Консервы

Разводились мы с женой. Тихо, мирно расходились, по-христиански: с битьем посуды и парой истерик. Тех самых истерик, которые как черная дыра вбирают в себя всех обитателей квартиры, соседей и даже близких и не очень близких родственников.
Развод - дело мутное. Во-первых, нужна веская причина. Если для женитьбы достаточно неких аморфных чувств, выдаваемых за любовь, то для развода одной нелюбви маловато. Особенно учитывая наши социальные особенности - одна жилплощадь на двоих и та - съемная. Ну, причина, допустим, нашлась - я изменял и врал. Изменял я, правда, лишь в фантазиях, да и то - фантазиях жены. Но врал. А если подумать, измена и есть враньё. А враньё - измена. Выходит - изменял. По совокупности, как не крути, выходило, что я негодяй.
Тут нужно бы вставить пресловутое «во-вторых». Во-вторых, я дико устал от ее нападок. Даже изменники и врунишки иногда устают от критики. В лексиконе моей жены была минимум сотня слов с окончанием «-ист», самым корректным из которых являлось слово «футболист», правда подкрепленное прилагательным «хренов». И все они употреблялись в отношении меня в негативном свете. Удивительная способность!

Короче, мы расходились. Окончательно в этот раз. Потому что расходились на время мы более-менее постоянно. Начался делёж имущества. Точнее, каждый вывозил со съемной квартиры свои скромные пожитки. Мне всегда нравились истории о мужиках, которые расставаясь со своими барышнями, брали с собой лишь запасные трусы и подушку. Но из того, что приходилось забирать мне, практически все было куплено родителями, поэтому бросить вещи было бы верхом наглости и глупости.
Когда имущество было поделено, жизнь порознь немного вошла в русло, а до суда оставалось несколько недель, жена нашла-таки новый повод для стычки. Старые журналы. Кроме смеха, старые журналы «Космополитен». Очень много. Несколько коробок приличных размеров.
- Ты два года божился их сдать! - кричала она в трубку. - Приезжай и забери их. Мне сильно нужны деньги.
Сдать макулатуру, чтобы разбогатеть. Женщины!

Я решил забирать коробки по одной. В конечном итоге, забрал я ровно одну. Довезти ее до ларька вторсырья было проблемой, так как из транспорта я обладал лишь велосипедом (чертов велосипедист!). В целом, не обладая большим опытом в бракоразводных процессах, с уверенностью скажу одно - развод в июле выматывает вдвойне. Духота, жара, не спасают ни шорты, ни отсутствие носков. До пункта приемы макулатуры добрался я уставший и весь мокрый.
Только тогда я по-настоящему осознал, насколько же тяжелое это дело - развод.
Принимали вторсырье в небольшом вагончике без окон, большую часть которого занимал склад. За узкой скрипучей дверью таился столь же узкий коридор в три шага длинной, который вел в своеобразный офис. Здесь, сидя на пачках принесенных журналов и газет, вела свой нехитрый бизнес хозяйка сего заведения - полная женщина лет пятидесяти со следами запоя на лице.
Стоя перед входом в царство макулатуры, алюминия и жести, я вдруг припомнил, как в детстве мы с друзьями сдавали бутылки из-под пива, и тратили заработанное на мороженое и семечки, наблюдая за футболистами на местном стадионе. Сколько нам тогда хватало бутылок для счастья, восемь, десять? Большие деньги! Может, и эти журналы озолотят мою жену?

- И это все? - мрачно покосилась хозяйка на стоящую на весах коробку с журналами.
- Пробная партия, - попытался я отшутиться. Судя по всему, на нее мой юмор не подействовал (клятый юморист!).
- Семнадцать килограмм. - Холодно резюмировала женщина. - На 76 рублей.
Твою же мать! Семьдесят шесть рублей - вот цена моих стараний и переживаний. Сколько, интересно, у нее дома таких коробок? Штук 5? 10 - максимум. Что она сможет купить на 760 рублей? Закажет очередную туалетную воду из этих самых журналов или набор суши из кафе, где авокадо подменяют огурцом, а угря - сайрой.
- Хорошо, - говорю, - тоже деньги.
Хозяйка заведения сидит с отрешенным видом.
Я продолжаю намекать: "Семьдесят шесть рублей. Почти целая шаурма".
- Денег нет в кассе, - без лишних эмоций рапортует владычица вторсырья.
- И что мне делать? Тащить этот чемодан назад?
- Вот, - тянет мне обрывок листа с двумя цифрами и корявой подписью, - придешь в среду, желательно с утра.

Да уж, история. Нужно звонить жене.
- Да, сдал. Сто сорок семь рублей, - приукрасил я действительность почти вдвое.
- Отлично! - оптимистично воскликнула она. - Занеси мне деньги и забери остальные коробки.
- Мне еще не отдали деньги, но обещали отдать в среду.
Она немного расстроилась, словно эти деньги были нужны ей срочно.
- Может, ты их пропил?
- У них просто не было денег в кассе. Но я сердечно заклинал женщину на приемке не пользоваться шампунями из пробников до полного расчета.
- Ладно. Тогда до среды забери остальные.
- Хорошо, - бодро соврал я, твердо решив больше не связываться с этими журналами. Даже удвоенная сумма казалась мне смешной. Коробки с журналами ждал печальный финал в костре.

Семьдесят шесть рублей. Или сто сорок семь, в моей версии. Не мудрено, что я совсем об этом забыл. Почти уже бывшая жена напомнила.
- Я так и знала, что забудешь, ты же эгоист! Забери их и привези вечером.
- Тебя что, реально спасут эти 150 рублей?
- Дело не в сумме! - привычно закипала она, когда я осмеливался спорить.
- А в чем тогда?
Она бросила трубку. Карррамба! Нам, картавым, всегда нравится представлять, как мы рычим это загадочное слово в минуты досады. Конечно, я выругался куда лаконичнее и грязнее.

Утро давно уже миновало, солнце торчало над головой, когда я примчался к пункту приема.
Интересно, подумал я, а после развода я тоже стану вторсырьем? Для той, которая обратит на меня внимание. Вторичный рынок женихов. Бывший в употреблении. С пробегом. Каков процент моего износа? Судя по желанию снова жениться - он весьма велик.
Я зашел внутрь и сразу отметил, что в прошлый раз ошибся. Пивом пахло не от сданной алюминиевой тары, а от хозяйки вагончика.
- Денег нет. Не привезли.
- Да что вы говорите?!
Я не стал даже спорить. Баба делала свой бизнес на таких, как я.

Я вышел на улицу и задумался о том, сколько она могла выпить за мой счет? Бутылки две, если добавить немного. Тут кто-то хлопнул меня по плечу.
- Привет!
- О, привет! - это был Жарков, мой старый школьный друг.
Мы разговорились. Немного о моем разводе, немного о его женитьбе, перешли на вечные темы и решили выпить.
- Бабуля зажала мои 76 рублей, - жаловался я.
- Я угощаю, - понимающе отозвался Жарков.
Угощал Жарков всегда охотно, но довольно странно - покупал бутылку светлого пива мне, две бутылки крепкого себе и целый пакет алкогольного коктейля на вечер.
Мы отправились в бывший ТОРГ.

- Слышал, Ленина законсервировали? - нужно же что-то обсудить в дороге, видимо, думал мой друг.
- В смысле?
- В прямом.
- ЛенинО? Что за Лена? И что у нее законсервировали?
- ЛенинА! Дворец культуры.
- Надеюсь, хотя бы в собственном соку?
- Этого я не знаю, - с какой-то обидой ответил Жарков. - В Интернете прочитал.
- И что же значит это слово - законсервировали?
- Закрыли. Совсем.
- Он и до этого много лет был закрыт.
- Но теперь-то - совсем!

Мы взяли пиво и отправились на скамейки к фонтану. Полдень рабочего дня, а мы пьем холодное пиво в тени высоких лип и стройный рябин. Красота! В соседних домах, как могут, спасаются от палящего солнца, закрывая окна отражающей пленкой. Она отбрасывает причудливых зайчиков на стены и асфальт, который плавится от жары.
- Интересно, - начинаю я философствовать «под пивко с рыбкой», - если Ленина они законсервировали, то что должны сделать с бассейном? Каждому строению нужна своя терминология.
- Для бассейна не может быть цензурных терминов, - так же философски заметил мой товарищ.
- А мне кажется, они его заморозили.
- Странно, почему тогда из замороженного бассейна не вышел ледовый каток?
Вопрос остался без ответа.
Я смотрел по сторонам. На фонтане отваливалась плитка, сквозь брусчатку пробивались сорняки, на библиотеке текла крыша, на здании почты потрескалась штукатурка, а мы пили пиво в общественном месте посреди рабочего дня. И лишь здание прокуратуры светилось и сияло новизной в лучах беспощадного солнца. Нас всех можно было консервировать.

- Я слышал, что когда строили дворец Лепсе, затрачивая на это огромные деньги, один несознательный товарищ высказал крамольную вещь, мол, «дворец, а полетит, как скворец».
- И что? - я ничего не понял.
- И ничего, - Жарков сделал глоток, - улетел на Соловки.
Мы выпили еще.
- Мне кажется, можно законсервировать все, что угодно. Дома и улицы, заводы, фабрики, учреждения и даже целые города. Даже людей!
- Взять хоть Родину! - поддержал меня Жарков.
- Поздно. Родину давно пора снести.
- В ломбард!
- Я про кинотеатр...
- Ааа... - разочарованно вздохнул друг. - А вот гостиницу Россия еще можно реконструировать.
- Гостиницу-то да. А как быть со страной?
Жарков хлопнул меня по плечу:
- В ломбард!

Мы допили пиво. Молча. Стоит только подумать о России, Родине, бассейне и Ленине, как говорить уже ни о чем не хочется.
- Ну, ты домой сейчас? Мне в ту же сторону.
- Нет, пойду к жене, надо отдать ей деньги за макулатуру. Кстати, займи 147 рублей.
- Ого, какая точность. Тут дело явно не в деньгах.
- А в чем тогда?
Но и этот мне отвечать не стал, просто сунул две купюры, пожал руку, пожелал удачи и, пошатываясь, пошел прочь.

Через полчаса я был у нее. Полчаса на жаре после бутылки пива губительны для меня, увы. Я пытался отдышаться в подъезде. Собственно, какое мне дело, что она подумает? Мы ведь почти разведены.
Я постучался и попросился в туалет. Она молча уступила дорогу. Я смог умыться и перевести дух. Реально полегчало.
В коридоре мы некоторое время молчим.
- Ты что, пропил мои деньги, аферист? - наконец спрашивает она.
- Нет, меня угостили.
- Жарков, - это даже не вопрос, но я утвердительно кивнул головой. - Ты его спаиваешь.
Странная логика. Странная женщина.

- Деньги вот. - Кладу на холодильник. - Или ты просто хотела увидеться?
Снова молчание.
- Ты слышала, Ленина законсервировали?
- Что? Какого Ленина?
- Давай мы наш брак тоже законсервируем, а? Все, что нельзя починить, нельзя возродить, нельзя открыть заново, но и сносить еще рано, потому как жалко и обойдется дороже, то нужно законсервировать. На время. Или навсегда. - Я сделал шаг навстречу. - Ведь нет ничего более постоянного, чем временное. А брак самый крепкий, как известно, на грани развода.
Она немного помолчала и улыбнулась:
- Довлатовщина.
Я улыбнулся в ответ и обнял ее:
- Немного.