Топь

                1

Неожиданной для меня оказалась история, рассказанная Виктором. Причиной внезапной откровенности стала безысходность, с которой он уже смирился. В последние дни Виктор уже не вставал с постели, встречал меня едва заметной улыбкой, говорил бесстрастно, но, обессилев от беседы, просил непременно завтра же прийти вновь. Неизменной сиделкой у его койки была двадцатипятилетняя дочь Светлана.
Почему-то никогда прежде в моих мыслях не возникали житейские вопросы: почему симпатичный и добродетельный Виктор не женат, отчего красавица Светлана – очень душевная привлекательная девушка – не замужем? С первых дней знакомства с этой неполной семьёй, видя неприкрытую привязанность отца и дочери, я представить не мог, что пара не имеет ни кровного, ни юридического родства. Тайна раскрылась поздней.
После очередной встречи я до позднего вечера, тщательно припоминая каждую фразу, бережно переносил смысл услышанного на бумагу. Сложить все записи в единую историю помогла Светлана, когда… когда помочь в этом Виктор уже не мог. К сожалению, ему не суждено было перечитать готовый текст.
Историю изложил от имени рассказчика, не смея присвоить себе ни одного эпизода, ни единого суждения, ни самой сокровенной ниточки чувств.
 
Двадцатый век напряжённо шёл к своему закату. Уже прозвучал Указ президента о запрете деятельности КПСС в России, но День Октябрьской революции страна ещё помнила и отмечала с прежним восторгом.
В дни праздников я решил навестить своего далёкого друга детства. Кто бы мог подумать, что эта необязательная поездка будет иметь такое неожиданное продолжение. Хотелось новых впечатлений, и я, надо признать, получил их сполна.
Словом… поезд тронулся.
В одном купе со мной оказался мужчина средних лет. Он обладал приятной внешностью, говорил мило и благожелательно, поэтому, когда мы познакомились, тепло пожав друг другу руки, на предложение: – За знакомство, – я ответил согласием. Путь предстоял длинный, а в дружеской беседе гораздо легче коротать время.
День и вечер действительно оказались интересными и пролетели незаметно.
На следующий день я решил, что настал мой черёд гостеприимства и, используя свои дорожные запасы, а также возможности вагона-ресторана, накрыл стол.
И вновь время, а вместе с ним всё приготовленное под беседу, незаметно иссякли.
Уже смеркалось, когда на одной из станций поезду предстояла продолжительная остановка. По обоюдному согласию мы решили воспользоваться случаем, чтобы разнообразить оскудевший стол пивом и вяленой рыбой.
Набросив поверх спортивного костюма пиджак, где находились деньги, я вышел на платформу. Не спеша отобрал нужный товар, и пока торговка укладывала купленное в пакет, достал деньги, чтобы расплатиться. Кто-то резко толкнул меня в левое плечо, чем заставил обратить на себя внимание. С претензией повернувшись к «грубияну», я в тот же миг почувствовал, как из правой руки выскользнул мой бумажник. Не сразу сообразил в чём дело, но, увидев быстро удаляющуюся фигуру, стремглав бросился вдогонку.
До отправления поезда времени оставалось немного, однако в бумажнике, кроме денег, находились документы. Их нужно было непременно вернуть.
Преследуя вора, я бежал сквозь ряды пассажиров, через резиновые водоводы, между сумок и тележек, прыгал по шпалам и перепрыгивал через рельсы. Не думая о пыли и грязи, сдирая кожу с ладоней, вслед за беглецом вскарабкался на привокзальную платформу.
На открытой площадке мне удалось сократить расстояние. Между нами оставались считаные шаги. За ярко освещённой привокзальной площадью свет обрывался. В вечернем мраке убегающий мог скрыться, поэтому, невзирая на сильную одышку, я ускорил бег.
Бешено колотилось сердце, грудь задыхалась. В отчаянном рывке удалось ухватить вора за край куртки, но тот ловко вывернулся и резко свернул в тёмный переулок. Я сделал решительный рывок вослед, и вдруг почувствовал жёсткий удар в голову. Боль вонзилась в лоб, отразилась в шее, спине. Звуки смолкли. Глаза затмила чёрная пелена. Тело полетело куда-то в пропасть, дна которой я уже не почувствовал…
 
Трудно было понять: сон, бред или явь окружали меня. Перед глазами стоял густой мрак. Болела голова, ныла шея, верхняя губа вылезла изо рта, нос дышал с трудом. Сухой язык прилип к нёбу. Во рту ощущался неприятный привкус паров перебродившего спиртного, выпитого накануне.
«Где я?»
Под собой ощутил дощатый щит. Сверху – колючая ткань пальто. В стороне под потолком – едва различимый квадрат тусклого света. Где-то рядом – хриплое сопение спящих людей.
Туман сознания начал проясняться и сразу тяжёлое бремя безысходности сдавило разум.
«Что теперь делать?!»
Смутными бликами-пятнами всплыли картинки вчерашних событий.
…Очнулся от неистового холода. Из всей одежды: спортивное трико, носки. Нет пиджака, туфель. «Сколько времени?» Часов не оказалось.
Ночь. Над головой ледяной диск луны. Затылок, налитой болью головы, упирается в жёсткую твердь асфальта. Во рту вкус крови. Прикоснулся к лицу. На носу, губах, подбородке запёкшаяся корка. Превозмогая головокружение, не с первого раза, поднялся. Впереди пустые железнодорожные пути, перед зданием вокзала – безлюдная площадь. Шатаясь, двинулся в поисках входа в здание. Одна из дверей с трудом поддалась, открыла вид на слабоосвещенный зал небольшого вокзала. Кое-где – полудремлющие ожидающие поезда. Никого из обслуживающего персонала нет. Осторожно тронул спящего в углу. Мужчина открыл глаза, с презрением и отвращением осмотрел меня:
– Чего тебе?
– Простите, не подскажите где здесь травмпункт и милиция?
– Здесь зал ожидания, – неприветливо бросил он, – травмпункт – в городе, милиция – через дорогу.
Дрожа от озноба, открыл дверь под освещённой надписью «МИЛИЦИЯ». За окошком «ДЕЖУРНЫЙ» никого нет. Постучал в стекло. Тишина. Постучал громче.
– Что нужно?!
Из тёмного угла вышел силуэт в погонах. Изучающе, брезгливо осмотрел мою внешность.
– Я пострадавший.
– Заметно, – съязвил милиционер.
– Видите, у меня лицо ранено, нужна помощь.
– Здесь не хирургическое отделение.
– У меня украли деньги и документы, – сказал я негромко, склоняя надменного дежурного к участию.
– Заодно одежду, краги и ключи от машины, – ехидно добавил он. – Пойди продышись, стекла запотели.
– Я проездом…
– Паспорт есть?
– Нет, я же говорю…
– Понятно. Проезжай дальше.
– Куда же мне идти? – взмолился я.
– Тебе направление показать или назвать конечную станцию?!
– Вы не хотите меня слушать.
– Если каждого слушать, у меня слух оглохнет, – грубо ответил блюститель.
Он обошёл перегородку и распахнул дверь на улицу.
– Гуляй, бомж!
Неожиданного оскорбление меня шокировало. Не в силах возразить, сглатывая обиду, я вышел наружу. Позади щёлкнула задвижка замка.
«Бомж!.. Я бомж!»
До сознания не доходило, как это слово может относиться ко мне.
С этого дня я стал тем, кого презирают, ненавидят, изгоняют; кто нагло позорит общество порядочных людей. Есть ли кто более презрен в нашем культурном обществе? Человек, ничем не преступивший закон, – вне закона и прав в собственной стране.
Я шёл наугад, пока в развалинах какого-то дома не заметил отблеска костра. Пронизывающий холод повлёк к теплу. У костра сидело четыре человека. Над костром – подвешенный на проволоке, чайник с кипятком.
– Ты кто? – спокойно спросил один из них.
– Дайте воды.
Мне протянули кружку с кипятком. Кипяток больно обжигал губы, но утолил жажду и согрел.
Новые знакомые провели в подвал разрушенного дома, где проходили трубы теплосети, показали угол. Там на трубах лежала деревянная дверь. Бездомные поделились одеялом-пальто и подушкой-пиджаком.
«Что теперь делать?! – вновь спросил сам себя. – Кто я теперь в этом мире? – И сам ответил: – Теперь я полноправный бомж. Хотя в действительности – полнобесправный».
 
В полумраке послышалось чьё-то шевеление. Присутствующие начали просыпаться.
– Доброе утро, – произнёс один из них.
Его звали Сергей. Позднее я понял, что это был довольно развитый начитанный человек. Мужчина неопределённых лет, имел грамотные суждения о многих понятиях и событиях. Кроме ежедневно добываемой случайной пищи, из мусора он выбирал газеты и журналы, и до корочки перечитывал их. Важными новостями делился с «коллегами». Ни разу, за наше недолгое знакомство, я не видел его раздражённым, не слышал бранного слова.
Как мне стало известно, в своё время он окончил педагогический институт. Преподавал русскую литературу и язык. Учил доброму и светлому. Через классиков литературы изобличал пороки общества. «Инженер человеческих душ», как тогда говорили. Но «инженеры», как и души, стали не в цене.
В лихие девяностые зарплату давали мизерную и ту – с задержкой и частями, а надо было кормить жену и несовершеннолетнюю дочь. Здоровье позволяло – пошёл на базу грузчиком. Работал посменно по двенадцать часов.
Жене, при отсутствии мужа, оставаться в доме было скучно и неинтересно. Стала попивать. Начались скандалы. На пристрастие жены, в конце концов, махнул рукой. Не заметил, как та обзавелась хахалем. Да и как можно было заметить? К утру, после разгрузки загруженных под завязку вагонов, возвращался вымотанным до предела.
Однажды супруга сильно перебрала и на похоть собутыльника не смогла ответить взаимностью, а тот в пьяном угаре, недолго думая, надругался над дочерью.
Найдя обидчика, Сергей бил его до тех пор, пока отморозок не начал задыхаться от крови.
Подонка увезли в реанимацию. За Сергеем пришли на следующий день.
Через три года вышел на свободу. Ни жены, ни дочери, ни квартиры.
Пробовал устроиться на работу. Кто возьмёт бывшего зэка, да ещё без прописки, когда желающих работать пруд пруди?
О преподавательстве пришлось забыть навсегда.
 
Мою историю Сергей досказал так:
– На вокзале зарабатывают бомжи-беспредельщики. Одни «срывают» кошельки, цепочки, серьги, женские сумочки; другие раздевают перепивших и беззащитных. Во главе стоит некто «Дикий» – из неоднократно судимых. Но среди бомжей его никто не видел. Тебя не только обокрали, но и твоим же кошельком вывели на «барахольщиков». А те позаимствовали вещи для продажи.
– Значит, у него и мои документы? – с надеждой спросил я.
– Скорее всего. Но вряд ли ты их увидишь.
– Сергей, но ведь без паспорта в чужом городе мне не обойтись.
– Понимаю. Попытайся. Но я тебе не завидую. За паспорт он тебя рабом сделает. И кроме того, паспорт твой может понадобиться ему самому. Не для прописки, конечно.
– А, может, – через милицию?
Сергей невесело улыбнулся:
– Милиция для бомжа – самое страшное зло.
 
Другим из моих новых знакомых оказался Денис.
История его падения была не менее трагичной. Солдатскую службу проходил в начале девяностых годов в небезызвестной четырнадцатой гвардейской армии России, расквартированной в приднестровском регионе. В те самые годы спецслужбы Молдавии и Румынии, используя диверсионные группы националистов и спецподразделения, проводили террористические действия против жителей Приднестровья. Конфликт нарастал. Когда дошло до применения артиллерии и танков, нейтралитет армии по решению политических кругов был перевоплощён в «вооружённый нейтралитет».
Слушая его историю, я вновь удивлялся хитромудрию дипломатических формулировок. «Вооружённый нейтралитет». Это как бы присутствие вооружённых сил для неучастия. Однако, «не участвуя» в конфликте, российские военные получали ранения, инвалидности, их семьи – похоронки.
Впрочем, были награды и повышения. Так генерал Лебедь, командующий той самой армии, огнём «нейтральной» артиллерии довёл Кишинёв до паники и прекращения боевых действий Молдовы против Приднестровья, чем приобрёл всемирную известность и в дальнейшем чуть было не стал президентом Российской Федерации. «За большой личный вклад в мирное урегулирование Приднестровского конфликта» были награждены и такие известные лица, как: Борис Ельцин, Александр Руцкой, Андрей Козырев и Владимир Путин. А юный солдат по имени Денис был уволен по состоянию здоровья с нигде не озвученной формулировкой: от резаной раны ножа румынского спецназовца.
Вернувшись в Россию, Денис с другом организовал бизнес. Сначала были "лёгкие" деньги. Решительность и боевая закалка в те годы многих вывела в бизнес, часто граничащий с беззаконием. Но большие деньги создали большие проблемы. Схлестнулись с крутым криминалом. Совладельца «отстрелили». Сам едва ушёл, потеряв всё. Из города пришлось срочно уехать.
Прожитые годы наложили неизгладимые следы на изуродованное лицо, разрушенное здоровье, израненную душу, исковерканную судьбу.
Говорил он кратко, периодически душил кашель. По всей видимости – туберкулёз.
– Что к врачам не идёшь? – спросил как-то, видя его мучения.
– Для таких, как я, – с горькой иронией ответил он, – кто-то мудрый придумал медицинские полисы, чтобы к бесплатной медицине не допускать. А на платную я ещё не накопил.
Попытался улыбнуться, поперхнулся новым приступом кашля.
 
Третьего знакомого звали Василий. Мужчина, на вид, лет пятидесяти. Его лицо хранило следы былой красоты. Он ещё не утратил привычки следить за своей внешностью. Крепкий телосложением, он был слаб душой, не верил в собственные силы. Мрачно сокрушаясь своей участью, Василий, однако, ничего не пытался с этим поделать. Создавалось впечатление, что он постоянно находится во внутреннем противоречии с самим собой, делая при этом всевозможные выводы, которыми, порой, делился.
– Знаешь, кто такой бомж? – спросил он однажды. И, не дожидаясь ответа, мрачно пояснил:
– Человек с большим багажом проблем, которые он никогда не сможет решить сам. Они вгоняют его в тупик, приучая к безысходности.
Обречённо вздыхая после каждой мысли, он несколько секунд подбирал нужные слова:
– Смирившись со всем, бомж становится новой кастой; теряет надежду на чью-то помощь, и сам не знает, куда в этой жизни дальше сделать шаг. Он становится проблемой, к которой все имеют претензии: и прохожие, и чиновники, и правоохранительные органы, и коллеги по образу обитания, и – сам для себя. Бомжи презренны в самом захолустном городе, на самой неухоженной улице, в самом загаженном переулке. Не питая зла ни к кому, они вызывают у всех только зло.
– Вы ещё крепкий мужчина и, прояви волю, могли бы выкарабкаться из нищенской бедности, – как-то возразил я ему на очередные жалобы.
– Из бедности? – переспросил он. – А вы знаете, почему бедный остаётся бедным, а богатый становится ещё богаче? И пояснил:
– Потому, что бедный пользуется трудом одного себя, а богатый – трудом многих, и не успевает израсходовать полученное.
Интересная мысль, не понуждающая к реальным действиям.
 
Самым младшим из всех был подросток Андрей. Отца он никогда не видел. Мать спилась. Бабка забрала к себе в деревню, но скоро умерла. На перекладных добрался до города. Нашёл родной дом. Но в квартире матери оказались чужие люди.
– Почему не идёшь в приют? – спросил я.
– Там всё отбирают. А еду и на «мусорке» можно найти. Нужно только знать нужные места.
– Но с «мусорки» опасно, – возразил я.
– Все едят, – бесстрастно отмахнулся Андрей.
– А одногодок не встречал?
– Встречал. Много. Среди «оседлых» и «беспредельщиков». Но с ними надо, как все: воровать, пить, курить, ширяться. А я не хочу, как мамка. С «интеллигентами» лучше.
– О чём мечтаешь, Андрюшка? – спросил я однажды в задушевной беседе.
– Скорей бы взрослым стать.
– А что будет, когда станешь?
– Пойду работать, денег накоплю, буду жить в своей квартире.
– Квартиры дорогие, можешь не накопить.
– Тогда уйду в колонию, – легко и просто ответил он.
– Как уйдёшь?
– Надо будет сильно нахулиганить или хорошо украсть. А потом попасться. По-другому не возьмут.
Устами младенца вещала страшная истина.
Андрею не хватало общения, и он с детской непосредственностью говорил обо всём, что замечал, о чём размышлял, что беспокоило и возмущало его.
– А знаешь, кто до этого жил на твоём месте? – как-то спросил он.
– Кто же?
– Катя, – ответил он. – Она готовила нам еду.
– Где она теперь?
– Её больше нет.
Он погрустнел и продолжил:
– Однажды на ужин мы почти ничего не собрали. Перед праздником все "мусорки" вывезли заранее. Она в тот день ещё ничего не ела и пошла к «богатой» многоэтажке. Там живут бизнесмены. Они сразу со стола все выбрасывают. Но это не наш район, потому мы пошли вместе. Недалеко от "мусорки" стояли киоски, где было много пустых бутылок и алюминиевых банок. Я остался их собирать.
У подъезда дома большие пацаны пили пиво. Один из них допил и бросил пустую бутылку туда, где рылась Катя. Бутылка разбилась рядом, и Катя вскрикнула. Тогда все пацаны начали бросать недопитые бутылки. Какая-то попала Кате в голову, и она упала. Когда мальчишки разошлись, я подбежал к ней. Катя лежала между баков с разбитым виском.
Капли слёз повисли на ресницах мальчика, он утёрся, чтобы скрыть их.
Я представил себе беззащитную, голодную, оборванную, изуродованную женщину, безмолвно издыхающую под ящиком помойки у подножия «богатой» многоэтажки – последней обители своей бесплодной жизни.
– У твоей кровати остался её берет, – добавил мальчик.
Действительно, у изголовья своей лежанки я обнаружил светлый заношенный, но чисто выстиранный, берет, аккуратно прошитый в прохудившихся местах заботливой женской рукой.
Даже в этих нечеловеческих условиях она пыталась оставаться женщиной, быть по-своему симпатичной и привлекательной.
Подумалось: смог бы я заметить, в случайно встреченной у мусорного бака нищенке, женщину? Наверное, нет. Как и многие из нас. А она до последних дней не утратила надежду быть кому-то интересной.
Катя-Катя. Екатерина. Двух правительниц Российских звали так же. Одна из них, между прочим, вышла из крестьян и прославилась на всю Россию. А Андрюшкина Катька умерла никому не известной – ни рода, ни фамилии.
Вот ведь как случается в современном обществе.
 
По подсказке Сергея, «смотрителя» от Дикого нашёл у подземного перехода, когда тот, к исходу дня, собирал дань с попрошаек.
Выслушав меня, он отошёл в сторону и, к моему удивлению, по мобильному телефону (что было большой редкостью) позвонил хозяину. Затем вернулся и сообщил мне результат:
– О твоей ксиве, как и о тебе самом, Дикий слышать не слышал, но за скромное вознаграждение может поискать.
– Сколько? – с надеждой спросил я.
– Сто, может быть, хватит.
– Сто чего? – неуверенно уточнил я.
«Смотритель» ехидно хихикнул и уточнил:
– Тысяч, естественно.*
– У меня и одной нет…
– Хорошо постараешься – наберёшь. Стоит попариться, с бумажкой за человека сойдёшь.
Трудно было сдерживать эмоции. Даже эта мерзость не считала меня человеком!
На следующий день я сидел в полуразвалившейся инвалидной коляске у нижних ступеней того самого подземного перехода, где был завербован на отработку.
Для воплощения в образ, мне выделили потёртую нестираную полевую армейскую форму и немного проинструктировали о порядке поведения в образе инвалида-попрошалы.
Впрочем, состояние голода и отчаяния, следы отёка и раны на лице без того вызывали желаемую реакцию прохожих. С пониманием и сочувствием мне подносили подаяние. Оказалось, что инвалиды пользуются повышенным вниманием.
Позднее довелось узнать, что в криминальном бизнесе «выгодных» инвалидов даже перепродают. Возможно, это ожидало и меня.
Я неподдельно ёжился от сквозняка, и это вызывало ещё большую жалость. Банка у моих ног пополнялась подношениями, которые я периодически ссыпал в карман.
Запасённый ломоть хлеба давно закончился. Тело затекло. Мучила жажда.
За полтора-два часа до конца моего «рабочего дня» в переходе появился человек в милицейской форме. В течение дня не один милиционер прошёл мимо, не обращая на нищих внимания. Но этот шёл не спеша, зорко и как-то хищнически вглядываясь в каждый метр подземки. Остановившись возле моей коляски, он ухватил её за спинку и потащил за собой. Затащив коляску в комнату дежурного охранника перехода, милиционер грубо вытряхнул меня из неё. Затёкшие ноги не удержали, и я плюхнулся на асфальт.
– Сколько надоил? – властно презрительно спросил блюститель.
Я покорно выложил все деньги.
– Ну и?
Послушно пересчитав, ответил.
Его ястребиный взгляд пристально осмотрел меня и складки вывернутых карманов.
– Негусто, – сгребая немалую кучу денег, подытожил он. Ну что ж, – привет Дикому.
– А… от кого? – несмело спросил я.
Милиционер кулаком ткнул под нос. На внешней стороне ладони красовалась татуировка морского якоря.
– Иди!
– Куда?
Он приблизил лицо и гневно гаркнул:
– Работать! Перерыв закончился!
Под вечер появился «смотритель». Он внимательно пересчитал собранные гроши и выразительно выпялился на меня.
– Это все, – сказал я. – Остальное забрал «якорь».
Изменившись в лице, сборщик с улыбкой произнёс:
– Власть обижать нельзя. И, оставив мне сторублёвку, удалился.**
На следующий день и через день все повторилось в той же последовательности. Без особого сожаления «смотритель» принимал остатки дани, отсчитывал мою скудную долю и растворялся в толпе.
Охранник перехода безразлично принимал коляску на хранение.
Сергей сокрушенно вздыхал:
– Дурная затея, предупреждал ведь.
После очередного «рабочего дня» я попросил «смотрителя» сменить место своего подаяния.
– Обратись в бюро по трудоустройству, – язвительно ответил тот. – Или к Всевышнему. А пока твои молитвы долетят до него, будешь сидеть там, где я сказал!
В душе волей-неволей по собственному разумению я взывал к силам небесным, но, честно говоря, мало верил в их защиту.
Прошло пять долгих дней. Головная боль ослабла, бурая корка запёкшейся крови отпала и форма лица приняла прежний вид. Я совсем разуверился в надежде скопить денег на выкуп паспорта. Негодование от несправедливости и унижение нарастало. Имидж бомжа раздражал.
«Сегодня же вечером, вопреки донимающему голоду, куплю бритвенный станок, срежу грязно-рыжий «ёжик» бороды и пойду на переговорный пункт, – размышлял я, в своём убогом кресле. – Если не удастся дозвониться, отправлю телеграмму. Нет, в телеграмме ничего не объяснить, отправлю письмо. Но когда придёт ответное? Где его получить? Нет, письмо тоже неподходящий вариант».
Внезапно мимо пробежал мужчина лет тридцати пяти. В окне одного из киосков перехода он наспех выбрал нужные сигареты и торопливо выбежал наружу.
К моим ногам что-то отлетело. Наклонившись, незаметно подобрал кожаный футляр. Внутри оказался дорогой сотовый телефонный аппарат.
Волнение охватило меня. Возникший шанс, всколыхнул сознание. В этом телефоне заключалось спасение!
Я спрятал аппарат в карман и лихорадочно начал соображать, как действовать. Мысли сбивались и путались: «Нужно узнать междугородний код города. Нужно точно вспомнить номера телефонов друзей. Нужно подгадать, когда они будут дома. Нужно, нужно, нужно… Нужно дозвониться!»
Кто-то пронёсся мимо меня, и резко остановился у окошка с сигаретами. Я поднял глаза. Это был тот самый мужчина. Он переговорил с продавщицей, озабоченно осмотрел пространство вокруг, прошёл по переходу, о чем-то обмолвился с охранником, передвинул несколько ящиков с мусором.
Молодой человек приближался ко мне. Сердце сжалось в комок, лучезарная мечта-надежда таяла с каждым его шагом.
Мужчина посмотрел в мои глаза, и мне не удалось их отвести.
– Это ваше, – протянул я, обжигающую ладонь, находку.
Мужчина обрадовался:
– Огромное спасибо!
Он выхватил из кармана кожаное портмоне и извлёк оттуда пятидесятидолларовую купюру.
– Зачем так много? – возразил я.
Мужчина добродушно улыбнулся:
– Берите, у меня ещё есть.
– А вы не могли бы разменять мне это рублями?
Собеседник рассмеялся и, вытащил из кармана две тысячеблёвки и протянул их, при этом отведя в сторону мою ладонь с долларами.
– Спасибо, – растерянно пробормотал я. – Постойте… мол… мил… человек.
Молодой и милый смешались в абракадабру, и это ещё сильней потешило мужчину.
– Мне, знаете, мне очень нужно позвонить. Я… я заплачу…
Понимая, что несу чушь, я спешил объясниться, боясь потерять, казалось, последний шанс.
Мужчина вовсе рассмеялся:
– Позвоните, позвоните! Однако у меня не будет сдачи, разве что – в кредит.
Он добродушно протянул телефон.
В голове замелькали лица и имена знакомых, цифры их телефонных номеров.
Прикоснувшись к телефону, я безнадёжно опустил руку.
– В чём дело? – насторожился мужчина.
– Мне неизвестен код города.
– Междугородный? – с удивлением спросил он. – Какой же город вам нужен?
Я назвал.
– Неблизко. Но это несложно.
Мужчина ловко пробежал пальцами по клавишам и через минуту назвал нужные цифры. Вновь подал мне аппарат.
Я взглянул на цветной экран, клавиатуру. Буквы и цифры расплывались перед глазами.
– Прошу вас, – попросил я, – наберите номер. У меня не получится.
– Диктуйте, – охотно согласился молодой человек.
Дважды сбившись, я, наконец, продиктовал нужный номер домашнего телефона друга и, затаив дыхание, принял трубку. Мне показалось, что череда гудков длилась целую вечность. Но они внезапно прервались, и послышалось чёткое:
– Алло, слушаю вас.
Это был знакомый голос Евгения.
– Женя, здравствуй. Женя, я попал в скверную историю. У меня пропали вещи, деньги и документы.
Давний друг Евгений, узнав о случившемся, озабоченно предложил свои услуги, но, в сложившейся ситуации, они не годились.
На его предложения и вопросы я отвечал:
– У меня нет адреса. …До востребования? У меня же украли паспорт. …Ради Бога, постарайся поскорее приехать. …Мне негде и не на что жить. …Это далеко за Уралом. …Как часто идут поезда? …Я выехал четвёртого, …по чётным. …Ты не сможешь мне перезвонить. …Я не знаю, как встретиться.
– Позвольте. – Мужчина взял телефон из моих рук.
– Евгений, – по-деловому обратился он, – запишите мой номер телефона. Когда возьмёте билет, перезвоните на него. Не стоит беспокоиться, я все устрою. И, продиктовав номер, уложил телефон в футляр. Затем, о чем-то размышляя, посмотрел на меня.
– До машины мы, конечно, дойдём. Но что делать с вашим транспортом?
– Ничего не делать.
– То есть?
– Мне его на время дали.
– Покататься? – вновь улыбнулся он.
– Пожалуй, чтобы далеко не уехал. Вон стоит начальник гаража.
Я показал на охранника, который внимательно наблюдал за нами.
– Ну, что ж, вот моё плечо.
Решительно встав, я сделал шаг. Мужчина подхватил меня.
– Не беспокойтесь, не надо.
Он развёл руки в стороны, не опуская их.
– Вы сможете идти? – уточнил он.
– Я готов лететь, – убедительно ответил я.
– Ну, тогда летим! – снова добродушно улыбнулся тот.
И мы «вылетели» из подземелья.
 
                2
 
Через несколько месяцев, оформив паспорт, я вновь вернулся в город, с которым связывали тяжёлые воспоминания. Моей целью было найти Андрея, чтобы вызволить из того плена, где побывал сам. Как мог, хотел помочь своим бездомных товарищам. Однако затея оказалась несбыточной. Подвал, где ютились мои прежние знакомые, разрушили. На его месте развернулась стройка.
Я блуждал по подвалам и подворотням, бродил по развалинам разрушенных домов, но – безрезультатно. Понимая, что зима загнала бездомных в неизвестные подземные коммуникации, решил искать их у мусорных баков. Туда действительно приходили обездоленные оборванцы, но это были безнадёжно падшие, спившиеся люди, в которых от прежней жизни не осталось ничего. Пробовал заговорить с некоторыми. За пачку сигарет они становились более словоохотливыми, но назвать наш разговор беседой можно было с большой натяжкой. Впрочем, на простые ответы они ещё в состоянии были отвечать, скорее, теми былыми понятиями, что угасали в их искажённом сознании. Один из них, в ответ на моё предложение о знакомстве, так и не смог назвать себя, то ли позабыв обычай знакомства, а может быть, своё имя, которое извратилось в прозвище или кличку.
Раскурив сигарету, он, как ему показалось, мудро посмотрел на меня и хвастливо изрёк заученную фразу:
– Бомж – это особое состояние души. Каждый землянин имеет право стать бомжем.
Я не стал разубеждать его, понимая, что право на возврат он уже никогда не получит.
На вопрос:
– Как с друзьями выживаешь в зимних условиях? «Землянин» категорично изрёк:
– У меня нет друзей.
– А кто есть?
– Есть антибомжи.
– Кто это? – поинтересовался я.
Он захихикал беззубым ртом и с восторгом от моей безграмотности ответил:
– Менты, кто же ещё?
Потом добавил, бравируя:
– Романтики улиц не выживают, они живут везде и всегда!
«Романтики помоек, подвалов и подземелий, бездомья, безденежья и безысходности», – развил его мысль про себя.
Продолжая поиск, я встречал всё новых и новых представителей «дна» общества – людей, равнодушных ко всему, что их окружало и к самим себе. Их уже не отвращали грязь, помойки и нечистоты, в которых они жили и «работали». Основной заботой «романтиков» было найти какое-нибудь пропитание, а, главное, – раздобыть спиртное, как «эликсир забвения», который разрешал все их проблемы в одночасье.
Поиск затянулся. Мне ни разу не удалось встретить «интеллигентов», подобных тем, с которыми когда-то свёл несчастный случай. Возможно, таковые скатываются в безвозвратную топь «дна», быть может, погибают или оказываются в местах заключения. «Выплыть» подобно мне, наверное, удаётся очень немногим, и лишь тем, кто сумел воздержаться от падения, едва заступив за страшную черту.
Среди бомжей попадались всякие, но все они оказались за гранью возврата.
 
Нет, я не мог допустить мысли, что подросток Андрюша превратится в эту безликую касту, и настойчиво продолжал свой поиск.
Однажды на одном мини-рынке я заметил группу беспризорников. Не обращая внимания на окружающих, они копошились в куче с отбросами. Но стоило мне обратиться к ним, как те сразу отошли на безопасное расстояние. Я уже знал, что причиной тому – боязнь быть задержанными социальными работниками для доставки в приюты, откуда они, как правило, сбегали.
Чтобы как-то пойти на контакт, я решил пожертвовать своим походным многолезвийным ножом с перламутровой ручкой.
– Пацаны, – как можно беззаботней окликнул их (хотя чуть позже заметил, что среди ребят была девочка), – кто потерял нож? Он почти новый.
На открытую ладонь я выложил свою приманку.
Ребята подошли ближе.
Самый смелый и, видимо, главный по положению, стукнул себя по карману.
– Он у меня выпал.
И для подтверждения вывернул дырявый карман.
– Ну, забирай, если твой. Только услуга за услугу. Я нашёл твой нож, а ты найдёшь моего друга. Беспризорник отделился от группы и подошёл вплотную.
– Согласен. Где искать?
– Пойдём потолкуем.
Я показал в сторону от рынка.
Мальчишка, а за ним вся его компания, двинулись вслед.
Так мы познакомились.
– Мне нужен Андрей, ему лет десять-двенадцать. Он тоже бездомный.
– А кто он вам, – испытующе спросил меня новый владелец ножа, явно не желая предавать своих.
– Мы жили вместе и дружили. Но случайно расстались. На месте нашего жилища теперь строят дом. Я показал в сторону башенного крана.
– Там не было пацанов, – подозрительно констатировал мой оппонент.
– Он жил среди взрослых. С ним было трое мужчин и одна женщина.
Убедительный ответ разрушал сомнения. Неожиданно в разговор вмешалась девочка.
– Я видела их. Женщина потом умерла. Помните, от красной многоэтажки забирали мертвеца?
Контакт состоялся...

                (продолжение недоступно)