И хлебом насущным!

                …И ХЛЕБОМ НАСУЩНЫМ…!

Хочу сказать несколько слов о хлебе. Тема на мой взгляд благодатная, актуальная и вечная! Испокон веков, голод и беда ассоциировались у  любого народа, в любые времена, именно с отсутствием хлеба. «Заработать на  кусок хлеба!». «Кусок в горло не идет!». «Попрекнуть  куском хлеба!». Вот несколько стандартных изречений, которые выражали и выражают наше отношение к хлебу в этой жизни.  Изобилие даже сейчас, в моем понятии, связанно именно с наличием хлеба,  голод и нищета с его отсутствием! «Хлеб всему голова!»…  лучше не скажешь! Как говорит истинный патриот русского народа Михаил Задорнов: «Победить народ, который пельмени заедает хлебом невозможно!».  По моим понятиям он прав, хотя мой младший сын возмущается по этому поводу! Я, обязательно, вернусь к вопросу о патриотизме  Михаила Задорнова да продлит Всевышний его дни, и желаю таджикам, т. к. причисляю себя к этой славной нации и другим народам:  иметь такого патриота в своих рядах! Ну а сейчас о хлебе! В Средней Азии, а я говорю конкретно, о Таджикистане, отношение к хлебу особое: трепетное, душевное, любовное, прекрасное!!! Надо видеть, как часа  в четыре утра, в лепешечной вокруг большого стола стоят парни в белых халатах  и таких же штанах с ресницами, руками, волосами сплошь в муке -  настоящие «муйсафеды», по-нашему «беловолосые - белобородые», по русски -  старейшины, по-тюркски – «аксакалы»), по английски – «олдмены!».      …
 На стол летят кусочки теста, они раскатываются, в них делаются отверстия по такой специальной штучкой  посередине и перед тем как отправить лепешку в тандыр (по русски - печку) парень прижимает её к губам, глазам и лбу! Смотреть  на это, как  слушать музыку  или стихи, играть с детьми или внуками, обнимать отца и мать, дочь и сына!!!

 … я горячей лепешки в сердце запах храню,
этот запах великий больше жизни люблю.
вкус горячей лепешки, запах дыма, кишлак,
всё пройдёт но останется ЭТО – воистину так!!!
 
  Я  много раз видел эту картину, а также  как вынимают из тандыра готовый хлеб (лепёшку)  и тот же ритуал: губы, голова! А запах горячих лепёшек?!… Купив с утра лепёшку, я клал её к заднему стеклу своей  машины и весь день меня сопровождал  Великий запах хлеба!
  На моей многострадальной  Родине, начиная примерно с 1992 года, шла гражданская война, жить было очень тяжело. Наш большой брат - Россия была в огне перемен, все экономические связи развалились царил беспредел, который всегда сопровождает все революции и гражданские войны! Я в  то время жил в Душанбе, в центре города, в тихом переулке, на задворках  Министерства финансов! В двухэтажном доме с фанерными потолками. Наш переулок был настоящий тихий центр. Этому способствовало то, что он был глухим без прямого проезда. Был боковой проезд, который вёл к «Сельхозтехнике» и городской прокуратуре, транспорта было мало, домов  в проезде всего пять, максимум четыре этажа, минимум два!
 В то время, которое я хочу описать, стоял холодный, бесснежный январь. В город,  под командованием Сафарали Кенжаева,  ягнобца,  бывшего прокурора по железнодорожному транспорту, будущего спикера парламента Республики, убитого впоследствии террористами и Рустама Абдурахима, полевого командира, убитого и сожженного в топке как Лазо, оппозицией на третьей автобазе, вошла группировка, которая хотела отстоять Республику от засилья исламистов. Они заняли Дом Радио и сопротивлялись, ожидая  подхода группировки  Председателя Народного фронта, отца нашей демократии Сангака Сафарова, земля ему пухом!
Оппозиционеры установили по центру средней аллеи улицы Ленина г. Душанбе крупнокалиберный пулемёт и постоянно простреливали всю улицу от Верховного Совета до кинотеатра «Ватан»! Я жил, примерно, посередине этого простреливаемого участка. Хлеба не было несколько дней, моя мама была в Рязани, дочь с женой тоже, отец жил на Профсоюзах, в нескольких остановках троллейбуса от моего дома. Транспорт не ходил, бензина не было. Второй хлебозавод находился недалеко от моего дома, примерно в километре. Я решился, одел халат, подаренный мне на одном из туев (свадеб), трёхцветный, красно-бело-зеленый, чабанский, борода у меня была наполовину седая. Выйдя в переулок,  увидел соседок, их было пятеро или шестеро. Кроме семьи Сангиновых и Гени Литвиновской в моём переулке в то время жили, исключительно, русские люди. Увидев меня в халате тётки запричитали. Алексей! На войну, что ли забирают? Я ответил: надо за хлебом сходить на завод. Они всполошились, я пошел по направлению к улице Ленина. Сзади услышал крик «Леша постой!». Меня догнала одна из соседок «Возьми нас с собой»! Я согласился, мы стали ждать остальных. Через несколько минут они подошли, все повязали платки, обули туфли, взяли сумки. Я шел в резиновых галошах на шерстяной носок. До улицы Ленина было метров шестьдесят! Мы прошли помойку, контору «Сельхозтехники», приемную прокурора города и вышли к улице Ленина. Пулемет не смолкал, изредка в магазин попадали трассирующие пули и тогда перед нашими глазами проносились огненные шмели!  Даже днём, а было часов одиннадцать утра, они были ярко видны. Пулемет бил беспрерывно. Я не военный, хотя и сын военного, но понял: стреляли не прицельно, а так сказать для острастки. Судя по трассирующим пулям, высота их полёта от земли была на уровне груди взрослого, среднесортного человека, где - то 120-130 см. от земли! Перерывов у пулемёта почти не было, нагнувшись я подобрался к дороге. В бетонном лотке обочины на спине лежал молодой парень, на груди его лежал открытый паспорт, на открытой странице было указанно: “узбек”, место рождения Регар. Вернулся к тёткам, они сидели около большого чинара под стеной Министерства сельского хозяйства, лица  были не испуганные, но потемневшие. На немой вопрос, что и как, я промолчал. Пулемёт затих и мы, пригнувшись, пошли к дороге. Улица Ленина состоит из двух тротуаров, двух полос движения, разделенных еще одним тротуаром и зеленой зоной по обеим сторонам от него, именуемым в простонародье “средняя аллейка”. Общая ширина улицы с проезжей частью метров  тридцать – сорок... На другой, от нас, стороне был Центральный гастроном, пригибаясь, мы перебежали улицу, пулемёт заработал за нашими спинами, тётки перекрестились! Перед нами возвышался Оперный театр. Пройдя вдоль гастронома, мимо летнего ресторана «Памир», самого ресторана «Памир» увидели у входа в гостиницу человека в защитной форме, он стоял за колонной на одном колене, в левой руке был автомат, который прикладом опирался на мраморный пол входа в гостиницу. Повязка на голове бойца была белого цвета, парень внимательно смотрел в сторону крыши, находящегося наискось через дорогу института «Гипрострой». Услышав шаги он обернулся к нам,  не выразив никакого удивления. По внешнему виду, акценту я понял – памирец, прожив и проучившись в Хороге несколько лет я сразу отличал этих парней и знал наизусть этот неповторимый, непередаваемый акцент. «Царанг!» поприветствовал я, взглянув на меня усталыми глазами он спросил: «Куда?». «За хлебом!». Оглядев моих спутниц и ощупав меня с ног до головы, он крикнул в открытую дверь по памирски, выслушав ответ сказал: «Идите, но на крыше напротив, другие люди, спросите разрешения у них»  и вошел в здание гостиницы. Подойдя к крайней колонне и оглядевшись, я окликнул - «На крыше?». Появилась голова в красной повязке, с характерным кулябским акцентом, в тех краях я вырос, спросила меня «Куда?». «За хлебом!» ответил я. «Один?». «Нет с женщинами!». «Выйдите на открытое место!». Мы вышли из-за колонн на дорогу, между кинотеатром «Дом Колхозника» и диетстоловой, в которой в студенческие годы работал мой друг Гера, немец, футболист и, вообще, хороший парень. Гера! Где ты дорогой? Жив ли? Оглядев нас, голова заставила меня снять халат, а женщин вывернуть все сумки. Национальность женщин и мой патриотический, чисто кулябский халат  успокоили, судя по всему, голову и она разрешила нам идти дальше. Мы двинулись вдоль стены института, затем треста “Сантехмонтаж”, школы трудновоспитуемых детей, дома Валамат-зода и вышли на поселок «Стандартный», где был салон «Бахт» для новобрачных и хлебный магазин, перейдя согнувшись в три погибели улицу Красных Партизан мы вышли на прямую дорогу которая вела к хлебозаводу, оставалось  метров двести – триста! Впереди не было видно ни души и я засомневался - работает ли завод? Мы шли по тротуару, улица была тихая, дома частные, машин видно не было, людей тоже, собаки молчали. С перекрёстком около хлебозавода было связанно очень много в моей прошлой жизни. Пойдешь направо, моё родное общежитие, чуть ближе квартира, на которой я жил первый год после поступления в институт, налево: квартира, где я жил в семье бухарских евреев Мулокандовых, на квартире потом, а чуть дальше на Шота Руставели 35 дом отца моей бывшей жены Наташи. Историческое для меня место, можно сказать. Но нам надо было прямо. Пройдя заводоуправление, мы подошли к хлебозаводу. У стены на корточках, сидело человек восемь памирцев, молодых, бородатых, хорошо экипированных, с автоматами. На другой стороне улицы за деревянным забором около большого, кирпичного, недостроенного дома стояла толпа, было тихо. В основном толпа состояла из женщин с детьми и стариков, молодых мужиков и парней видно не было. Мне было под 50, я был с бородой и на сколько лет выглядел, не знаю. Наша группа вызвала оживленное удовольствие. Старики степенно жали мне руку, прикладывая правую руку к сердцу и поглаживая бороды. Я видел, что они чувствуют и воспринимают меня, как русского и не стал никого разубеждать, ведь в этом есть 50% правды. Женщин моих окружили, обнимали, гладили и целовали, было до слёз радостно и приятно. Нам всё быстро и доходчиво объяснили: ждали хлеб. Народу было человек 500, если не больше. Ребята с автоматами встали и разошлись, образуя полукруг, в середине которого были мы. Ворота открыл один из них. Из ворот выехало 3 или 4 машины с будками, на которых было написано: ХЛЕБ!!!
  Машины развернулись к нам задом, водители вышли и подошли к дверям будок. Автоматчики подняли оружие вверх. Когда открылись дверцы кузовов машин, внутри стали видны деревянные поддоны, полные хлеба. Хлеб был горячим, сразу запах ударил в нос. Над толпой пронесся вздох и, она двинулась к хлебу. Сразу стало тесно и душно, несмотря на мороз. В уши ударила очередь, потом еще и еще. Один из автоматчиков залез на что-то чтобы было видно и на русском языке объяснил: «Надо приготовить деньги, потом будет хлеб!». О деньгах я совсем забыл и, кроме того, что было в кармане тренировочных штанов: носового платка, у меня ничего не было. Деньги в обиходе были советские, других тогда еще не напечатали. Я обернулся к своим товаркам: деньги. Они протянули мне деньги, сказав им: «Стойте здесь, а то задавят!», я двинулся в кучу. Примерно лет в 45 я бросил пить и курить, познакомился с парнем, его звали Дима, несмотря на  возраст и разницу между нами в 20 лет, мы ладили. Он окончил Ленинградский университет, рожден был от таджика и полячки, короче брат мне по крови, он обучил меня культуризму, я стал заниматься регулярно и во время описываемых событий жал 95-100кг. Весил 91кг. Короче был в неплохой форме. Впоследствии отца Димы назначили Министром иностранных дел, я с ним лично не знаком, но уверен он достойнейший человек, судя по сыну. Дима привет тебе и сто лет жизни! Короче я считал себя крепким мужиком и был уверен в себе. Меня смяли и отбросили как щепку, стоял гул и стрельба. Пробиться к машинам я не смог. Подумав, подошел к одному из автоматчиков и в момент, когда он, выпустив последний патрон в воздух, перезаряжал автомат, попросил. «Помоги!». «Ты с русскими женщинами пришел?» – спросил он. «Сам откуда?» Я, глядя в его глаза сказал: «Я шурабадский!»  он улыбнулся. «Не ври, ты русский!» и поднял автомат, выстрелил  из подствольника в стенку недостроенного дома. Хлопок привлёк внимание водителя ближайшей к нам машины. Показав ему деньги, он кивнул на меня, показав на пальцах один поддон, водитель кивнул, до меня от него было метров двенадцать! Он бросал буханки, а я ловил, толпу отсёк автоматчик с деньгами. Всего я выловил шестнадцать буханок черного, горячего хлеба. Складывать было некуда  я его сложил кучкой на асфальт, ко мне уже бежали три моих спутницы, волосы их растрепались, при стрельбе они петляли и приседали.  Сложив хлеб в сумки, мы пошли восвояси. Сзади гудела толпа, издалека мы стали различать отдельные фразы, судя по голосам, кричали в основном дети и женщины: просили хлеба!
 На обратном пути приключений почти не было, кроме того, что мы отдали буханку хлеба памирцу и нам с институтской крыши спустили бечевку, а я привязал на неё буханку, предварительно завернув её в кусок картона, поднятого с земли, хлеб был горячий, мягкий и легко сминался бечевой. Пулемет отдыхал, как опытные «разведчики», мы перебежками преодолели  огневой рубеж, первый и надеюсь, последний в моей жизни. Стали прощаться у моего дома, разделив хлеб, все без исключения меня поцеловали и погладили. Я прожил здесь почти тридцать лет, знал их в лицо, встречался почти каждый день, а за три часа похода за хлебом узнал их всех вроде заново как, наверное, и они меня.
 После этого при любой встрече соседки целовали, называли исключительно СЫНОК! гладили меня и глядя мне в глаза плакали!
 О чем? Я могу только догадываться!

                Только Ваш,    Алексей Авганов
   непосредственный участник этих событий, дай Боже, чтобы это не повторилось!