Перелистывая записи старые...

Было убеждение - если есть что сказать - это скажется.
Вопреки всему.
Не удалось- значит и говорить было не нужно.
Если кому- то твое слово необходимо- оно прозвучить.
Поднимется человек на скалу и каким бы яростным не будет  ветер и как бы не неуступчиво сопротивляться скала будет, сумеет высечь на ней - я был здесь.
Это была личная мысль, выведеная на бумаге с категоричностью юности. После узнала, что она очень не нова.
Сказано было раньше и не единожды повторялась вера - в городе, где свирепствует чума, тот, кто свое задание не выполнил не заразится.
Уцелеет.
Будить оберегаем своим еще не состоявшимся дарованием.
Теперь знаю - нет, увы, нет. И никто не знает, сколько гениев ушли - ушли первыми в эпидемиях разных,  слово свое не сказав.


Отец, однажды бросив взгляд на полки с книгами, сказал:
- Как вы живете среди них? Ведь сколько  крови, слез, обмана невольного или сознательного, мучений разных в них.
 Только они, а вы ребенка среди них кормите.
Была несогласна,  но промолчала тогда.
Сегодня я думаю - откуда он мог знать первичный импульс творчества, знать, что без отчаяния, боли сильной, умения самообманываться, выбрасываться из реальности, горестного прозрения при кратком возвращении в нее,  нет живого слова.
Дан Маркович, отталкиваясь и от огромного личного опыта, слова отца потверждает, с этим опытом незнакомого.
 "...Чем  автор уязвимей, без опоры и  надежды стоит, чем ему  страшней жить - тем тоньше начинает чувствовать особый вес  пятен, их  отношения, борьбу, напряженный разговор… "
 Пятен на холсте, слов на бумаге... И это истина.
Когда писатель говорит, что ему не пишется, он этим признается - не живется или очень хорошо живется.
 Инстинкт самосохранения перекрыл остальные, руки  подняты, душа пуста, сонна,грелка резиновая всегда под рукой и плохо, если не пишется, а человек пишет, пишет...
Но это совсем, совсем другое.
Это к прекрасному, обжигающему, утешающему, облучающему свету книги,  в котором всегда есть немного и от самосожжения автора ,отношения не имеет.