Зиночка

Секретарша Зиночка в те времена была украшением нашего отдела, несмотря на то, что было ей уже за сорок и недостатка в хорошеньких длинноногих красавицах на эту должность, прямо скажем, не наблюдалось.

Миниатюрная, преувеличенно манерная, словно списанная с секретарш старых зарубежных фильмов, с тоненько выщипанными в ниточку, всегда удивлённо приподнятыми бровями, минута в минуту появлялась она в дверях отдела.

Потом, высоко держа голову с красивой, будто бы, раз  и навсегда уложенной причёской, ни на кого не глядя, лишь небрежным, изящным жестом руки посылая  в нашу сторону «голливудское приветствие», на высоких шпильках она  протанцовывала  в свой кабинет, расположенный  перед дверью начальника.

Здесь у неё стоял стол с большой электрической машинкой и фотографией в рамочке  прехорошенькой девочки лет шестнадцати, её дочери Яночки, которую  родила она  довольно поздно.  А на стене, за спинкой стула, красовалась солидная табличка:   «Секретарь- референт  Стрижова Зинаида Платоновна». Хотя, не помню случая, чтобы кто-то так её величал.
«Зиночка» - в глаза и за глаза, называли её все: кто угодливо, сопровождая шоколадкой,  как полагалось секретарше начальника, кто - с незаметным оттенком иронии, кто - привычно равнодушно.

В идеально сидевшей на ней юбке, в белоснежной блузке  с особенным, высоким кружевным воротничком на стоечке, оставляя за собой шлейф духов  с названием какого-то французского побережья, начинала она свой утренний вояж с бумагами по кабинетам Управления, попутно решая  свои профсоюзные дела, которые много лет привычно  принадлежали ей.  Санаторные путёвки в её руках добавляли ей авторитета и уважения.

Все знали, что в случае приезда проверяющей комиссии или какого-то важного совещания с подписанием протокола или договора, документы в солидной папке на подпись подавала именно Зиночка, как бы, исключая легкомысленность нашего начальства и удостоверяя достойный статус мероприятия. Тут она являла собой саму чопорность и строгость.
А в обычные, рядовые рабочие дни, среди своих, она позволяла себе ненадолго  «выйти из образа», близко, однако, ни с кем не сходясь. Подруг  в нашей среде у неё не было. 

                ***    

По давно заведённому порядку, в 10 часов утра,  наш отдел пил чай.  Случалось, что к обычным конфетам и печенью кто-то приносил удавшуюся домашнюю  выпечку. Чаще других,  это делала Зиночка.

Как-то, пробуя  её мягкий, вкуснейший с посыпкой сладкий пирог, несомненно, утреннего приготовления, я - новый человек в коллективе, искренне подивилась зиночкиной расторопности:  успевает так тщательно следить за собой, дочка  и, чуть свет – дрожжевые  пироги.

Конечно же, не замедлила выказать Зиночке своё восхищение, краем глаза, однако, заметив, как переглянулись  сотрудники за столом. Зиночка же, как о чём-то давно известном в этом коллективе, держа двумя пальчиками с безупречным маникюром кусочек пирога, беспечно ответила:
- Да, это наша Валя…

Наша Валя и раньше фигурировала в  зиночкиных речах. Но, кажется, никто на это имя не реагировал, кроме меня, новенькой, когда звучало:

- Вкусные огурчики, спишите рецепт, я Нашей Вале покажу;
- Наша Валя Яночке такие гетры связала, по журналу, ярко-жёлтые с синим;
- Дожди зарядили, - сокрушались наши дачницы, - картошку копать пора, гнить начнёт.
- А Наша Валя ещё на прошлой неделе управилась, -  легкомысленно роняла   
Зиночка;
- Ну и цветы у Вас перед домом, Зиночка! Как  называются? Семенами сажаете или рассадой?.
- Да, это Наша Валя с ними возится. Если очень нужно – спрошу завтра.

И однажды я не удержалась:
- А кто она, Ваша Валя?

- Наша Валя ?  Деревенская знакомая бабушки нашей, мамы моей. Она её сюда с собой  взяла, когда переезжала ко мне.  У той в деревне никого родных не осталось. Давно уже у нас живёт.

- С тех пор, как Яна твоя родилась, - уточнила наша строгая  Тамара Васильевна.
- Да, скоро 15 лет, - подтвердила Зиночка.

А когда она ушла к себе, на мой вопросительный взгляд Тамара пробурчала:
- Нашли себе деревенскую дуру и пашут на ней. И Янка с рождения, и дом, и огород, и соленья, и варенья – всё на ней. Теперь старуху больную  навьючила. Почти не встаёт бабка, мне медсестра говорила. Каково!  И всё бесплатно! «Нашаваля» - шёпотом передразнила она.
 
Хотя, милейшую Зиночку  не принято было обсуждать.  Начальник ей благоволил, а с нами  бывал, нам казалось, необъективно строг. Потерять работу никому не хотелось.

Частенько, к концу рабочего дня, к секретарше забегала её дочка,  прелестная, всегда нарядная  Яночка,  и, закрывая  кабинет, Зиночка доверительно сообщала нам, что они едут в бассейн, к косметичке или в гости к подруге.  Вредная Тамара Васильевна фальшиво сочувствовала:
- Маме , бабушке вашей, не получше?
- Нет,- вздыхала Зиночка.  Да, с ней - Наша Валя.

                ***

Жизнь нашего отдела шла своим чередом.  Сотрудники женили детей, получали квартиры, мучились со строительством дач, копили деньги на машины, заочники  учились в институтах. Словом, всё, как у всех.

Яночка  окончила школу, поступила в университет, рано вышла замуж, родила мальчика Виталика, сдала его на руки старой бабушке с Нашей Валей  и…развелась. Студенты, ничего удивительного!  Теперь намечался новый брак.

Зиночка, как-то незаметно, оформила пенсию, но продолжала работать на прежнем месте, будучи в фаворе у начальника.
- Вместе уйдём, - шутил он, приходя теперь пить с нами чай.  И все понимали – это не за горами. Молодые выдвиженцы «набирали обороты».

На мой взгляд, изменилась Зиночка мало и выглядела, по-прежнему, безупречно. Разве каблук туфель стал пониже. А, впрочем, кажется – нет.  Хотя,  подавать папки для подписей документов во время торжественного официоза поручали теперь не ей.

Отдел привычно собирал деньги, когда звучал клич, на рождение очередного ребёнка или внука.  На новый электрический чайник для утреннего перекуса. И пришло начало  рабочего дня,  когда собирали - на похороны  зиночкиной матери…

                ***

Я хлопотала о переходе на другую работу и, должно быть, никогда  бы не познакомилась и забыла бы, со временем, о  Нашей Вале, если бы не Генка Соболев, мой давний знакомый ещё по школе.  После развода с женой, он переехал в наш район и ныне работал техником по землеотводу в соседнем отделе. За недолгий срок, теперь холостой, Генка успел прослыть бабником и, не дураком – выпить.

В тот день он стоял у зиночкиного кабинета, ожидая её, чтобы встать на учёт в здешней профсоюзной организации,  когда в дверь нашего отдела робко постучали.
Вошла невзрачная худенькая женщина и спросила Зинаиду Платоновну.

- Наша Валя, - шепнула мне Тамара Васильевна.
И пока звонили по отделам, отыскивая Зиночку, я  жадно тайком рассматривала посетительницу.

Право, я ожидала увидеть крупную деревенскую бабу, воображая  количество дел,  с которыми  успевала управиться Наша Валя  в доме Зиночки, по её же репликам.  А у двери несмело стояло хрупкое существо средних лет в тёмном, намокшем под дождём платочке, в старом драповом, вышедшем из моды  зиночкином пальто и простых резиновых сапожках. Рядом с  прибежавшей на зов, всё ещё рафинированной  секретаршей, она выглядела, до неловкости, бедной.  На улице был ливень,  и она привезла ей плащ и зонт.

Остальные в отделе вежливо листали бумаги и только Генка Соболев, засунув руки в  карманы, разглядывал  Нашу Валю довольно бесцеремонно.

- Послушай, Зинуля, а она ничего – Валя твоя, -  обратился он к возвратившейся Зиночке, проводившей  гостью.

И не успел договорить. Неожиданно, холёное лицо секретарши покрылось красными пятнами, и она зашипела:
- Мне Наша Валя всё рассказала. Не вздумай, алкаш, морочить ей голову!
 
И, когда обалдевший Генка выскочил прочь, обернулась к нам:
- На Нашей Вале весь дом держится. Виталик  сейчас у нас. Хватит того, что она на работу устроилась. У меня и так – голова кругом! Генки нам только не хватало!

Отдел, как говорится, безмолвствовал.
                ***

Генка догнал меня после работы по дороге домой.
- Послушай, не хочется мне ещё раз вашей дуре, Зиночке, на глаза попадаться. Я ведь теперь недалеко от них живу и Валю  почти каждый день вижу.  До старости, что ли, она на эту Зинку батрачить будет? Я понаблюдал: и дом, и огород, и ребёнок, внучонок зинкин, и очереди в магазинах, теперь ещё работать  устроилась в школу техничкой.
Не знаю, чего Зиночка ваша ей обо мне наплела. Попытался с ней поговорить, она  и слушать не стала, смутилась, заторопилась…  Может, ты зайдёшь, по-женски поговоришь с ней? Ну, как это называется… посватаешь за меня что ли… У меня тут других близких знакомых нет.

- Ты с ума сошёл! Я с ней не знакома. Как это я – сватать тебя? Кота – в мешке! Не ту репутацию ты здесь себе заслужил.

- Послушай, Галка!  Квартиру я жене с дочкой оставил, не претендовал.   А здесь мне от матери  домишко  остался. Запущено, конечно, всё. Не каждая в такой пойдёт. А с ней мы бы порядок навели. Хозяйка она, что надо, классная! Я ведь и с этой стороны на неё смотрю. Да и просто она мне нравится. Ты ей скажи – зарплата у меня приличная, бюджет, постоянная.  У меня и приработок есть. В ЗАГС – сразу. Разведён официально. Это – без сомнения!
Зинка мне – алкаш!  Какой я алкаш, если каждый день на работе? Вечером – от нечего делать. И это сократим.  Выручи, Галка, поговори!

                ***

Через пару дней, не умея отказать, набралась я решимости зайти в школу. Только что, прозвенел звонок на урок,  и  в холле было пусто. Одна техничка. Это была Наша Валя. Она  вешала упавшие детские пальтишки в раздевалке.
Впервые рассмотрела её близко. Худенькая. Лет сорока. Без признаков седины. Небольшие серые глаза глядят застенчиво. Стеснительная. Под расстёгнутым сереньким рабочим халатом я узнала зиночкино платье, которое  та  носила давным-давно.

Я назвала себя и объяснила «цель визита».  Нам никто не мешал, и затеялась я «сватать» Генку. То есть, попросту, рассказала наш с ним разговор. Ожидала, что сейчас она зарумянится от удовольствия или руками замашет, чтобы я не продолжала. Но она не перебивала. Выслушала, молча  опустив глаза. И лишь, когда я умолкла, тихо и кротко взглянула на меня.

Признаюсь,  я всё время искала какого-то изъяна в ней.  Внешне его не обнаружив, ждала возможного косноязычия в речи.  И речь её была хороша. Но звучала  в ней какая-то жертвенность и тихое смирение перед судьбой, выстраданное годами.

- Спасибо Вам! И Гене поклон мой передайте. К сожалению, не могу я предложение его принять. Я маму оставить не могу.

И, видя мои округлившиеся, непонимающие глаза,  добавила:

- Я знаю, Зиночка вам не говорила. Она никому этого не говорит. Я – её дочь.  Она родила меня в 16 лет и оставила в деревне. А потом, когда у неё появилась Яночка и новая квартира, она забрала нас с бабушкой к себе, чтобы мы её нянчили. К тому времени, я там, в деревне, окончила 8 классов. У бабушки было больное сердце и, почти всю работу здесь, по дому и с маленькой  Яночкой,  мне пришлось взять на себя. Потом бабушка вообще слегла. У Яночки Виталик родился.   И так … целых 25 лет.

Теперь мне уже – за сорок. Поздно что-то менять. И бабушка  просила, наказывала – Зиночку не оставлять. Жалела её.  Переживала, помню:

- Нежная она у нас, к хозяйству не приспособленная. Не то, что мы с тобой.  Дом, садик, огород – где ей!  И в кого уродилась?  Золовка у меня, помню, такая была.  Мечтала артисткой стать. Всё поступала, поступала…  Потом где-то в театре билетёршей работала. Зиночка ведь тоже пыталась в театральный…

И Яночке – кто, кроме меня, поможет? Не Зиночка же!  Первый брак не сложился. Теперь снова замуж собралась. Виталик её у нас будет, пока всё устроится.
У бабушки нашей хорошая пенсия была. Ветеранская.  Теперь, без неё,  денег не хватает. Зиночка беспокоится, если  начальника её на пенсию отправят, то  и ей предложат  уйти. Молодой  свою секретаршу приведёт. А у неё здоровье слабенькое. Куда ей?  Хорошо, что я работу  нашла.

Так что, извинитесь перед Геной, он хороший человек.  Но не могу я своих оставить…
                ***
               
Трезвый Генка ждал меня на скамейке школьного парка. Выслушал мой невесёлый отчёт и неожиданно пошутил:
- Помнишь  старый-престарый фильм «Испытание верности».  Песенка там знатная была:
«В любви надо действовать смело, задачи решать самому, и это серьёзное дело нельзя поручать никому!»  Спасибо, верный друг, Галка. Но я ещё повоюю. Сам!