Доктор

(Из рассказа товарища)

     Подводные лодки все чаще стали ходить на боевую службу в отдаленные районы Тихого океана. Месяцами находились в разведке, дозорах, выполняя ответственные задания командования и государства.
Но наш подводный корабль не посылался в океан на такие задания, так как долгое время находился в заводском ремонте, а экипаж не был отработан и оттренирован на боевых постах и командных пунктах для таких плаваний. Некоторые моряки и вовсе были присланы  недавно на корабль.
Среди новичков был и  лейтенант Говорушко, врач,  только что закончивший военно-медицинскую академию.
К этому времени экипаж, сдав первую курсовую задачу, начал выходить в море для отработки второй.  За два-три месяца экипаж должен был подготовить и сдать все курсовые задачи. Только тогда лодка могла быть зачислена в состав кораблей первой линии, и, стало быть, ее можно было бы посылать в ответственные автономные походы. 
Ночью выпал  снег. Сопки, причалы, военный городок покрылись сплошным пушистым одеялом. С палуб лодок сметали наносы, счищали наледь. Мы к тому же еще пополняли запасы продуктов питания, загружая в отсеки свежее мясо, капусту, картофель и только что испеченный хлеб береговой базой, готовясь к выходу в учебный полигон для отработки второй курсовой задачи, повествовал мне однажды мой товарищ... Но к соседнему пирсу  вдруг подошли моряки базовского духового оркестра с музыкальными инструментами.
К  этому времени к соседнему пирсу и причаливала подводная лодка, вернувшаяся с боевой службы в океане.  Ржавая,  облезлая, неприглядная, ошвартовалась она под звуки марша оркестрантов.  Встречать ее  пришли и комбриг с начальником политотдела, и  штабные офицеры.  Появился контр-адмирал, командующий Камчатской военной  флотилии с еще большей свитой. 
Командующий тепло поздоровался с каждым членом выстроенного экипажа на палубе  прибывшей лодки, после того как выслушал краткий доклад ее командира о результатах дальнего похода.
Мотористы, электрики, трюмные нашего корабля вывалили наверх и глядели во все глаза на эту помпезную встречу, продолжал мой товарищ.
Мне показалось, что доктор Говорушко, стоявший возле меня,  каким-то особенным и  ревнивым взглядом окидывал вернувшихся из плавания подводников, которым сердечно жал руки адмирал.  Тщился вроде бы, что он птица важнее, чем прибывшие из дальнего похода моряки, и не радовался, как многие, что так сердечно встречают отважных сослуживцев. Жевал губы, тер нос, морщился. Как бы выражал досаду,  что не он в том строю моряков,  не он герой дня, а другие.   
С радостными и счастливыми лицами подходили к пирсу жены офицеров и сверхсрочников с детьми.  Балагурили столпившиеся моряки береговой базы, расчищавшие дорожки от снега. 
С помпезностью, торжественно по сложившейся традиции в минувшей войне был преподнесен прибывшим подводникам жареный поросенок на большом камбузном подносе…
В то утро наша лодка должна  была выходить в море, как нам предписывалось,  но приказ о выходе был отменен вдруг. С недоумением отнеслись мы к этой отмене, и хороший настрой экипажа  несколько поугас, так как большинство моряков хотело быстро ввести лодку в состав кораблей первой линии и не елозить неделями в полигоне, отрабатывая  учебные упражнения.
Но отмена была причинной. Страна готовилась встретить большой государственный праздник – годовщину Великой Октябрьской социалистической революции. Церемонию встречи готовили и в гарнизоне подводников. А тут только что  пришла лодка из  дальнего похода, которая  исключительно успешно выполнила боевое задание в разведке.  Отважный экипаж ее надо было отблагодарить в торжественной обстановке принародно, одарить поощрениями, подарками. Полезнее всего это можно было сделать в присутствии максимального числа подводников, семей офицеров и сверхсрочнослужащих гарнизона.
На зданиях появлялись транспаранты, красные флаги, гирлянды разноцветных лампочек. Из репродукторов полилась бравурная  музыка.
Вечером большой зал матросского клуба заполнился офицерами и сверхсрочниками, матросами и старшинами, вольнонаемными работниками базы и приглашенными гостями.
Наш экипаж, кроме моряков дежурной службы, тоже был в клубе. В праздничной одежде,  с престижными знаками воинской доблести на груди. С улыбающимися лицами, с балагурством и шутками. В одном ряду со мной сели мотористы, замполит Леонтьев, доктор Говорушко, мичман Родионов, у которого парадная тужурка была увешена флотскими наградами, старший матрос Низамов с блестящим эмалевым значком специалиста 1-го класса на суконке, матросы Югов, Чуриков, Майборода.   
По традиции на торжественных собраниях подводились итоги боевой и политической подготовки за год, объявлялись победители, чествовались лучшие экипажи кораблей, лучшие военнослужащие и вольнонаемные работники береговой базы. После собрания давался концерт художественной самодеятельности или приезжих артистов.
В президиуме руководители соединения подводных лодок, отличники боевой и политической подготовки… 
Командующий флотилии, характеризуя с гордостью воинский труд подводников,  только что вернувшихся из похода, тепло отозвался о корабельном враче лейтенанте Никонове, который в неблагоприятных условиях находившейся в океане за несколько тысяч миль от базы лодке, проделал хирургическую операцию матросу по удалению внезапно воспалившегося отростка слепой кишки.
- Лейтенант Никонов за отвагу и смелость, за успех в медицинском деле Военным советом флотилии  представлен к награждению правительственной наградой… - с гордостью сообщил он.
Зал взорвался аплодисментами.
Смущавшегося лейтенанта Никонова командующий флотилии пригласил на сцену.
- Он спас жизнь матросу Чуприкову! – восторженно продолжал адмирал, с теплотой обняв растерявшегося медика. – Не только командование флотилии благодарит его за героический поступок в мирное время, но горячие телеграммы с благодарностями прислали и родители матроса Чуприкова, и медики из Владивостока…
В зале гремели аплодисменты. А лейтенант Говорушко, сидевший возле меня в кресле, вроде и не слышал похвал собрату по профессии. Его лицо, вытянутое, побледневшее, морщилось. Я подумал, что лейтенант Говорушко охвачен каким-то недугом.
- Ты заболел? – спросил я его шепотом.
- Я? – вздрогнул Говорушко. – Нет, нет, я здоров, товарищ капитан-лейтенант, - ответил он. И сразу же улыбнулся натянуто. Его глаза как-то загорелись вдруг, засветились матовым светом. Но он и засмущался, будто его поймали с поличным в каком-то недостойном поступке.
Адмирал хвалил экипаж, прибывший с боевой службы, и сам был доволен, что подводники хорошо служат отечеству. Разведка и наблюдения за вероятным противником на Тихом океане дали хорошие результаты. По собранным данным можно было судить о многом в стане вероятного противника.
Он не сказал,  что одна за другой подводные лодки беспрерывно добывают ценные сведения для страны, и что в океан подготовлен идти еще один экипаж, но подводникам и так было понятно, что подводные лодки флотилии находятся на передовых рубежах противостояния империалистическому миру.
Между прочим, подводники, у которых на груди красовался знак «За дальний поход», были все героями сегодняшнего дня.  С уважением, а некоторые и с  завистью поглядывали на них, как на бывалых «морских волков».
Мне тоже нравился этот знак. И я с почтением относился к тем, кто был  награжден им.
- А скоро нас пошлют на боевую службу? – спросил Говорушко, когда торжественное собрание закончилось, и на сцену потянулись самодеятельные артисты из моряков и семей военнослужащих.
Я не знал, на какое время планируется наш автономный поход в океан, но предполагал, что, как только экипаж сдаст  курсовые задачи, и лодка будет зачислена в состав кораблей первой линии, дело с боевой службой не задержится.
- Без срывов бы оттренировать личный состав на боевых постах в надводном и подводном плаваниях, - сказал я. –  А дальше пойдет все,  как по маслу…
По глазам Говорушко, которыми он завистливо съедал лейтенанта Никонова, удачливого собрата по медицине, в зале,  было видно, что он тоже хотел бы сходить в автономку, чтобы отличиться в океане. А знаки воинской доблести на груди бывалых подводников, очевидно, кружили ему голову. Конечно, Говорушко был молод, на подводную лодку попал с желанием быть отважным моряком и врачом, и его тянуло, как многих молодых людей, немедленно совершить подвиг, геройство. Но Говорушко был еще и завистлив, и даже неописуемо честолюбив. Цвел, если начальство хвалило его за что-то, и находил себя неоправданно ущемленным, если его корили или обходили стороной в похвалах. Особенно он, как многие украинцы, обижался, если его забывали в оценке его дел или относились к нему, как к рядовому специалисту на корабле. Вспомнил я, как однажды за обедом в кают-компании вестовой подал тарелку борща не ему первому, как полагалось по этикету, а командиру группы рулевых, молодому лейтенанту Бурковскому, офицеру на ранг  ниже его по служебному положению. Доктор Говорушко чуть не вылез из кожи от такого непочтения вестовым. День спустя, я оказался свидетелем,  как Говорушко честил вестового, упрекая его за несоблюдение своих обязанностей, и тыкал носом во все уголки закутка с посудой,  за его якобы нечистоплотность и неопрятность, пока я не заступился за прилежного моряка пищеблока и не прервал тирании медика. И все равно Говорушко находил моменты, чтобы упрекнуть в чем-то вестового, придираясь к нему, как к  неряшливому человеку.
На лодках много рутинного, негеройского. Прежде всего, ремонт и уход за техникой и оружием, несение вахт. Неблагодарными считаются работы на камбузе, приборки в отсеках, чистки труднодоступных мест.
Вестовой же офицерской кают-компании, старательно исполняя обязанности работника пищеблока, не сетовал на свою неблагодарную службу. Корить его не за что было. И я высоко ценил моряка за это.
После Октябрьских праздников погода не улучшалась, –  дул ветер, мглой крыло небо, порошило, но лодку не стали держать в базе.
Неприветливо встретил нас осенний океан. Качало, хлестало в борт. Вентиляторы гнали ледяной воздух в отсеки и к работающим дизелям, отчего многие облачились в шерстяные свитера и ватники.
Доктору командир лодки приказал проверить, все ли молодые  моряки чувствуют себя сносно в качке,  помочь тем, кто чувствует себя неважно или зачихал от сквозняков.
- Товарищ   Дьячков, -  властно позвал Говорушко химика-санинструктора, своего помощника по штатному расписанию. – Идемте по отсекам…
На боевых постах стоявшая вахта держалась довольно неплохо, исполняя  обязанности по обслуживанию механизмов, но вторая и третья свободные смены, как показалось доктору, были вялыми. Кто лежал, у кого-то кружилась голова, некоторых тошнило и рвало. Но чем мог помочь им доктор? Морская болезнь была сильнее известных лекарств.
А  рулевой Югов вообще скис. Он несколько часов стоял на вахте за рулем на мостике, продрог, устал и, чувствуя боли в костях, лежал на койке.
- Я должен вас обследовать, товарищ матрос? – официально, начальственным голосом начал Говорушко, подойдя к Югову в кровати. – Лягте на спину…
В первом, где сильнее, чем в других отсеках ощущалась качка корабля, был и воздух тяжелей. Моряк был бледен, с учащенным пульсом. Говорушко смерил ему температуру тела, завернул рубаху с тельняшкой выше пупка. Ощупав низ живота, подвздошную область, спросил:
- Была рвота?
- Наверно, укочало, товарищ доктор, - извиняющимся голосом отвечал рулевой.
- Поясница беспокоит?
Симптомы озадачили лейтенанта Говорушко. Не обострение ли аппендицита?  И как-то вдруг взбодрило его: лейтенант же Никонов удалил гнойный аппендицит моряку, находясь в океане на лодке за тысячи миль от базы! К медали был представлен за это! Почему бы и ему, лейтенанту Говорушко, не прооперировать Югова в море?
Подводная лодка по-прежнему шла хорошим ходом, и ее качало. Порой  неожиданно  нос проваливался между волнами, как с кручи,  ухал, и от резкого его падения некоторых начинало тошнить.
Укачался и матрос Югов. Но лейтенанту Говорушко  мерещилось, что у матроса не все в порядке с аппендицитом. Уточнить  диагноз без рентгеноскопии, без достаточного медицинского опыта, разумеется, сложно, но Говорушко был почти уверен в своих предположениях.
В то время я проверял крепления грузов в отсеках. И тоже чувствовал себя неважно после четырехчасовой вахты на мостике. Вошел в первый, где Говорушко обследовал матроса Югова.
- Доктор, нет ли у вас пилюли от простуды? – обратился я к Говорушко. – Что-то знобит…
- Температура нормальная? – тотчас доктор протянул мне термометр. – Идите в кают-компанию, я сейчас приду туда…
Югова он велел своему помощнику уложить в теплую постель, как больного с воспалившимся аппендицитом. Пришел ко мне в офицерскую кают-компанию.
- Снимите китель, товарищ капитан-лейтенант, ложитесь вот сюда, -  показал он место на диване.
- Меня же знобит, доктор… - сказал я.
Но Говорушко и слушать не хотел мои жалобы. Он властно заставил меня подчиниться ему.
- У вас же температура! – воскликнул он, как мне показалось, обрадованно, посмотрев на термометр. – И возможно, еще кое-что, товарищ капитан-лейтенант…
Бесцеремонно он надавил мне пальцем в живот.
- Больно? – спросил он.
- Доктор, вы же кишки из меня выдавите! – взмолился я, отпрянув от его бесцеремонной пальпации моего живота и подвздошной части.
Но тот делал свое дело, не обращая внимания на мои сопротивления и вопли.
- Вам, как и Югову,  надо в постель, товарищ капитан-лейтенант! – категорически заключил доктор, осмотрев и ощупав у меня живот, грудь, спину. – Сейчас же…
- Что у меня? Что-нибудь серьезное?
Говорушко распоряжался приготовить кают-компанию офицеров под операционную, а его помощник матрос Дьячков только и успевал послушно отвечать на его приказания «есть» и метался по отсеку, доставая  со своих штатных мест разные приспособления для производства  хирургических операций. 
У доктора вид становился воинственнее. Будто он готовил наступательную операцию против сильного и опасного неприятеля.
А в мыслях лейтенант Говорушко, очевидно, уже горел, как мне казалось. Таившееся чувство подсасывавшей зависти, что кто-то, и в частности, лейтенант Никонов, в автономном походе удалил воспалившийся аппендицит у матроса, а он, лейтенант Говорушко, что ли не сумеет  сделать такую же  операцию помощнику командира лодки Щетинину в море, все более обострялось.  Он делал такие операции на практике, будучи слушателем медакадемии. Лейтенант Никонов представлен к награждению медалью – и представлен в мирное время!.. А почему лейтенант Говорушко не может повторить этот подвиг сослуживца?!
- У вас, товарищ капитан-лейтенант, все признаки обострения аппендицита, - сообщил он мне, вторично начав пальпировать мой живот.
- И что же? – Острых болей в области живота я совсем не чувствовал и был в недоумении.
- Надо оперировать… - протянул Говорушко. 
- Когда?
- Чем быстрее, тем лучше.
Подводная лодка находилась  милях в 50-60 от Авачинской бухты. Через час-полтора экипаж должен был приступить к тренировкам по погружениям и всплытиям в учебном полигоне.  Лодку качало, разумеется, но  не очень сильно.  При такой качке, очевидно, было довольно рискованно делать хирургическую операцию в офицерской кают-компании. К тому же, был риск и в том, что матрос Дьячков, он же химик и санинструктор, ни разу не асисстировал и не помогал врачам в операциях на лодке и в госпиталях. Мог не справиться. Но Говорушко решил делать операцию.
А поскольку Говорушко настоятельно рекомендовал не откладывать хирургического вмешательства, я согласился на операцию. Хотя по-прежнему опасных болей у меня не было в животе.
- В таком случае, доктор, докладывай командиру! – сказал я. – Пусть решает, когда погружаться, чтобы не качало под водой, и ты мог бы без помех вырезать мой аппендикс...
Лейтенанта-медика будто волной подхватило. Из второго отсека пушинкой  понесло его  на мостик.
Минут через пять в кают-компанию вместе с врачом пришел и командир лодки.
- Что тут у вас? – обеспокоенно спросил он у  меня. Не дожидаясь моего ответа, командир лодки повернулся к лейтенанту Говорушко.  – Понятнее доложите, доктор, что с Щетининым.
Вошел заместитель командира лодки по политчасти Леонтьев. И у того обеспокоенный вид.
Матрос Дьячков к этому времени подготовил кают-компанию под операционную,  облачался в белый халат и стоял в ожидании распоряжений доктора. На диване лежала стерильная одежда для лейтенанта Говорушко.
Говорушко осведомил  командира корабля с замполитом, что надо вырезать воспалившийся аппендицит у пациента.  Иначе отросток слепой кишки может прорваться, и тогда все значительно усложнится.
Задумчиво и с некоторым сомнением покосился на меня командир лодки. Видно, не обнаруживал во мне страдальца с опасным недугом. Да я и сам не чувствовал болей в животе. Знобило лишь.
А лейтенант Говорушко, считая, что командир корабля сейчас прикажет уйти на глубину,  очевидно, уже лелеял мечту, что он  успешно прооперирует офицера под водой,  станет героем дня, о нем, как и о Никонове, заговорит весь флот. Все будут хвалить его,  как  отважного врача, решившегося в непростых условиях подводного плавания сделать операцию пациенту. Что его, как и Никонова, представят к правительственной награде. А что такое боевая медаль в мирное время? «За боевые заслуги» или «За отвагу» на груди у медика-подводника? Невообразимо! На  зависть всем. Не исключая строевых офицеров, которых только за особо успешное выполнение заданий в море награждают боевыми орденами и медалями.
Лейтенант Говорушко уже чувствовал себя героем сражения за жизнь человека. И уже представлял, как на него с боевой медалью на груди будут заглядываться девушки, женщины военного городка. А он, несколько смущенный, будет вести себя, как подобает настоящему герою.  В сознании откладывалось, что он даст фору и Никонову и другим медикам, лишь бы командир лодки с еще не совсем отработанным экипажем согласился уйти под воду на пару часов.
Разумеется, в то время Говорушко не задумывался, что в лодке нет надлежащих  возможностей для производства хирургической операции,  и что  лейтенант Никонов делал хирургическое вмешательство в дальнем походе вынужденно,  что по-другому нельзя было поступить в той обстановке.
На подводной лодке, которая идет к учебному полигону и находится не за тысячи километров от базы с современным госпиталем, опытными врачами и всевозможным оборудованием, а всего-навсего в 50-60 милях от нее. Рисковать в этих условиях, казалось бы, не имело смысла. Не было ни проку, ни пользы от этого. Но лейтенант Говорушко горел стремлением сделать операцию.
- Как вы чувствуете себя? – наклонился ко мне командир корабля. – Терпимо или донимают боли?
Я сел. Простуду ощущал, но невыносимых болей не чувствовал. Чувствовал я и тяжесть в голове, и ломоту в костях. А живот у меня не болел.
- Доктор, может, у капитан-лейтенанта Щетинина не воспаление аппендицита? – с подозрительностью взглянул на Говорушко замполит Леонтьев. – Может, простое недомогание?..
Говорушко потупился,  с заметным недовольством  взглянув на капитана 3-го ранга Леонтьева. Его высокая фигура будто надломилась в пояснице, но он старался держать себя выпрямленно.
- Может, не стоит рисковать в условиях лодки? – продолжал замполит.
Он был опытным подводником и понимал, что молодой врач может ошибиться, может неточно определить диагноз. Может, ему,  как недавнему выпускнику медицинской академии,  взбрело в голову поэкспериментировать в подводном корабле?  А экспериментировать на человеке в условиях подводной лодки – в известной мере риск. И немалый.
- Если дело совсем неотложное, - строго кивнул командир лодки, - то я сейчас же запрошу начальство о немедленном возвращении лодки в базу. Мы недалеко ушли от Авачи… Ну, а если  капитан-лейтенант Щетинин может обойтись без срочного оперирования, то нечего гонять корабль туда-сюда.  Подводная лодка - не такси…
Кивнул головой и замполит в знак согласия с разумным рассуждением  командира корабля.
Молчал лишь лейтенант Говорушко,  все сильнее сжимая побелевшие губы.
Он-то понимал, что у пациента не было острого воспалительного процесса в кишечнике. Но знал, что аппендицит можно было удалить и у здорового человека. Хуже от этого не станет человеку. А как бы было хорошо, если бы он все-таки удалил аппендицит в условиях подводной лодки у офицера!  Сколько бы было почестей корабельному врачу!
Но как признаться, что истиной причиной  удалить аппенидицит являются чувства зависти, ревность, звонкий успех лейтенанта Никонова? Будто чесалось где-то у него в мозгах назойливо и угнетающе, заставляло идти на такой шаг. Лейтенант Говорушко тоже умеет оперировать! Он лучше Никонова учился в военно-медицинской академии! Не хуже Никонова прооперирует пациента.
Перебороть в себе чувство зависти было ох как трудно.  Но разве командир лодки с замполитом понимают, почему ему хочется совершить героический поступок? И  подвернется ли еще раз такой удачный момент для  него, врача-подводника?
- Ну, так что будете делать с капитан-лейтенантом Щетининым? – хмурился командир лодки, которому уже стало ясно, что помощника командира не обязательно  надо оперировать сейчас.
Стиснутые тонкие губы у лейтенанта Говорушко бледнели. Казалось, он не мог разжать их без посторонней помощи. И его высокая фигура еще более ссутулилась, как под большим грузом на спине.
- Если требуется экстренная операция, товарищ Говорушко, то я сейчас пошлю радиограмму… - сказал командир лодки. – Кстати, там и приготовят все к операции, пока будем идти обратным курсом.
И все же лейтенант Говорушко не разжимал рта. Не в силах он это был сделать, так как уже  настроился на восприятие почестей,  выражений чувств искренней благодарности за свой будущий подвиг.
- Товарищ командир, у меня совсем перестал болеть живот,  - сказал я. – Чувствую, что никакого обострения нет, и не было.
- Доктор, - укоризненно взглянул командир лодки  на поникшего головой лейтенанта Говорушко, - повремените с операцией. Если возникнут опасные внезапные приступы, мы погрузимся. Не приводите лишь кают-компанию в исходное положение. Оставьте ее готовой к операции…
Он круто повернулся и направился к выходу.
А я гадал лежа в постели под теплым одеялом: чего добивался лейтенант Говорушко, настаивая на своем требовании. Ведь у меня не было острых болей в животе, не было, как выяснилось, даже повышенной температуры тела.

     Прошло несколько лет. Лейтенант Говорушко стал капитаном, но никакой никому  операции на лодке под водой не сделал за эти годы. От своих же амбиций, ревнивых переживаний, как мне было известно, он так и не избавился. Точивший его душу феномен зависти не пропадал. Верно, он  не раскрывал душу в этом ни перед кем, но однажды все же в кругу офицеров за рюмкой водки обмолвился,  что он ничего не может поделать с собой, если услышит вдруг о каких-то звучных успехах сослуживцев или увидит престижные знаки воинской доблести на их груди. Черная зависть подтачивала его, как червь, в яблоке. Так он и уволился  с  военной службы, не достигнув мечтательных высот в карьре.   
У меня до сих пор не удален аппендицит.  Я доволен, что этого не произошло в бытность врачевания Говорушко на лодке.
Но я и не встретил больше на подводных лодках никого, кто бы был завистливее нашего бывшего корабельного эскулапа.