Кто вы, господин Онегин?

Наследие А.С.Пушкина сопутствует нам на протяжении всей нашей жизни. Еще не умея читать, мы входим в волшебный мир его сказочных образов, в которых на подсознательном уровне закодировано древнее, архитипическое знание космопланетарных начал мироздания. Пушкин мыслил архетипами, в совершенстве владел тайными доктринами святорусского (ведического) жречества. Возможно, он был инициирован на уровне реинкарнационной памяти прошлых воплощений,  как и Лермонтов (См. статью «Пушкин и кельты»). Пушкин – это наше «все». К его творчеству не перестают обращаться композиторы, художники, режиссеры, литературоведы. Вот уже около двухсот лет поколения русских школьников изучают его произведения, биографию, его окружение и эпоху. Поэт в совершенстве владел всеми способами подачи информации, и сегодня, когда рухнули информационные шлюзы, мы способны в полной мере обогатить свое миропонимание его творчества. Насколько была искажена его трактовка, мы можем судить по замечательному рассказу талантливого русского писателя – сатирика Аркадия Бухова «Таня и Татьяна», написанного в 1936 году. Сюжет его прост - двенадцатилетняя Таня  на каникулах впервые прочла  «Евгения Онегина». Очарованная и взволнованная девочка не может дождаться начала школьных уроков литературы. И вот хмурый учитель возгласил: «Откройте тетради. План урока: «Семья Лариных как представители мелкопоместного дворянства». Записали? «Влияние провинциального неслужилого дворянства на быт полупоместного полудворянства в условиях вырождающегося крупного землевладения». «Влияние иностранной культуры на дворянскую молодежь, получавшую незаконченное высшее образование в условиях  общения самодержавной России с западными культурными центрами». «Онегин как  результат перерождения крупнопоместных молодых людей в тип городского мелкого буржуа перед капиталистическим наступлением города на деревню». Неудивительно, что героиня рассказа, едва сдерживая слезы, отложила томик Пушкина – и возможно, уже навсегда… Так кто же вы, господин Онегин? Мы привыкли к расхожему утверждению, что «Евгений Онегин» - энциклопедия русской жизни. Так ли  это? Ключ к пониманию образа Онегина - имя римского поэта Овидия  Назона (1 век до н.э.), сосланного в Молдавию  (Бесарабию). В 1821 году, будучи в Кишеневе, Пушкин вступил в масонскую ложу, носящую имя Овидия. Однако в этом же году 9 декабря  она была закрыта по распоряжению императора. Казначей ложи, чиновник И.С.Алексеев, друг Пушкина, передал ему на хранение три приходно-расходные тетради, в которых по иронии судьбы поэт еще в Кишеневе вписывал начало романа.

«Всего, что знал еще Евгений,
Пересказать мне недосуг,
Но в чем он истинный был гений,
Что знал он тверже всех  наук,
Была наука страсти нежной,
Которую воспел Назон,
За что страдальцем кончил он
Свой век блестящий и мятежный
В Молдавии, в глуши степей,
Вдали Италии своей».

Пушкин, великолепно знавший  античную литературу в подлиннике, конечно, был знаком с поэмой Овидия «Наука любви». Хорошо ее знал и герой романа. Именно она является для молодого повесы главным компасом по жизни, формируя его систему ценностей и способ времяпрепровождения.
В поисках предмета своей страсти Овидий советует юношам чаще бывать в таких посещаемых публичных местах, какими были римские театры:

Но полукруглый театр – еще того лучшее место:
Здесь для охоты твоей больше найдется добыч.
Здесь по себе ты отыщешь любовь и отыщешь забаву –
Чтобы развлечься на раз или увлечься всерьез.
Все хотят посмотреть, и хотят, чтоб на них посмотрели,
Вот где находит конец женский и девичий стыд».

Онегин в Петербурге также становится завсегдатаем театра:

«Театра злой законодатель,
Непостоянный обожатель
Очаровательных актрис,
Почетный гражданин кулис,
Онегин полетел к театру…»

Овидий рекомендует римским юношам также присутствовать «на лукулловых» пиршествах:
«Званный обед – тоже славная вещь для любовных походов,
И не единым вином он привлекает мужчин.
Часто и здесь, за рога ухватив охмелевшего Вакха,
Нежной своею рукой клонит багряный Амур.
Брызги вина увлажняют пернатые крылья Амура,
И остается летун, отяжелев на пиру».

Онегин, следуя указаниям Овидия, спешит на петербургский званый обед:

«Вошел – и пробка в потолок,
Вина кометы брызнул сок,
Пред ним – ростбиф окровавленный,
И трюфли, роскошь юных лет,
Французской кухни лучший цвет,
И Страсбурга пирог нетленный
Меж сыром лимбургским живым
И ананасом золотым».

Картина, достойная кисти голландца Снайдерса!  Овидий не сомневается в успехе своих учеников:

«Будь уверен в одном: нет женщин, тебе недоступных!
Ты только сеть распахни – каждая будет твоей»!

Онегин в « науке страсти нежной» превосходит своего наставника:

«Как рано мог он лицемерить,
Таить надежду, ревновать,
Разуверять, заставить верить,
Казаться мрачным, изнывать,
Являться гордым и послушным,
Внимательным иль равнодушным,
Как томно был он молчалив,
Как пламенно красноречив,
В сердечных письмах как небрежен,
Как взор его был быстр и нежен,
Блистал послушною слезой»!

Чего уж, а актерским дарованием наш герой не был обделен! А далее – известный афоризм – «Чем  меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей»! С замужними дамами Овидий также предлагает не церемониться:
«Кроме того, не забудь и понравиться мужу подруги –
Станет полезнее он, сделавшись другом твоим»!

Онегин тоже в совершенстве владеет рецептом усыпления бдительности мужей «красоток записных»:

«Но вы, блаженные мужья,
С ним оставалися  друзья:
Его ласкал супруг лукавый,
Фобласа давний ученик,
И недоверчивый старик,
И рогоносец величавый…»

Впрочем, в современном Пушкину высшем обществе романы с замужними женщинами были в порядке вещей. Так что Онегин вполне удовлетворял своим обликом и манерами петербургский свет: «Чего же больше? Свет решил, что он умен и очень мил».

«Быть можно дельным человеком
И думать о красе ногтей.
К чему бесплодно спорить с веком
Обычай – деспот средь людей.
Второй Чаадаев, мой Евгений,
Боясь ревнивых осуждений,
В своей одежде был педант,
И то, что мы назвали франт.
Он три часа, по крайней мере,
Пред зеркалами проводил,
И из уборной выходил
Подобный ветреной Венере,
Когда, надев мужской наряд,
Богиня едет в маскарад».

Того же мнения придерживается и Овидий, следуя образцам моды своего времени:

«Будь лишь опрятен и прост, загаром на Марсовом поле
Тело покрой, подбери чистую тогу под рост,
Мягкий ремень башмака застегни нержавою пряжкой,
Чтоб не болталась нога, словно в широком мешке.
Не безобразь своей головы неумелою стрижкой,
Волосы и борода требуют ловкой руки.
Ногти пусть не торчат, окаймленные черною грязью,
И из подмышек твоих стадный не дышит козел.
Все остальное оставь – пусть этим тешатся девки,
Или, Венере назло, ищут мужчины мужчин».

Относительно последней фразы стоит насторожиться: у Онегина был лакей – француз Гильо. Это имя имеет два значения – «веселый» и «гей». Именно он снаряжает барина на роковую дуэль с Ленским:

«Он поскорей звонит. Вбегает
К нему слуга француз Гильо,
Халат и туфли предлагает,
И подает ему белье.
Спешит Онегин одеваться,
Слуге велит приготовляться
С ним вместе ехать и с собой
Взять также ящик боевой».

Гомосексуализм медленно, но верно превращает человека в дьявола, которому из всех мистических пространств доступен только ад. И ни в какое другое пространство их душа после смерти не попадает. Извращенный разум так никогда и не познает небесной благодати, ибо начисто лишен сакральных мыслей и устремлений. Поэтому, хотят они этого или нет, но став на путь геев, им придется тайно поддерживать воинство Люцифера. Нарушая все правила  и обычаи дуэлей, именно этого доверенного лакея Онегин назначает секундантом:

«Мой секундант? –  сказал Евгений, -
Вот он – мой друг месье Гильо.
Я не предвижу возражений
На представление мое.
Хоть человек он неизвестный,
Но уж конечно, малый честный»
Зарецкий губу закусил…»

Дорогого стоит эта закушенная губа! Во время дуэли «честный малый» смущенно прячется за ближайший пень… Кто вы, господин Онегин? В романе упомянуты еще два персонажа с французскими именами – это гувернер Онегина:

«Месье  l Abbe, француз убогий,
Чтоб не измучилось дитя,
Учил его всему шутя,
Не докучал моралью строгой,
Слегка за шалости бранил,
И в Летний сад гулять водил».

А вот приехавший на именины к Татьяне месье Трике – его имя в переводе означает «третий в постели»:

«Остряк, недавно из Тамбова,
В очках и рыжем парике»…

Словом, совершеннейший шут! Все это отребье французской революции хлынуло на  Русь как помои из ведра. Их с пиететом приняла и обласкала наша аристократия, доверив их опеке и воспитанию самое дорогое – своих детей. Чему уж тут удивляться, встречая в литературе в качестве «героев» поколение «лишних людей»!
Таким же безвестным авантюристом был привезен  в Россию в качестве миньона голландского посла Экерна и будущий убийца Пушкина – Жорж Дантес. Красавчик был тут же принят в высшем свете и зачислен в чине поручика гвардии в элитный кавалергардский полк. Так что еще один «Гильо» осчастливил Россию! И Таня Ларина, любимая героиня  поэта, его идеал, воспитанная в патриархальной помещичьей семье, свое знаменитое письмо к Онегину написала по-французски:

«Я должен буду, без сомненья,
Письмо Татьяны перевесть.
Она по-русски плохо знала,
Журналов наших не читала,
И выражалася с трудом
На языке своем родном».   

«Наука любви» Овидия Назона хотя и являет собой классический памятник античной литературы, но врятли может претендовать на звание учебника высокой морали и нравственности. Ее иронические «рекомендации» можно воспринимать разве что как «Вредные советы» Г.Остера. Его ученики обречены на полное оскудение чувств, подмену их ложными и порочными страстями, и не способны, встретив свою судьбу, распознать ее.

«Но был ли счастлив мой Евгений,
Свободный, в цвете лучших лет,
Среди блистательных побед,
Среди вседневных наслаждений?
Нет, рано чувства в нем остыли,
Красавицы недолго были
Предмет его привычных дум.
Измены утомить успели,
Друзья и дружба надоели»…

«Охота к перемене мест» приводит Онегина из шумного, урбанистического Петербурга в родовое поместье покойного дяди:

«Деревня, где скучал Евгений,
Была прелестный уголок»…

Попробуем проследить «деревенскую» линию романа – отношения Онегина и Ленского. Этот восемнадцатилетний юноша, подросток по нашим понятиям, сыграет роковую роль в судьбе героя.
.
«Богат, хорош собою Ленский»,
«Красавец, в полном цвете лет,
Поклонник Канта и поэт»…
«Его душа была согрета
Приветом друга, лаской дев,
Он сердцем милый был невежда»…

Однако «невежество» Ленского – это юношеская неискушенность злу мира сего. Это не умаляет его душевного богатства, ума, способностей – ведь в свои восемнадцать лет он уже стяжал ученость одного из лучших в Европе университетов, был приобщен к передовой немецкой философии, новейшей современной ему европейской литературе. И при этом Ленский, в отличие от Онегина, обладал высокими морально – этическими принципами, целомудрием, характерными для русского национального менталитета, рыцарским отношением к дружбе и любви. Короче, он был полным антиподом Онегина.

«Они сошлись. Вода и камень,
Стихи и проза, лед и пламень
Не столь различны меж собой
Сперва взаимной разнотой».

Что же сблизило эти столь полярно противоположные натуры? По замечанию французского писателя Фредерика Бербедра, «наивность, простодушие – это опиум для скептиков».

«Мы любим слушать иногда
Страстей чужих язык мятежный,
И нам он сердце шевелит».

Холодная, циничная, вампирическая  природа, разрушительная по своей сути, способна шутя осквернить и осмеять чувства, недоступные ее пониманию. Так, Онегин, обсуждая с другом знакомство с барышнями Лариными, спешит бестактно развенчать Ольгу в глазах  очарованного ей юноши:

«В чертах у Ольги жизни нет…
Кругла, красна лицом она,
Как эта глупая луна
На этом глупом небосклоне»…

Впоследствии своими рассудочными и холодными наставлениями он нанесет незаживающую рану сердцу юной влюбленной девушки, лишив ее надежды на счастье:

«Но я не создан для блаженства,
Ему чужда душа моя,
Напрасны ваши совершенства –
Их вовсе недостоин я»…

Рассмотрим теперь одну из самых загадочных сцен, обойденную вниманием пушкинистов. Ленский заезжает к другу, чтобы передать ему приглашение на бал по случаю именин Татьяны. Онегин готовится к визиту Ленского, явно нервничая, и чего-то ожидая от их встречи:

«Бильярд оставлен, кий забыт,
Перед камином стол накрыт,
Евгений ждет: вот едет Ленский   
На тройке чалых лошадей,
Давай обедать поскорей!

После изысканного обеда с шампанским  происходит диалог, по своему подтексту достойный сценического воплощения. Наступило мистическое время сумерек – «пора меж волка и собаки». Ленский, у которого через две недели «назначен был счастливый срок» свадьбы с Ольгой, не может говорить ни о чем, кроме как о своей любимой:

«Ах, милый, как похорошели
У Ольги плечи, что за грудь»!

Восторги Ленского явно раздражают Онегина. Он немногословен, еле цедит сквозь зубы одну – две фразы. Какая буря чувств кипит в его душе! Но Ленский, ослепленный упоением грядущего счастья, не замечает его состояния. «Но жалок тот, кто все предвидит». Над головой счастливого жениха явно собираются тучи.
Какова же была психологическая подоплека, толкнувшая Онегина на спровоцированную им дуэль? И как это напоминает реальную дуэль, на которой погиб Пушкин! Слишком уж ничтожна и по-мальчишески нелепа причина дуэли, даже по понятиям чести того времени. В либретто оперы П.И.Чайковского, в сцене ссоры на балу, с Ленского как бы спадают розовые очки, и он начинает адекватно оценивать действительность:

«В вашем доме, как сны золотые,
Мои детские годы текли,
В вашем доме узнал я впервые
Радость чистой и светлой любви.
Но сегодня узнал я другое –
Я поведал, что жизнь – не роман,
Честь – лишь звук, дружба – слово пустое,
Обольстительный, сладкий обман».

Этих слов нет в романе. Но ведь композитор не случайно поставил в подзаголовке либретто «лирические  сцены», сосредоточив внимание слушателей только на истории любви героев, исключив все побочные линии.
Описывая  гибель юного поэта, мог ли Пушкин предвидеть собственную гибель от пули Дантеса?
Четвертого ноября 18З6 года поэт получил анонимный пасквиль, состряпанный при участии голландского посла Экерна и его миньона Дантеса, которого он выдавал за приемного сына: «Кавалер первой степени, командор и рыцари светлейшего ордена рогоносцев под председательством его превосходительства Д.Л.Нарышкина единогласно избрали Пушкина заместителем великого магистра Ордена рогоносцев». Супруга князя Нарышкина, придворная красавица, была любовницей Александра 1. А за два дня до пасквиля жену поэта хитростью заманили на квартиру ее подруги, где ее поджидал Дантес. Она с трудом вырвалась из его объятий и дома все рассказала мужу. Пушкин был взбешен. Так за ним захлопнулась смертельная ловушка, подготовленная его врагами.
Описывая сцену ссоры на балу, где Онегин также компрометирует Ольгу в глазах Ленского и всех гостей, поэт почти попал в точку:

«К минуте мщенья приближаясь,
Онегин, втайне усмехаясь,
Подходит к Ольге. Быстро с ней
Вертится около гостей,
Потом на стул ее сажает,
Заводит речь о том, о сем,
Спустя минуты две потом
Вновь с нею вальс он продолжает.
Все в изумленье. Ленский сам
Не верит собственным глазам».

Легкомысленный бальный флирт (а возможно, и злой умысел) окончился трагедией. Трагическая судьба литературного героя  впоследствии, аукнулась еще большей трагедией для России – она потеряла своего первого поэта – пророка.

«Не в силах Ленский снесть удара,
Проказы женские кляня,
Выходит, требует коня,
И скачет. Пистолетов пара,
Две пули – больше ничего –
Вдруг разрешат судьбу его».

Прежде, чем приступить к анализу смысловой сцены романа – пророческому сну Татьяны, написанной в эзотерико–мифологическом ключе, совершим обзорный экскурс по основным категориям индоевропейской мифологии. Язык мифа – это чудесный канал, через который неистощимые потоки энергии космоса оплодотворяют человеческую культуру во всех ее проявлениях. Миф – это информация о непроявленном мире, посредник между человеком и его страхом.
В творчестве Пушкина мифологические образы занимают важное место. Вспомним вертикальную ось мироздания – древо жизни, главный образ индоевропейской традиции:

«У Лукоморья дуб зеленый,
Златая цепь на дубе том,
И днем, и ночью кот ученый
Все ходит по цепи кругом».

Тот же образ Пушкин использует и в «Сказке о царе Салтане» (см. статью «Пушкин и кельты»). Вокруг мировой оси вращается колесо миропорядка (ведическое «рта»). У Пушкина «рта» - это златая цепь, соединяющая верхний и нижний миры. Есть античная легенда, повествующая о том, как царь богов Зевс, желая упорядочить первоначальный хаос на небе и земле, обратился к оракулу Ночи, и получил совет – выковать золотую цепь и опустить ее с неба на землю.
Образ мирового древа у славян восходит к «Слову о полку Игореве»: «Боян бо вещий аще кому хотяше песнь творити, то растекашется мысию (белкой) по древу, серым волком по земле, шизым орлом под облакы»… «Течи» - идти, бежать, путешествовать по вертикальной оси миров, которые и олицетворяют звери. И на дубе у Лукоморья животные служат заменой древним богам, охраняющим разные уровни мироздания. («Там на неведомых дорожках следы невиданных  зверей»…) В славянской традиции эти три уровня – Правь, Явь и Навь – верхний, средний и нижний миры. Дорога между мирами - различными реальностями – охраняется силой, имя которой – Велес. Это божество нижнего, загробного мира, наделяющий избранников богатством, даром пророчества и поэзии («О Бояне, велесов внуче»). Корень «вал», «вел», «вил» - основа слов «волхв», «волшебство», «велеть», «владеть». В кельтской традиции – «Авалон» - иномирье, Уэллс (Велс) – заповедная земля Велеса.
Это наднациональное божество, имеющее много имен – Гермес, Меркурий – у греков и римлян, Шива у индусов, Набу - у вавилонян, Один, Вотан - у германцев, Тот - у египтян, Луг, Аравн, Гвинн-ап-Нудд у кельтов. Нижний мир отделяется от верхнего рекой – Стиксом, Смородиной (русская сказка «Бой на калиновом мосту»). Мост между мирами охраняется  Стражем, которого герой должен одолеть.
Русские писатели, связанные с древней славянской традицией, владели этими знаниями. В повести Н.В.Гоголя «Вий» герой – Хома Брут, заплутавший с товарищами в ночной степи, попадает на тропу иного мира, каким и является весь хутор с его жителями и отцом панночки. Но чтобы перешагнуть границы миров, надо преодолеть разделяющее их водное пространство. Где же оно, в украинской ковыльной степи? Вспомним эпизод, в котором ведьма оседлала Хому, как коня, и несется на нем над степными просторами: «В стороне потянулся черный, как уголь, лес». «Робкое полночное сияние, как сквозное покрывало, ложилось легко и дымилось на земле. Леса, луга, небо, долины – все, казалось, как будто спало с открытыми глазами». Вот они, признаки иномирья! «Он опустил голову вниз и видел, что трава, бывшая почти под ногами его, казалось, росла глубоко и далеко и что сверх ее находилась прозрачная, как горный ключ, вода, и трава казалась дном какого-то светлого, прозрачного до самой глубины моря, по крайней мере он видел ясно, как он отражался в нем вместе с сидевшей на спине старухою. Он видел, как вместо месяца светило там какое-то солнце. Он видел, как из-под осоки выплывала русалка, мелькнула спина и нога, выпуклая, упругая, вся созданная из блеска и трепета. Она оборотилась к нему – и вот ее лицо, с глазами светлыми, сверкающими, острыми, с пеньем вторгавшимися в душу, уже приближались к нему, уже было на поверхности и, задрожав сверкающим смехом, удалялось»… Здесь мы видим  и черное «трисветлое» солнце нижнего мира, часто изображаемое на старинных прялках, и русалку (вспомним у Пушкина - «русалка на ветвях сидит»).
Конечно, не каждый и не всегда может совершить Переход туда и обратно в физическом теле, как Хома или кельтский Парсифаль. Но магическое посвящение этого и не требует. Вполне достаточно пройти тропой мертвых в теле сновидения, в астральной виртуальной реальности. Вернемся к эпизоду сна Татьяны Лариной.
В канун зимних святок Татьяна, как и все русские девушки, в «крещенский вечерок» гадает на жениха. Для успешного результата нужно особое место и время:

«Татьяна, по совету няни,
Сбираясь ночью ворожить,
Тихонько приказала в бане
На два прибора стол накрыть.
Но стало страшно вдруг Татьяне…»

Итак, все правила и традиции соблюдены – под подушкой лежит девичье зеркало, девушка засыпает:

«И снится чудный сон Татьяне,
Ей снится, будто бы она
Идет по снеговой поляне,
Печальной мглой окружена.
В сугробах снежных перед нею
Шумит, клубит волной своею
Кипучий, темный и седой
Поток, не скованный зимой.
Две жердочки, склеены льдиной,
Дрожащий, гибельный мосток,
Положены через поток.
И пред шумящею пучиной
Недоумения полна,
Остановилася она».

Здесь опять мы видим все классические признаки иного мира - зимний лес, покрытый мглой, разделяющую миры реку, перекинутый через нее мост. Все это – известные символы человеческого бессознательного, о которых пишут Карл Юнг и В.Пропп, того океана архетипов первобытной бездны хаоса, кельтского Аннуина, связанного со смертью и перерождением. Юный герой или героиня, проходящие инициацию – посвящение, должны преодолеть эту преграду или погибнуть. В сказках Пушкина и царевич Гвидон, и Мертвая царевна преодолевают преграды нижнего мира. Татьяна  также стоит на пороге испытания.

«Как на досадную разлуку,
Татьяна ропщет на ручей,
Не видит никого, кто б руку
С той стороны подал бы ей.
Но вдруг сугроб зашевелился,
И кто ж из-под него явился?
Большой взъерошенный медведь.
Татьяна – ах! А он – реветь,
И лапу с острыми когтями
Ей протянул. Она, скрепясь,
Дрожащей ручкой оперлась
И боязливыми шагами
Перебралась через ручей».

Итак, перед героиней предстал Страж дороги в образе медведя. Вспомним балет И.Стравинского «Весна священная». Там девушку, предназначенную в качестве жертвы богам нижнего мира, окружают старцы в медвежьих шкурах – служители Велеса. В русской народной сказке «Медведь – липовая нога» тот же узнаваемый образ. Старик нанес увечье Велесу – медведю, и тот мстит обидчику. Здесь усматривается параллель с увечным королем из замка Грааля. В сказке «Молодильные яблоки» герой, миновав пограничный камень миров, также попадает в иномирье. Серый волк – ипостась Велеса - становится его чудесным помощником. У Пушкина Медведь - Велес (Волос) также стал проводником Татьяны в ее виртуальных странствиях по миру мертвых:

«Татьяна в лес, медведь за нею,
Снег рыхлый по колено ей,
То длинный сук ее за шею
Зацепит вдруг, то из ушей
Златые серьги вырвет силой,
То в хрупком снеге с ножки милой
Увязнет мокрый башмачок,
То выронит она платок ».

Неживая природа в иномирье одухотворена и разумна. В древней кельтской поэме «Кад Гадеу» («Битва деревьев») деревья оживают и становятся войском. Этот сюжет использовал Толкиен в эпопее «Властелин колец» - энты, живые деревья, вступают в сражение. Чтобы умиротворить враждебных духов нижнего мира, им нужно принести дары. До нас дошел древнейший шумерский литературный текст «Сошествие Инанны». Он повествует о том, как юная богиня любви Инанна, супруга бога – пастуха Думузи, убитого слугами преисподней, спускается, подобно Орфею, в нижний мир мертвых -  подземное царство ее страшной сестры Эришкигаль:

«Инанна устремилась с высочайших небес
В глубочайшую земную бездну.
Инанна покинула небо, покинула землю,
Спустилась в подземное царство».

У врат мира мертвых Инанна требует пропустить ее. Но по приказу Эришкигаль она должна пройти через семь врат, охраняемых чудовищами, которые снимают с нее поочередно одно из украшений или одежд.

«Молчи, Инанна, так подобает по законам подземного              царства.
Скрюченный и нагой человек приходит ко мне».

И этой информацией, казалось бы, недоступной для него, владеет Пушкин! Медведь – Велес приводит Татьяну в затерянную лесную избушку – форпост ада. Подобные избушки – традиционное место тусовок инфернальных сил у многих народов - это бродячий сказочный сюжет. В русских сказках к ним относится и изба Бабы Яги, окруженная тыном с черепами, и пряничный домик братьев Гримм, и сплетенные из змей хоромы скандинавской богини смерти Хель. То же у Пушкина – «вдруг меж дерев шалаш убогий, кругом все глушь»…Поэт подчеркивает приметы мира мертвых:

«За дверью крик и звон стакана,
Как на больших похоронах».

На своей территории бесы правят бал – « пир во время чумы»:

«Лай, хохот, пенье, свист и хлоп,
Людская молвь и конский топ».

Пушкин был наделен проклятым и благословенным даром видеть непроявленные миры, узнавать их посланцев среди реалий повседневного бытия. Этим даром в той или иной степени были наделены многие талантливые русские писатели и поэты - Гоголь, Лермонтов, Достоевский, Сухово-Кобылин, А.Блок, М.Волошин, М.Булгаков, М.Цветаева.
По выражению немецкого философа Хайдеггера, «Стихослагающее существо мышления хранит силу истины бытия».

«Сидят чудовища кругом:
Один в рогах с собачьей мордой,
Другой с петушьей головой,
Здесь ведьма с козьей бородой,
Тут остов чопорный и гордый,
Там карла с хвостиком, и вот
Полужуравль, полукот.
Еще страшней, еще чуднее:
Вот рак верхом на пауке,
Вот череп на гусиной шее
Вертится в красном колпаке,
Вот мельница руками машет»…

Полуночный кошмар, ожившее полотно Босха,  триллер Хичкока. Но у этих гротескных сказочных персонажей должны же быть реальные прототипы! «Остов чопорный и гордый» очень напоминает Экерна, а «карла с хвостиком» - всесильного министра иностранных дел Карла Нессельроде, немецкого еврея, жестокого, хитрого и двуличного человека, главного врага поэта. Его образ угадывается и в карле Черноморе, и в восточном мудреце – скопце.
Обратимся к фактам биографии поэта. Будучи в Кишеневе в 1821 году, Пушкин был введен в масонскую ложу «Овидий», основателем которой был генерал-майор П.С. Пущин. В своем дневнике поэт отмечает: «четвертого мая был я принят в масоны». Начало мая – древний кельтский праздник Бельтан, когда, по поверьям, открыты врата миров. В Средневековье этот праздник считали временем бала Сатаны, Вальпургиевой ночи. Видимо, не случайно посвящение Пушкина было приурочено именно к этому времени. Неофит, принимая посвящение в масоны, проходил жутковатые мистические обряды – таинства, отдаленно напоминающие описанные Э.Шюре мистериальные посвящения египетских жрецов. При этом он давал клятву под страхом смерти не разглашать масонские тайны. В стихотворении «Пророк»  Пушкин в библейских поэтических образах описал этот ритуал:

«И он мне грудь рассек мечом,
И сердце трепетное вынул,
И угль, пылающий огнем,
Во грудь отверзлую воздвинул.
Как труп, в пустыне я лежал»…

Известно стихотворение Пушкина, посвященное П.С.Пущину:

«И скоро, скоро смолкнет брань
Средь рабского народа,
Ты молоток возьмешь во длань,
И возгласишь: «Свобода»!
Хвалю тебя, о верный брат,
О временщик почтенный!
О Кишенев, о темный град,
Ликуй, им просвященный»!

В 1О-й, незаконченной главе романа, сквозь обрывочные строки и многоточия угадывается недосказанные, зашифрованные пушкинские мысли - «Узлы к узлам»…, «И постепенно сетью тайной…Россия»…, «Наш царь дремал»… Угадываются и конкретные места – имение, холмы, где располагался в то время центр Южного общества во главе с П.И. Пестелем. Накануне декабрьского восстания на Сенатской площади на территории страны действовали тайные масонские организации, пестовавшие будущих декабристов. «Союз спасения», «Союз благоденствия», Южное тайное общество, во главе которых стоит тот же Пестель, член масонской ложи «Соединенных друзей» в Петербурге.
В своей политической программе он проповедует культ насилия, аморализма, физическое устранение царской семьи. И это – «наилучшая форма правления, республика, опирающаяся на революционную армию»! Знакомые до боли мотивы – «но от тайги до британских морей красная армия всех сильней»! В его планы также входило присоединение к России Дальнего Востока, Закавказья, Молдавии, введение демократического строя на все народы, подчинение их единому закону – право отделения им не признавалось, все этносы должны были интегрировать в единый социум («наш адрес – Советский Союз»!).
Он не признавал национальных культур, не понимал их значения. В его планах – диктатура временного революционного правительства на 1О – 15 лет, создание Приказа высшего благочиния, в обязанности которого входило бы «узнавать, как располагают свои поступки частные люди посредством тайного сыска».
По мнению Пестеля, «тайные розыски, или шпионство суть…не только позволительное и законное, но даже почти единственное средство удержать власть». Через несколько десятилетий его идеологические потомки внедрят эти людоедские идеи в жизнь, залив Россию океанами крови. Он же ополчился и на православие, предполагая разрушить Русскую церковь. «Искореняя самодержавие, он мог залить кровью Петербург», - писал председатель суда над декабристами князь Петр Лопухин.
Именно это и произошло в 1918 году в Петрограде, отданном во власть палача Блюмкина, ставленника Троцкого, достойного преемника Нессельроде на посту министра иностранных дел! Рылеев отмечал, что Пестель – человек, опасный для России. Его кумиром был Наполеон – как и он, Пестель стремился к личной власти. Пушкин с его прозорливостью прекрасно понимал, к чему приведут авторитарные аппетиты этого честолюбца, он терпеть не мог Пестеля:

«Мы почитаем всех нулями,
А единицами – себя.
Мы все глядим в Наполеоны,
Двуногих тварей миллионы
Для нас орудие одно».

Интересная деталь – в кабинете Онегина, одного из почитателей французского императора, Татьяна видит «столбик с куклою чугунной, под шляпой, с пасмурным челом, с руками, сжатыми крестом». Пушкин быстро распознал тайных режиссеров политического заговора, в котором горячим головам дворянской молодежи, вкусившим «вольного европейского воздуха», отводилась роль жертвенных козлов – статистов. Масонская пирамида под видом борьбы за свободу превращала наивных молодых романтиков в самое дисциплинированное жертвенное стадо:

«Паситесь, мирные народы,
Вас не разбудит чести клич!
К чему стадам дары свободы?
Их должно резать или стричь.
Наследство их из рода в роды
Ярмо с гремушками да бич».

Справедливость этих пушкинских строк впоследствии подтвердил Ф.М.Достоевский в романе «Бесы», где «штурманы будущей бури» совершают в уездном русском городе ряд преступлений и убийств. А далее – поэма А.Блока «12», фантасмагория М.Булгакова «Дьяволиада» - блаженна страна, у которой есть такие пророки! Но, как известно, нет пророка в своем отечестве.
На протяжении всего девятнадцатого века в России целенаправленно происходила «демонизация» души народа, отраженная, русскими писателями в литературе, зомбирование его сознания. Вспомним Маяковского:

«Я знал рабочего – он был неграмотен,
Не разжевал даже азбуки соль,
Но он слышал, как говорит Ленин,
И он знал все».

В школьный курс обучения обязательно входила  ленинская статья «Памяти Герцена». Процитируем эти уже сегодня забытые строки: «Чествуя Герцена, мы видим ясно три поколения, три класса в русской революции. Сначала – дворяне и помещики, декабристы и Герцен. Узок круг этих революционеров, страшно далеки они от народа. Но их дело не пропало. Декабристы разбудили Герцена, Герцен развернул революционную агитацию. Ее подхватили, расширили, укрепили, закалили революционеры – разночинцы, начиная с Чернышевского и кончая героями «Народной воли». Шире стал круг борцов, ближе их связь с народом. «Молодые штурманы будущей бури» - звал их Герцен. Но это не была еще самая буря. Буря – это движение самых масс. Пролетариат, единственный до конца революционный класс, поднялся во главе их и впервые поднял к открытой борьбе миллионы крестьян. Первый натиск бури был в 19О5 году. Следующий начинает расти на наших глазах».
А вот что думает по этому поводу барон Корф: «Горсть злодеев и безумцев, зараза, извне принесенная, пустила ложные ростки в России». Нечаявщина, терроризм, покушение на государя, убийство Столыпина, массовые расстрелы, ссылки, уничтожение духовного наследия, разрушение храмов и памятников культуры - вот малый перечень их преступлений.
И в результате – на многие десятилетия вся страна превращена в единый сатанинский концлагерь. Духовный вакуум, миллионы жертв и сломанных судеб, преступники и придурки у кормила власти. Вот то будущее, на которое обрекли Россию «штурманы будущей бури»!
Но уже тогда, пока дьявольское пламя еще не возгорелось из искры, Пушкин писал:

«Увидев их, надменных, низких,
Глупцов, всегда злодейству близких,
Пред боязливой их толпой
Ничто и опыт вековой».

Так кто же вы, господин Онегин, путешествующий по югу России?

«Сначала эти заговоры
Между Лафитом и Клико
Лишь были дружеские споры
И не входила глубоко
В сердца мятежная наука,
Все это было только скука,
Безделье молодых умов,
Забавы взрослых шалунов»…

Но вернемся к Татьяне, стоящей на пороге лесной избушки и в ужасе смотрящей на демонов:
«Но что подумала Татьяна,
Когда узнала меж гостей
Героя нашего романа,
Того, кто мил и страшен ей?
Онегин за столом сидит
И в дверь украдкою глядит.
Он знак подаст – и все хлопочут,
Он пьет – все пьют и все кричат,
Он засмеется – все хохочут,
Нахмурит брови – все молчат».

Пушкин привлекает внимание читателя к внутренней  теневой сути своего героя, закамуфлированного под светского денди:

«Вдруг ветер дунул, погашая
Огонь светильников ночных,
Смутилась шайка домовых.
Онегин, взорами сверкая.
Из-за стола, гремя, встает»…

Татьяна, подобно герою «Вия» Хоме Бруту, в инфернальном нижнем мире пребывает в измененном  состоянии сознания, не владея своими чувствами и поступками:

«И страшно ей, и торопливо
Татьяна силится бежать,
Нельзя никак. Нетерпеливо
Метаясь, хочет закричать,
Не может»…

Почти то же происходит и с Хомой: «Философ захотел оттолкнуть ведьму руками, но, к удивлению, заметил, что руки его не могут приподняться, ноги не двигались, и он с ужасом увидел, что даже голос не звучал из уст его»…
Во сне Татьяны Онегин, подобно гоголевскому Вию и лермонтовскому Демону, обретает власть над беспомощной девушкой:

«Онегин тихо увлекает
Татьяну в угол и слагает
Ее на шаткую скамью
И клонит голову свою
Ей на плечо»…

Это не описание двусмысленной игривой сценки с налетом легкого эротизма в стиле Мопассана. События здесь разворачиваются в ночном кошмаре, где все сущности обнажены до предела. Много позже ирландский писатель Брем Стокер в романе «Дракула» опишет смертельный поцелуй графа – вампира.
Пушкин прекрасно знал народный фольклор, и сам неоднократно обращался к зловещему образу упыря – в «Песнях западных славян», в стихотворениях «Вурдалак» и «Мертвец». Зачем же Онегин склонился над девичьей хрупкой шейкой? Кровушки захотелось? Интересную мысль высказал современный французский писатель Фредерик Бербедер в романе «Романтический эгоист»: «Чем мы циничнее, тем больше нас привлекает невинность. Нам нравятся женщины, которые верят в то, во что мы уже не верим. Мы не только, по примеру Дракулы жаждем засосать юную жизнь, нам еще не терпится выцедить их простодушие, откачать иллюзии, напиться оптимизма. Наивность – это опиум для скептиков». Сходное отношение Онегин испытывал и к юному Ленскому.
Кстати, замечание Бербедера перекликается с эпиграфом к роману, написанному Пушкиным по-французски. Вот как звучит его перевод: «Проникнутый тщеславием, он обладал сверх того особенной гордостью, которая побуждает признаваться с одинаковым равнодушием в своих как добрых, так и дурных поступках – следствие чувства превосходства, может быть, мнимого».
Татьянин вещий сон разрешается пророческим апофеозом, где все завязано единым узлом:
«…Вдруг Ольга входит,
За нею – Ленский. Свет блеснул,
Онегин руку замахнул
И дико он очами бродит,
И незванных гостей бранит,
Татьяна чуть жива лежит.
Спор громче, громче, вдруг Евгений
Хватает длинный нож, и вмиг
Повержен Ленский»…

Во сне произошло событие, которое несколькими днями позже поставит точку на жизненном пути юноши. Подобные вещие сны описаны в книге Камилла Фламариона «Неведомое», написанной в начале двадцатого столетия. Возможно, это прозрение Пушкиным собственной гибели? Татьяна, проснувшись, потрясенная сновидением, ищет ответ в «Соннике» Мартына Задеки.А вот что пишет по этому поводу Зигмунд Фрейд в книге «Толкование сновидений»: «Все продолговатые предметы – палки, трости, деревья, все длинные и острые орудия – ножи, кинжалы, пики – служат для изображения мужского полового органа». Куда уж тут Мартыну Задеке, «главе халдейских мудрецов»! Есть предположение, что прообразом Онегина явился близкий друг Пушкина, Сергей Александрович Соболевский. Сохранился его портрет, написанный Брюлловым – мы видим на нем человека лет 35, изысканно одетого по последней европейской моде, с открытым, приятным русским лицом. Библиофил и библиограф, автор остроумных эпиграмм и шуточных стихотворений, знакомый с Гоголем, Лермонтовым, Тургеневым и Толстым, любитель  веселых розыграшей и эпатирующих выходок, Соболевский получил прозвище « милорд ну – и - что». Именно для него Пушкин заказал Тропинину свой известный портрет.
Соболевский неоднократно предотвращал дуэли Пушкина, но во время последней, роковой дуэли он был в Париже – многие считали, что он мог бы предотвратить ее. Впоследствии после смерти поэта Соболевский отказывался  комментировать и трактовать известные ему факты биографии Пушкина, но в последний год жизни опубликовал статью «Таинственные приметы в жизни Пушкина». Возможно, Соболевский – это Онегин, каким бы он мог быть по своей изначальной природе.
Роман Пушкина «Евгений Онегин» - это история деградации души молодого человека, умного, одаренного, способного быть достойным и уважаемым членом общества, но в силу обстоятельств и воспитания ставшего на путь саморазрушения. Цепью своих поступков он нарушает космический закон равновесия – «рта» - и наказуется им за это.
Коготок увяз – всей птичке пропасть – гласит народная мудрость. Пренебрегая любовью и отталкивая ее, по логике античности, он становится объектом мести Венеры, которая жестоко карает предательство космического Эроса ( вспомним Ипполита, Нарцисса, Актеона). А убив юношу, предназначенного судьбой для любви и продолжения рода, он, подобно Оресту, убившему мать, мечется по жизни, преследуемый эриниями – совестью:

«То видит он – на талом снеге
Как будто спящий на ночлеге,
Недвижно юноша  лежит,
И слышит голос «Чтож? убит».

Попытка Онегина спасти себя любовью к Татьяне обречена на провал. «Свою постылую свободу я потерять не захотел…», «Как я ошибся, как наказан»…Недаром его душе, отягощенной убийством,  не суждено обрести себя в мире, «где окровавленная тень ему являлась каждый день». Одержимость им Татьяной сродни одержимости Демона Тамарой. П.И.Чайковский в финале одноименной оперы досказал судьбу Онегина  – после фразы «О жалкий жребий мой»! - в оркестре звучит адский хохот. Это Командор явился за душой Дон Жуана. И прогнозы советских пушкинистов, что место Онегина, как и Чацкого, среди декабристов, - всего лишь попытка поставить все с ног на голову. Так с кем вы, господин Онегин? «Евгений Онегин» - это энциклопедия извечной космопланетарной борьбы Правды и Кривды, отраженная Пушкиным через современную ему действительность, ее историко–философское осмысление. На стороне Правды – Татьяна, Ленский, дворовый мальчик, бегающий по первому снегу, няня, девушки, собирающие ягоды в господском саду…
На стороне Кривды – бессмысленная мишура светской жизни с ее интригами и сплетнями, тайные заговоры и масонские общества, шутовские отребья французской революции, авантюристы и приспособленцы вроде Дантеса и Нессельроде.
А вокруг – извечный космический круговорот, текущий по высшим, иным Законам – Пушкин описывает его в бесконечно прекрасных, лирических картинах смены времен года. Русская лирика всегда была посредницей между небом и землей, соединяющая их, как Дух божий соединяет нашу душу и тело.