Утро Ивана Пантелеевича

В городе стоял жуткий холод. Иван Пантелеевич проснулся. Открыв глаза, он понял, что именно заставило его проснуться - снегоуборочная техника исправно выполняла свою работу. Старик поежился от холода и стал шарить по карманам так быстро, как мог - руки заледенели, а правая и вовсе начинала потихоньку отказывать. Всоре он обнаружил в левом кармане то, что искал - заветный бутылек с горячительной жидкостью. Ее осталось совсем немного, глотка четыре, и запасливый Иван Пантелеевич сделал два глотка, чтобы окончательно прийти в себя после пробуждения. Утро было солнечным.
На остановке уже суетился народ: невыспавшиеся студенты торопились на занятия, приезжие спешили оказаться в автобусах, которые бы отвезли их в гостиницы или в гости к родственникам. Народу было много, но что было самым удивительным в этом многообразии, считал Иван Пантелеевич, дак это то, что никому нет друг до друга совершенно никакого дела. Но это уже давно его не заботило, поэтому старик отмахнулся от своих мыслей почти отказавшей правой рукой, и поднялся с остановочной скамейки. У него было много дел.
Открывались киоски, недовольные своей жизнью продавщицы швырялись товаром с грязных витрин. Иван Пантелеевич направился в сторону вокзала, надеясь, что на этот раз Серега и Лёня впустят его ненадолго погреться - вчера он нашел почти новую теплую куртку, на ней практически не было дыр, а также джинсы без разрезанных коленей. Вот так повезло ему вчера на мусорке одного из центральных районов города.
Приблизившись к зданию вокзала, Иван Пантелеевич выпрямился, насколько ему позволял ревматизм, и достал из правого кармана пачку беломора. Грубыми пальцами с грязью под отросшими ногтями он высунул оттуда сигаретку, а пачку сунул обратно. На весь день сигарет должно было хватить. Старик подошел к Лёне, у которого как раз был перекур, и попросил прикурить. Лёня как бы нехотя достал зажигалку, вздохнул, слегка поджав губы, и, повернувшись к Ивану Пантелеевичу, протянул ее старику.
— Ну что, Иван Пантелеич, погреться пустить? - с явной издевкой в голосе спросил Лёня.
— Да хотелось бы, - ответил старик, стараясь онемевшими пальцами зажечь пламя зажигалки. Его тщетные попытки заняли с полминуты, после чего Лёня тяжело вздохнул, отобрал у старика зажигалку и сам дал ему прикурить.
— Как там в городе дела? - сделав последнюю затяжку спросил охранник.
— Как и всегда, денег не дают, уроды. Сами вон на каких тачках ездют, а старому больному человеку помогать не хотят! - заявил старик.
_ ну ладно, не кипятись, они же сами себе на тачки эти заработали. Я вон, на ласточку свою, десять лет копил! И что? Ломается, сука, на каждом углу. Неблагодарная тварь. У них всех поди такие же проблемы, а тут тебе еще подавай. Чем заслужил?
— Да все я понимаю, Лёня. Но за Отечество, все-таки, обидно.
— Эх, Иван Пантелеич...Хороший ты мужик, и как тебя жизнь так угораздила...
Лёня хлопнул старика по плечу, тем самым проводив внутрь вокзала. Кивком головы поздоровавшись с Серегой, вторым охранником, Иван Пантелеевич прошел вглубь здания.
— О, Иван Пантелеич, вы! Пойдемте, я вам пирожок дам. С мясцом! Вкуснотища! А то вчера не раскупили, они ж позавчерашние... - крикнула Любочка, местная продавщица. Она знала Ивана Пантелеевича уже больше двух лет, и, в отличие от ее немногочисленных друзей-алкашей, он действительно умел ее слушать. Старик улыбнулся и принял предложение, ведь в животе у него было пусто еще со вчерашнего утра. Пока они шли к витрине, Иван Пантелеевич решил спросить:
— эм, Любочка, чаровница, будь так любезна...
— Да что вы, Иван Пантелеич... Зарплату не давали еще, а так, вы же знаете, я всегда помогу!
— Да мне бы немножко, хоть на чай с пирожком, отобедать. Будь добра.
Любочка мягко улыбнулась, на секунду сжалась, а затем, махнув рукой, достала кошелек из-под прилавка, а из кошелька достала сотенную.
— Последнее же отбираете, как не стыдно! - шутливым тоном и с улыбкой на лице сказала Любочка. Иван Пантелеевич поблагодарил ее и отправился по делам с мясным пирожком в руке.
Согревшись и немного насытившись, старик вышел обратно в городской холод. Иван Пантелеевич стал думать о том, где бы ему сегодня достать денег, хоть немного. Любочку он любил страстно, женщина она была хоть и глупая, но добрая. Никогда в помощи не отказывала. Внезапно у Ивана Пантелеевича схватило в груди: тот опустился на землю, стараясь отдышаться. И что потащило его снова на улицу, ругал он сам себя. С полминуты сидел он на снегу, схватившись за грудину, потом боль отошла и он смог встать. Правая рука почти отказала, поэтому вставал он долго, тоже с полминуты. "Итого, минус минута жизни из-за какой-то боли в груди!" - недоумевал старик. Затем он вспомнил, почему ушел с вокзала: драгоценная Любочка дала ему сотенную, нужно было скорее пополнить запасы горючего, ведь двух глотков ему явно надолго не хватит. Расстроенный собственными мыслями, Иван Пантелеевич достал свою последнюю радость из кармана и сделал два глубоких, страстных глотка. Со стороны могло показаться, что важнее для него в жизни ничего нет, что вся его плоть и сознание насквозь пропитаны этим горьким напитком. Проглотив остатки жидкости, Иван Пантелеевич зашагал к своей старой знакомой, Янке-проститутке в магазин. Остановившись перед входом, он заглянул внутрь: было необходимо проверить, есть ли покупатели, а не то не даст Янка в долг, при чужих-то. Старику повезло - в магазине было пусто. С трудом открыв дверь, старик ввалился в магазин с широкой улыбкой на лице. Пусть он не мог похвастаться белозубым голливудским оскалом, зато у него было то, чем голливудские улыбоны не отличались: искренность и добродушие. Именно поэтому его улыбка обезоруживала сильнее, чем улыбка Алена Делона и Патрика Суэйзи. Янка поднялась со стула за прилавком и в ответ улыбнулась старику.
— Ну здравствуй, Иван Пантелеич. Как дела ваши? Как обычно? Две поллитровых?, - спросила Янка, откладывая в сторону явно желтую газетенку.
— Да, Яночка, - замялся старик, - как обычно. Все хорошо у меня, как твоя служба? Как дети?
— Да хорошо, малой вот приболел, лекарства уж больно дорогие. Тебе в долг или как?
— На вот, сотенная, - Иван Пантелеевич протянул смятую купюру, - а остальное в долг запиши.
— Ну, хорошо.
Янка взяла смятую бумажку и сунула ее в карман передника.
— Пусть выздоравливает сынок, болеть в наше время - очень дорогое удовольствие, - с грустной улыбкой сказал старик. Забрав две бутылки и сунув их во внутренние карманы новой куртки, Иван Пантелеевич откланялся.
Старик шел по улицам города, не обращая внимания на гуляющие влюбленные парочки, на спешащих куда-то мамочек с детьми, глазеющими по сторонам, на студентов, вечно бегущих куда-то, на голодных работяг. Он любил свой город. Всю жизнь он прожил в Перми, простом русском городишке, который претендует на звание города-миллионника, но год от года то смертность превышает рождаемость, то наоборот, детей больше, чем трупов, поэтому никто так и не может разобраться, соответствует ли этот город миллионному званию. Он считал, что самое очаровательное в этом городе -  желание угнаться за миром.  Говорят, что обитатели города всегда похожи на родину. Так и есть: каждый пермяк немножко начитан - сказывается влияние северной столицы - Петербурга, немножко топ-менеджер - Москва, немножко Ломоносов, готовый ради мечты на многое. И жители его своеобразны: грубые, пьяные, уверенные в своей молодости, и в том, что они - центр мира, культурно образованные граждане. С культурой в Перми дела вообще обстоят прекрасно: чего только стоит четырехгранная буква "П" на любимом вокзале Ивана Пантелеевича: деревянные бруски, сколоченные хаотично, напоминают нам о тяжелых временах гулагов, беспощадного труда, но по мнению культурных министров очень "в духе времени". А различные пластиковые красные человечки по всему городу: некоторые сидят на здании администрации города, некоторые составляют компанию выпивающим компаниям в парках. Пермяки претендуют на неординарность, но в этом потеряли свою свободу. Они зависимы от элитарных художников, платят им бешеные деньги, проводя фестивали, которые не стоят тех и десятой части общей суммы потраченного. Рано или поздно политическая верхушка айсберга тонет, как и случилось с проделавшими с городом эту культурную революцию людьми. А в то же время ничего особо не меняется, как было, так и осталось два слоя общества: беднота и богачи. И первые завидуют вторым, а вторые  немного завидуют первым.
Старик думал о своей боли в груди: ему было страшно, с одной стороны, и радостно, с другой: Иван Пантелеевич смертельно устал. Он думал о том, что в жизни его было достаточно прекрасных моментов - он любил и был любим когда-то, он был и остался уважаем в особых кругах, он прожил интересную и хорошую жизнь, полную радости, испытаний и горя.Он каждый день вспоминал то, что уже осталось для него в прошлом: красный диплом, рутинную работу, предложение товарища "здорово заработать", подъем, а потом резкое падение. Но это были лишь фактические его характеристики, они не имели большого значения. Самое главное, как он считал, эмоциональная наполненность жизни. А в этом жизнь его была долгой и вполне достойной. И сейчас он с нетерпением ждал. Ждал момента, когда он сможет проститься с вечно выходящим солнцем по утрам, с зимой, приходящей на смену осени.
Незаметно для самого себя Иван Пантелеевич добрался до центра города. Здесь все было, как прежде: суета, запах дыма, бензина, грязь, заметенная по углам добросовестными гасторбайтерами и внешняя праздность. Он любил бывать в центре: здесь он отчетливей всего понимал, что когда его самого вдруг не станет, мир не прекратит бесперебойно работать. Здесь он понимал лучше всего, что его отсутствие ничего не изменит.
Иван Пантелеевич сел на скамейку в парке возле театра. День был холодный, но выпитые полбутылки согревали его изнутри. И оставались еще полторы бутылки, а значит, до вечера он прекрасно доживет. Вдруг в толпе он увидел знакомое лицо. Старик начал пытаться вспомнить, где он видел его раньше. Это была женщина, немолодая, лет тридцати, с очень дерзкими глазами, длинными русыми волосами и пухлыми губами. На миг при взгляде на эти губы он вспомнил свою единственную любовь - Ольгу. Он вспомнил, как целовал ее в эти пухлые губы, а она застенчиво отворачивалась и игриво смеялась. Воспоминания эти проплывали, как во сне. И самое ужасное в них, как и во сне, было то, что когда он старался зацепиться за мгновение, старался раствориться в нем, вместо этого растворялось само воспоминание, и как бы он ни старался, он уже не мог вернуть его обратно. Иван Пантелеевич почти забыл, как выглядела Ольга. Но губы женщины в толпе напомнили ему, как сладостно было жить рядом с Ольгой. И ему не было жаль того, что время то прошло, он был рад своему прошлому, и легкая улыбка появилась на его лице. Девушка прошла мимо старика, слегка задев его своим мягким взглядом, и это мгновение подарило старику неимоверную радость.Иван Пантелеевич допил первую бутылку, тем самым приблизив время, когда ему стало необходимо возвращаться на вокзал. Он был не уверен, что хочет сегодня остаться там, ему хотелось увидеть реку. Иван Пантелеевич спустился к речному вокзалу. Здесь сегодня было немноголюдно: день был морозный, да и время позднее - люди уже возвращались домой с учебы и работы, им не было дела до прогулок возле реки - слишком много дел. А Ивану Пантелеевичу торопиться было некуда. Он медленно добрался до шашлычной - старик был знаком с хозяином, а тот нередко угощал его шашлыком из просроченного мяса.Турик, Артур,  хозяин заведения, а также сын его старого знакомого,был на месте, и при виде Ивана Пантелеевича встал с дивана, вытерев жирные руки о свои штаны, а потом широко растянул их, собираясь обнять старика. Его улыбка говорила о том, что он и правда рад видеть Ивана Пантелеевича, а стопка, стоящая на столе, служила тому причиной.
— Пантелеевич, дорогой, заходи! Сколько лет, сколько зим!- громким басистым голосом Турик приветствовал старика.
— Привет, родной, - с улыбкой ответил старик, - как дела твои?
— Да хорошо, садись, садись скорей, обновки приобрел? - оценивающе оглядев старика, спросил Турик. На лице его появилась одобряющая улыбка. - Садись скорей, вот ты мне как раз сейчас и нужен. Диля, принеси стопку! - крикнул Турик, и тут же из кухни прибежала маленькая хрупкая девчушка со стопкой в руке. Робко взглянув на Ивана Пантелеевича, та улыбнулась и убежала обратно.
Турик и Иван Пантелеевич просидели долго, около трех часов. Посетителей в шашлычной так и не было, но Диля приносила мясо, как только на столе оно заканчивалсь. Они смеялись, громко разговаривали, И Иван Пантелеевич ощутил непередаваемое чувство радости от встречи со старым другом.
— Вот знаешь, Пантелеич, я за что тебя уважаю? - серьезным тоном спросил Турик.
Иван Пантелеевич помотал головой и внимательно уставился на Турика.
— Я, ик, - Турик начал икать то ли от алкоголя, то ли от сытости, - никогда не рассказывал тебе историю о своем папе?
Иван Пантелеевич снова замотал головой.
— Ну, ик, дак слушай, ик. Мужик он был, честно сказать, не шибко умный. Ну ты же знаешь. Ик. Мы когда сюда приехали, ик, ни денег не было, ни работы. Ик. Но он знал, что вся семья на нем, ик,  держится, и знал, ик, что если он сдастся, ик, то пострадает не только, ик, он один, ик, но и мы все. И вот я, - Турик начал бить себя в грудь, - я, ик, сказал ему тогда: "Папа, ты знай, что мы все равно будем с тобой. Но также не забывай, что тебя у нас может не стать". Вот херню сказал, ну, ик, полную. Но папа-то не растерялся! Папа решил, что, во что бы то ни стало, он должен, ик, вот должен добиться уважения в этом, ик, городе. И тогда он уважения, ик, семьи, ик, тоже не потеряет.
Турик закончил историю, выпив последнюю стопку, после чего они со стариком долго прощались. Когда Иван Пантелеевич ушел, Турик приказал Диле постелить ему на диване, перестал икать, и уснул за столом, как и полагается.
Ивану Пантелеевичу было тепло, выпитый алкоголь и съеденное мясо сегодня стали для него настоящим праздником. Он был невероятно рад тому, что решил зайти к Турику и прогуляться по набережной. Он остановился, и, глядя на толщу льда в реке, задумался над историей об отце Турика. История была действительно глупая, но что-то в ней задело старика. Он вспомнил, как однажды они с Ольгой поднялись на крышу многоэтажки. Наверху они подошли к самому краю и посмотрели вниз: люди были похожи на маленьких жучков, ползающих по своей никчемной жизни, считая себя чем-то действительно важным. Если бы они знали, что их значимость не превышала и миллиметра на карте одной улицы, не то чтобы мира, то наверняка бы поумерили свой пыл. Иван Пантелеевич обнял Ольгу, немного замерзшую, и прижал к себе. Они молчали. Тогда он впервые задумался о том, что мир и личность существуют как бы полуавтономно друг от друга. Значение личности в мире, мотивирующие статьи, истории, картинки – все это и значение всего этого настолько преувеличено, что каждый может попросту сойти с ума, стараясь найти в себе силы для новых свершений, как ему это шепчет общество. Мы все стараемся стать кем-то особенным, не похожим на других, но в итоге становимся толпой безликих; мы пытаемся достичь успеха и в итоге унижаем слабых; мы стараемся заполнить себя качествами, которые помогут нам выжить в этом мире, но в действительности нашелся ли хоть один человек, который смог точно определить значение смысла жизни? Ивану Пантелеевичу же всегда казалось, что один человек может изменить мир, и его жизнь будет полезней, чем миллион других. Но стал бы этот человек собой, если бы не было вокруг него этого миллиона… Он считал, что все – частички огромного механизма, и одному богу известно, как он работает, но в итоге мы оказываемся именно там, где мы есть. Вопрос лишь в том, устраивает ли нас это. Ивана Пантелеевича это устраивало. Он постоял еще немного, допил остатки горячительного из второй бутылки, и сел на скамью на набережной. Небо было чистым, звезды уже освещали холодный город, а луна продолжала одиноко смотреть на мир. Иван Пантелеевич закрыл глаза и прилег. Он вспоминал девушку в центре, губы которой напомнили ему об Ольге, помолился о здоровье сына Янки-проститутки, улыбнулся, вспомнив крепких охранников вокзала. Разговор с туриком обрывками всплывал в его голове, слова были размыты, звуки постепенно стихали. Мимо проезжала снегоуборочная машина, но он уже не слышал ее. В полудреме он вспоминал о боли в груди, не чувствуя, тревожит ли она его, мысли терялись, а вскоре перестали звучать в голове старика.
В городе стоял жуткий холод, но утро наступает по расписанию, независимо от чего-либо. Лёня с Серегой вышли на перекур, соря пошлыми и глупыми анекдотами. Любочка торопливо раскладывала пирожки на витрине, пытаясь вспомнить, выключила ли дома утюг. Янка привела на работу сына: он был совсем плох, а оставить было не с кем - бабушка опять была в запое, а личность папы мальчика так и не была установлена.У Турика намечался прибыльный день: подруга Дили выходила замуж, а отмечать решили в его шашлычной.Уже с утра он накатил полстакана водки и был в действительно хорошем настроении. Иван Пантелеевич больше не проснулся.