаю: куда плывут облака? Может быть, они живут где-то далеко, на вершине горы, и ветер сдувает их оттуда и разбрасывает по небу, а они хотят вернуться обратно?  Или облакам холодно у нас зимой, и они, как перелетные птицы, сначала улетают в теплые страны, а потом возвращаются? Или им просто скучно быть   на одном месте,  и они хотят повидать весь мир..."

Викентий позвонил через час.
– Тебе повезло, – мрачно сказал он. – Они согласились на человеческого детеныша. Но теперь надо искать  для тебя другого художника. Вечно ты создаешь мне  какие-то проблемы!