Пень берёзовый

               На кухне Павел Максимович открыл форточку, уселся у подоконника и закурил.   С высоты второго этажа, виден двор с лавочками, с  верёвками, натянутыми  для сушки белья. Между  двух столбов -  железные качели для детей.  Дом у них двухэтажный, из красного кирпича, два подъезда. Безлюдно во дворе. Слышно, как, с порывами ветра,  шелестят листвой деревья. Они растут вдоль забора и за сараями. Неприглядные вётлы с грязно-зелёными листьями, багряные рябины и жёлтые берёзы. В последний, прощальный, после тёплого лета, самый цветастый наряд, в чудесные краски осени одеты рябины и берёзы. А когда уж сияет солнце, то блестят золотом кроны берёз, а на багряной листве рябин - особенный румянец. Сегодня день пасмурный и похолодало. Октябрь. Обречённо падают и покрывают землю листья.   
     Павел Максимович потушил окурок. Со двора криком  донёсся  женский голос. Женщина в поношенном зелёном пальто и тёмном платке на голове двигалась по двору с пустым ведром в сторону сараев.
             - Пошла! - она замахивалась ведром на бродячую собаку, забежавшую во двор. Собака убегала, поджав хвост. Женщина эта - пенсионерка. Живёт в доме давно. Во дворе часто слышен её голос. Летними вечерами, сидя на лавочке с соседями, она громко разговаривает, срывается на крик - такая манера общения. Хвалебные  слова в чей-нибудь адрес,  Павел   Максимович слышал от неё редко.  У неё есть прозвище - Курилка. Она курит дешёвые сигареты. С ней проживает её дочь   Лида, полная молодая женщина, добродушная и в противоположность матери - спокойная в разговоре.
     Тогда, девять лет назад, текло своим чередом время. Зимним днём Павлу Максимовичу позвонили на работу. Телефонный провод доносил волнение. Услышанное сразило. Холод подступил к сердцу. Страшась поверить, ринулся от заводской проходной к остановке,  успел заскочить в  автобус. Мысленно и неистово торопил медлительный  общественный транспорт: « Скорей же, скорей…»  Безысходность и отчаяние овладели им.  Славка разбился: выпрыгнул с чердака дома и - об лёд всем телом. Почему, зачем? В пятнадцать лет! Невозможная, необъяснимая нелепость. 
     Родился Славка зимой. Павел Максимович помнил, как шли они с Вовкой, старшим сыном, - тот учился в шестом классе - к родильному дому. День выдался погожий, с  жёлтым  солнцем, на  зимнем бледном  небе.  У магазина «Товары для спорта» Вовка ухватил отца за рукав.
              - Вот здесь клюшки продают, - он показывал на стеклянные витрины. - Давай купим, обещал ведь. - Вовка висел на руке и готов был обидеться. В зале самообслуживания он выбрал клюшку: «Смотри какая! А такую - братику», - он взял со стеллажа детскую клюшку.
      От магазина Вовка нёс свою хоккейную клюшку, а отец сунул маленькую детскую под мышку. Обойдя больничное здание, они увидели Надю в окне третьего этажа.
              - Привет! - закричали в один голос.
              - Я вот ему купил, - Павел Максимович держал над головой в поднятой руке детскую клюшку. Тогда он был  молодой  и   весёлый,  а иногда  задиристый,  Пашка Горшков.   А  Надя в палате за окном прижимала палец к губам и качала головой.
      Со Славкой Павел Максимович ездил в Астрахань к сестре. Сын  уже ходил в первый класс. Перед самой поездкой сосед Витька насажал на мотоцикл с коляской своих детей и племянников. Поехал с ними кататься. А Славку не взяли, и он плакал.
             - Мы же с тобой в Астрахань собрались ехать, - успокаивал его отец. - Я отпуск взял. На самолёте полетим. Самолёт - это тебе не мотоцикл!
      По красивой Москве, цветущей букетами многоэтажных домов, ехали в  полупустом автобусе. Электричкой и автобусом добирались в аэропорт. В здании, где снаружи стеклянно-железные стены и двери, Павел Максимович читал громадное расписание на стене.
              - Нет билетов, - он с сожалением разводил руками перед  сыном. - И на завтра, и на послезавтра нет.
      Бетонное поле с белыми самолётами находилось за ограждением, в отдалении. Самолёты теснились, прижимаясь  один к другому, а взлетали быстро, уносились в голубое небо - там им было просторней. Павел Максимович показывал рукой в сторону самолётов:
              - Эти с винтами, моторные. Их, видишь, тягач таскает. А полетели бы вон на таком. Реактивном! ЯК-42.
             - ЯК-42, - повторял Славка, с восхищением  глядя на белоснежный лайнер.
      В Астрахань добирались поездом. Славка радовался и повторял:
             - В следующее лето на самолёте полетим. Билет купим. Самолёт ЯК-42. Реактивный!
      Обстоятельства гибели сына Павел Максимович узнал от его ровесника  Серёжи Солнцева, с которым  Славка дружил. Было время зимних каникул. Зачем-то залезли они на чердак дома. Курилка ругалась, а потом закрыла чердачный лаз в подъезде, повесила замок. Это было не в первый раз, и ребята в таких случаях спускались по высокой берёзе, стоящей рядом с домом. Берёзовые ветви упирались в чердачное окно. Серёжка спустился по дереву, а Славка почему-то взял и прыгнул вниз, на утоптанный   снег. Ноги разъехались на льду, и он, со всего маху, упал на спину, разбил об лёд голову. Лежал и стонал. Серёжка прибежал, позвонил в квартиру родителей. Мать заохала, запричитала и поспешила к сыну. Вызвала «Скорую помощь». На этой машине увезли и её, упавшую в обморок. А вечером пацаны из соседних домов, вооружившись цепями и палками, пришли бить Курилку. Разбили стёкла в её окнах. Приезжала милиция. 
     В эту ночь, в больнице, врачи сообщили Павлу Максимовичу,  что сделали  всё что смогли,  но спасти пострадавшего  не удалось. Известие о том, что здоровью  жены ничто не угрожает,  не смогло смягчить трагизм ситуации.  Не желая ни кого видеть и слышать,  со своим  горем, Пашка Горшков, побрёл   прочь от людей в белых халатах.  В нахлобученной на голову шапке и расстёгнутой куртке, он,  раскачивая головой, мычал себе под нос что-то угрожающе - жалобное, распугивая на тротуаре редких   прохожих. В круглосуточном магазине, что в ночной темноте светился окнами недалёко от дороги, приобрёл две бутылки водки. На неосвещённой улице, возле своего дома, открыв  бутылку, лил водку в горло  и не мог напиться. Войдя в квартиру и не зная, куда себя деть, метался по комнатам.  Ругался, пьяным голосом,  на Курилку.  Вспомнил, как стояла она, после случившегося,  перед  ним, среди женщин во дворе и, протягивая руку к растущей у дома берёзе, словно оправдывалась:   
               - Эта ещё  вымахала! Не было бы её, не прыгали бы они здесь!
     Уже за полночь,   достал Пашка из своего  сарая бензопилу «Дружба».  Бензин в бачке был. Взревела пила. Вонзилась железная цепь в ствол берёзовый, над заснеженной  землёй.  Вспыхнули,  озарились в доме проёмы окон. Захлопали входные двери. Сонными голосами, на перебой,  заорали, на весь  двор, бабы. Подоспевшие мужики держали Пашку за руки. В сторону, в снег у лавочки, отбросили заглохшую пилу. Скрипел,  подпиленный ствол. Упасть берёза, угрожающе собиралась на дом,  могла  выбить стёкла в окнах, порвать подведённые  провода. Притащили лестницу. Кто-то из мужиков, влез на дерево и закрепил на верху ствола верёвку. Подрубая ствол и подтягивая его верёвкой, изловчились уложить дерево во  двор, ничего,  не задев и не повредив. Утром, обрубив сучья, подцепили ствол к «КАМАЗу» - самосвалу  и, вытащив со двора, увезли.
     Не показываясь на работе, Павел,  изо дня в день,  напивался.  И после похорон, не желая быть трезвым, находил  деньги на спиртное. Однажды пришёл  на квартиру заводской сменный мастер Владимир Андреевич. Заставил Павла написать, задним числом, заявление на положенный, за отработанный год, отпуск и заявление на расчет, по собственному желанию.
               - Ты первоклассный токарь!  Не хочется тебе трудовую биографию портить. Надумаешь - приходи. В смену возьмём, - пообещал заводской мастер, а Пашка отворачивал от него  лицо, с пьяной ухмылкой.
     Уже наступила весна, освобождалась от снега  и подсыхала земля.  Поздними вечерами Павел, в изрядном подпитии,  частенько спотыкался об оставшийся от берёзы пень.  Иногда, упав, лежал на сырой земле, рядом с пнём, собираясь с силами, чтобы встать на ноги.  Дочь Курилки, добрая Лида, увидев его в таком беспомощном состоянии, помогла  подняться.   
              - Хватит уже за пень цепляться, да на земле валяться! Эх, - с горечью в голосе, вздыхала она, поддерживая Павла  под руки, - берёзу повалили, такая красавица росла!
     На следующий вечер, пьяный Павел, нетвёрдыми ногами,  будто нарочно, вновь,  задел за пень. Повалился на землю, но с трудом  поднялся и отпрянул в сторону.   В его сознании застряли  слова Лиды о красавице  берёзе.  Вспомнился - привиделся ему ствол берёзовый, высокий,  с раскидистыми ветвями, устремлёнными к небу. Непроизвольно протянул он руки, нестерпимо и непреодолимо желая дотронуться до своего видения. Подкосились предательски, ослабевшие ноги и упав, головой он попал на пенёк, разбив нос и поранив щёку. Запачкался кровью, ещё не успевший потемнеть, светлый срез на пне.  Обнимая пенёк, Пашка тёрся об него раненой щекой.  Подоспела опять к нему, Лида. Помогла подняться. Принялась останавливать кровь на лице.
              - Хватит пить Павел, - она бинтом вытирала кровь на его щеке. - Вы, мимо этого пенька, пройти не можете. Вас, дети  во дворе, пнём берёзовым дразнят!
              - Меня, Пашу Горшкова, они дразнят, - с неподдельным, упрямо-нетрезвым   возмущением,  на испачканном кровью лице, удивился Пашка и  заорал, насколько мог громко, - да пусть хоть горшком назовут, лишь бы в печь не ставили!
На крик выбежали во двор его жена и сын, помогли  войти в подъезд и подняться в квартиру.
     Проснувшись утром, Павел, привыкший рано  уходить из квартиры, к друзьям собутыльникам, не смог подняться с кровати. Он напрягался,  пытаясь встать, а кровать не отпускала. Пригляделся - привязан  он. Поверх одеяла, скотчем  его обмотали. Заорал Пашка во весь голос, выругался нецензурной  бранью.
               -  Тебя Вовка привязал. Надоело ему с тобой нянчиться, - объявила жена, наблюдая, как супруг  пытается сбросить с себя одеяло.
               - Какой Вовка? - криком вопрошал Павел.
               - Сын твой!  Первенец. Он взрослый парень, - спокойно и рассудительно ответила Наталья.
 Вдруг  замолчал Павел, затих под одеялом, будто задумался над чем. Лежал без движений. Потом тихо попросил супругу:
               - Развяжи меня. Не пойду никуда. Прав Вовка и ты права!
      Весь день провёл Павел в квартире, ни с кем не разговаривая, провалялся на диване, а следующим утром, встав с кровати, увидел в проёме двери из спальни  сына Вовку - под потолок вырос, стоит  дверной косяк подпирает,  и худенькую жену свою Наталью.
               - Свари мне каши гречневой, - попросил жену и обратился к сыну: - Ты чего высматриваешь, дел у тебя нету?
Улыбнулся Вовка, скрылся в соседней комнате, а  жена направилась на кухню.
     Трогая  рукой, перед зеркалом,  пораненную  щёку, Павел объявил громко, чтобы домашние слышали:
               - Пойду на завод!  Паша Горшков всё-таки токарь!
    Работать устроился  на прежнее место. Не забылись  навыки  трудовые, и вернулось прежнее уважение в коллективе.  Побежало-полетело,   с бесконечной переменой событий,  неумолимое время.
    
      Курилка, за окном,  возвращалась от сараев к дому. Что-то несла в ведре. Спина у неё сгорбилась, плечи подались вперёд, склонилась  голова.  Сочувствие или, может быть, жалость, вызывал облик старой женщины.  Павел Максимович шумно вздохнул и собрался  снова закурить, но передумал,  отложил  сигареты и прикрыл форточку.  Они с женой хотели поменять квартиру - не  вышло с переездом. А сын Вовка живёт с семьёй отдельно, в новой квартире, в девятиэтажном доме.   Пень берёзовый у дома,    давно уже,  после того, как  поранился  об него  чей-то ребёнок, подпилили, с  землёй сравняли и  землёй засыпали.
     В комнате зазвучала музыка - жена включила телевизор. Павел Максимович вытер влажные глаза ладонями и направился туда.