Пора родиться

Есть такие истории в моей жизни, которые очень тяжело описать. Потому что они немного странные, не совсем реальные и каждый раз, когда я это делаю, они затрагивают меня до самой глубины.  Как будто по обнаженным нервам проводят холодным смычком. В итоге как это бывает: я начинаю плакать, у меня путаются мысли и трясутся руки. Грустно мне становится, в общем.

Вот это один из таких рассказов, которые вспоминая, я плачу каждый раз. Вроде он и не грустный даже, и вроде даже и кончается хорошо – но все равно какой-то груз на душе остается.

Просто это был такой период в жизни, когда родилась наша дочь. Мрачноватый период.

Мы тогда постоянно ругались с мужем, и когда я узнала о беременности, в тот момент я для себя твердо решила, что разведусь. Мне было неуютно жить рядом с ним, я много курила, а он не обращал на меня никакого внимания.

Я уже и не помню, почему мы в очередной раз решили развестись, наверное, он мне изменял. А может и не изменял, не помню правда, но как бы то ни было, будущего с этим человеком я тогда не видела, как не старалась.

Не очень легкое было время.

Ну а с другой стороны лёгкого времени у меня и не было, если так посмотреть. Мое каждое из времен было по своему не легким, хотя и все они были веселыми - это точно. Но вместе с тем на мне все время как будто стояла печать некой безысходности что ли. На лбу. Как будто всем вокруг хорошо и все веселятся даже, а я всегда чувствую себя не в своей тарелке. Как будто в этом солнечном мире все хорошо, но мне тут, в этом мире, не особо-то рады.

Ну вот. Я сообщила мужу об том, что беременна, что хочу расстаться, и собираюсь сделать аборт. Мне все равно, что он скажет, ведь я не люблю его.
В общем, я приняла решение и не собираюсь что-то менять.

Другого выхода не вижу.

И так далее и тому подобное.

Жить вместе нам не зачем.

В клинику я поехала несколько дней спустя. Мне сказали, что срок большой, но можно что-то сделать. Если я готова прямо сегодня лечь на операцию, то мне необходимо это сделать прямо сейчас без раздумываний. Я сказала: ну конечно, подписывайте документы, что там нужно, я готова. Просто я выйду в коридор, подышу немного. Душно у вас тут как-то.

Я села на стол в коридоре, отдышалась и выдохнула с облегчением: ну вот, наконец-то все. Теперь все будет хорошо и, наверное, наладится. Запищал телефон, пришла смс-ка от мужа. Я не хотела ее читать, что он там еще хочет от меня?

Но прочитала: там было два слова «не делай».

Дальше помню плохо, наверное, просто закружилась голова из-за духоты. Я расплакалась, конечно. Забрала свои ботинки из кабинета и задумчиво вышла. Руки тряслись, водить машину было неудобно, и я чуть не собрав вереницу соседских машин, поспешно сбежала из клиники.

Дальше все покатилось своим немного не планированным, но стандартным для беременных чередом. Беременность проходила в общем-то волшебно, без каких-либо медицинских проблем. Позже я узнала, что у меня будет дочь, и с того момента маленькие ее незримые следы присутствия были во всем. Нежными сладковатыми нотками она все время напоминала мне о себе, в такие моменты как будто жидкое  теплое солнце разливалось у меня в животе. Было похоже, что она изнутри все время благодарила меня за то, что я не убила ее и поэтому готова была сделать все-все-все для меня.

Спасибо, что дала мне жить, мамочка моя, как будто говорила она.

С первым ребенком, со своим сыном, и во время беременности и после, я изрядно помучалась. Он был очень упрям и свободолюбив, даже еще не родившись. Он мог упрямиться и не показывать свой пол во время УЗИ. Во время медпроцедур ни за что не соглашался помогать мне и не слушал мои просьбы. Один раз в роддоме ему перепутали бирки и отдали на кормление другой женщине, но та заметила подмену и закричала. В общем, он с самого начала показывал свою независимость.


Дочка же была нежным котенком, который откликался на каждый зов и ласково прибегал в ту же секунду. Не было нужды просить ее во время нейросонографии, тормошить ее в животике и упрашивать «доча, ну проснись, тете доктору надо послушать твое сердечко». Она как будто заранее это знала и говорила «конечно, мамочка, я сделаю все, что ты хочешь».

Когда она родилась, это было под самый Новый год, она даже не плакала. Она пищала, как маленькие мышки, который иногда попадали к нам в подполье, когда я была совсем маленькой. Это был очень морозный год, окна замерзли так, что за окном не было слышно даже новогодних хлопушек и фейерверков. И почти не видно. Есть после операции мне было нельзя и новый год в роддоме мы с ней отмечали куриным бульоном и сухариками. Она лежала у меня на руках и попискивала. Я назвала ее Машей за этот мышиный тоненький писк.

Я даже и предположить не могла, каким же образом этот беззащитный мышонок после рождения превратится в мощный, порой даже жестокий торнадо, способный крушить все на своем пути, оставляя после себя только разрушенные территории. Как будто она родилась, немного отдышалась и сразу стала взрослым очень рассудительным и всезнающим что ей нужно человеком. Но было очень много вещей, которые выводили ее из себя, как будто она всегда ждала от мира плохого. Она боялась мыть голову, ожидая, что может захлебнуться и умереть. Вода, попавшая ей на голову пугала ее до визга. Она не давала расчесываться и стричь ногти, потому что испытывала невыносимый страх от того, что я ей могу сделать больно. Однажды в один из таких попыток расчесаться, я психанула, взяла большие портновские ножницы и обстригла ей прекрасные густые светло-русые кудри. Почти под мальчика.

Я видела, как окруженная нашим вниманием, любовью и заботой, она, тем не менее, страдала. Нет, со здоровьем было все в порядке – это была сильная красивая энергичная девочка. Но как будто какая-то печать стояла на ней,  р-раз включали какой-то невидимый рубильник, и кто-то как будто подменял ее. Из смешливой веселой и нежной девчонки она превращалась в гадкого и очень агрессивного чертенка. Чертенок орал на всех, дрался и грубил. Потом залезал под одеяло и орал часами с громкостью милицейской сирены. Повлиять на это было практически невозможно, ни уговоры, ни ответные строгие меры со шлепками и выговорами, ни лишение игрушек, ни нежные поглаживания – не помогало ничего. С каждым днем чертенок рос, становился все больше и сильнее, кричал громче, разрушал и упрямился. Заставляя всех вокруг жить по своим детским правилам: рисовать человечков, обклеивать скотчем мебель, покупать сотую куклу,  варить ей совершенно особые индивидуальные обеды, слушать ее концерты синтезаторной музыки, быть с ней каждую секунду и любить ее до потери сознания.

Я говорила про себя, что наверняка у нее будет очень сильный и упорный характер. И она добьется очень многого силой этого характера. «Молодец, девочка», - говорила я. «Но что же мне делать: я измотана и вытерпеть каждодневные требования и истерики совершенно не представляется возможным.

За что же мне это, спрашивала я? А?

Я же не выдержу, не смогу. Что же я-то такого сделала, господи, пожалуйста, ответь?»

На что мне мое Высшее-я отвечало, мол, дети – это всегда карма родителей. И наши души всегда договариваются друг с другом, прежде чем прийти в наш мир.

- Ты понимаешь, зачем это все тебе? Нам даются такие дети, которые смогут исправить нас. Они помогут нам понять кое-что.

- Но вот что, что я должна понять, что? - хлопала я себя по лбу.

- Я скоро чокнусь, - говорила я своему Высшему-Я. - Но мы любим ее бесконечно, она наш маленький цветочек и без нее наша жизнь была бы скучной и серой, это да! Но больше не могу!
 
Я плакала. Говорила: «Что же ей нужно от нас, а, господи?»

Я делаю для нее все то, что я не получала от своих родителей: я обнимаю ее по 100 раз в день, целую ее и говорю ей насколько она прекрасна. Как она важна для меня. Чего мне никогда, никогда не говорили мои родители. Вот.

Но это не помогает.  У меня не получается стать для нее той мамой, которой у меня никогда не было. Как я загадала. Помню когда-то давно, еще в детстве я поклялась себе, что когда у меня родятся дети, то я буду для них такой мамой, какой моя мама не была для меня.

Я никогда не слышала слов любви от своих родителей.

Меня никто не прижимал к себе, не садил на колени, не говорил о любви.

Я помню, как я проводила время одна, нелюдимо. Родители не справлялись со мной, я была очень жестким ребенком. У меня было много бешенной неуемной энергии.

Из своего детства я не помню ничего такого, чтобы намекало на то, что родители любили меня. Никакой нежности. Никакой близости, ничего такого. Я помню лишь моменты, когда я была обижена на них: в те моменты я забиралась под одеяло и ревела. Очень громко ревела. Мне было одиноко.

Очень часто мне хотелось забраться в шкаф или под мойку и сидеть там в темноте. Как будто вернуться назад в мамину теплую утробу и не рождаться никогда. Мои родители не любили меня. Мой мир не любил меня, я была как будто лишним для него.
Он причинял мне боль. И эта боль давила на меня изнутри как темная птица. Эта густая темная кровь растекалась по моим венам темной тенью. Я не могла перестать плакать в тот момент, мне было очень жалко себя.

Ну нет, почему же. Я помню и много других моментов, веселых, жизнерадостных, как я, весело кружась, бегала с девчонками по полю с маленькими белыми цветами. Иногда я залезала на дерево и смотрела с него вдаль, будто хотела разглядеть там свое будущее: какое оно? будет ли оно светлым и прекрасным?

Но вот тех моментов, в которых бы присутствовала близость с  родителями, не, я не помню.

Выросла я девушкой красивой сильной и прямолинейной, мальчики так бегали за мной табунами. В старшей школе мне приходилось очень часто отбиваться от их назойливого внимания. Как-то раз я очень грубо и высокомерно послала компанию из очень серьезных и крутых бандитов. Потом они выцепили меня после школы, поймали и заперли меня в подвал гостиницы. Поэтому к моменту окончания школы за моими плечами было несколько изнасилований, один подпольный аборт, нехорошие компании, таблетки в школьном туалете.

В 15 лет, когда мои родители готовились к разводу, я поймала себя на мысли, что не хочу больше жить и собралась покончить жить самоубийством. Моя попытка провалилась в тот раз.

Училась я хорошо, временами даже отлично, тройки по поведению и прилежанию не сильно пугали меня, а моих родителей не заботили воовсе. После школы я совсем отдалилась от них, пошла учится в университет, приходила домой очень поздно, а то и вовсе не приходила.

Позже, когда моя мама развелась с отцом, мы разъехались с ним, она стала сильно пить.

Я приходила домой и обнаруживала, что дверь закрыта изнутри, и маму не добудиться. Пару раз я лазила к себе в квартиру через соседний балкон. Это было экстремально.

Я часто вспоминаю сейчас тот разговор с мамой, когда я ушла из дома и выпалила ей, что ненавижу ее, что она меня никогда не любила. «Зачем, зачем она родила меня?» - спрашивала я ее.

 - Для каких таких заслуг или радостей. Чтобы я страдала?

- Я тоже страдала,  как и ты, - отвечала она. - Не знаю, если честно, зачем я родила тебя.

Она не хотела рожать меня и собиралась сделать аборт. Они с отцом как раз хотели расходиться, но тут эта беременность. Родители не хотели и не ждали меня. Потом она все-таки решила оставить меня, и поэтому ей пришлось остаться с отцом... Она была несчастлива, они ругались, их брак на наших с братом глазах постепенно угасал, пока не угас окончательно.

Не знаю, зачем я это пишу, но с тех пор прошло очень много лет. Я прошла через много жизненных событий веселых и не очень. Моя жизнь дала мне много сил, чтобы идти вперед, что бы что-то делать. Помогать кому-то. Зачем-то жить.

И в один славный момент судьба меня вытолкнула силой на этот духовный путь, который называется близнецовое пламя. Мой духовный учитель принес мне много трансформаций, вот я теперь сама стала таким просветленным духовным учителем. 
И теперь, здесь на этом пути, я стала вспоминать многие вещи, которые давно забыла.

Я вспоминала свое прошлое, то, которое навсегда вычеркнула из памяти, я видела себя в прошлых жизнях, как я бегаю по полю маленьких белых цветов. Раскрываю руками высокую, выше моего пояса некошеную траву. Теплые облака плывут надо мной.

Я видела себя в 18 веке в Англии, на мне строгий темный костюм, застегнутый на все пуговицы, по самую шею. Высокая шляпа. У меня большой просторный дом, полный маленьких разновозрастных детей. Мой муж с пышными бакенбардами целует меня.

Я видела себя ковбоем в Американских пыльных прериях в клетчатой рубахе.

Видела себя в Древнем Египте, где я была сначала учеником, а потом жрецом Богини.
Я проводила долгие часы за освоением духовных и магических ремесел, бродила туда-сюда по узким заплесневелым коридорам, испещрённым значками и символами. Молилась долгими часами. Помню его, тот самый саркофаг из темного гранита, его очень тяжелую изразцовую крышку. Вот в него, как будто живьем в гроб, сажают нас, адептов магической школы и оставляют там в темноте на несколько дней. Чтобы мы смогли убить свое земное сознание и разбудить в себе космическое. Чтобы мы вспомнили все, что хранила наша память за много-много тысячелетнюю историю наших земных воплощений. Чтобы мы стали жрецами, сыновьями и дочерями Богов, с чистым и божественным сознанием, способным своей силой уничтожать маленькие города.

Я вспомнила, как меня сажали туда и тот животный липкий сковывающий тело страх, который бывает только один раз за всю жизнь - перед смертью. Тяжелый, как эта гранитная могильная плита, как крышка моего саркофага. Этот страх до сих пор снится мне иногда во сне, и в нем я по-настоящему понимаю, что я сейчас умру.

Еще я вспомнила, как мой папа крепко-крепко держал меня, когда учил кататься на велосипеде, там мы с ним смеялись и баловались. Он обнимал меня. Вспомнила, как моя мама обнимала и держала меня на своих теплых руках, от нее пахло молоком, и было так очень-очень хорошо, как будто я самая желанная и любимая дочка на свете. Как будто теплое солнце разливалось по животу. Вспомнила, как она баловала меня, как маленькую принцессу, покупая кучу разных красивых платьев и обуви.

Помню, мое Высшее-Я сказало мне тогда: «Вот видишь, не бывает такого, чтобы родители не любили своих детей. И твои тебя любили, просто ты забыла это.

Знаешь в чем дело? Ты обиделась на них еще в детстве, ты обиделась на весь свой мир.

Просто ты до сих пор не живешь, а как будто сидишь там, на кухне, под мойкой и боишься рождаться, потому что думаешь, что мир собирается обидеть тебя.

Тебе очень много лет, рождайся уже. Все хорошо.

И с твоей девочкой будет теперь все очень хорошо. Потому что ты знаешь все, что с ней происходит, и понимаешь ее. Ты будешь очень любить ее, и она вырастет прекрасной и очень сильной женщиной. И тоже простит тебя, как ты простила своих родителей.

Прочитает это рассказ и простит.»