Плод взааимной любви русского белокурого оккупанта

         Алекс сидел в кресле, в котором любил сидеть его отец, и смотрел телевизор – транслировался футбольный матч. Матч был вял и неинтересен, и Алекс молчал, выжидая, когда мать не выдержит этого молчания и заговорит первая.
        И это, вскорости, произошло.
        - Ты поставил меня в ужасное положение, - сообщила она, - мои приятельницы теперь чешут свои языки по всем салонам вокруг.
        - Я думаю, что я это переживу, маман.
        - Ты такой же эгоист, как и твой отец, совершенно не считаешься со мной.
        - Ну что вы маман, я гораздо хуже! Мой отец вас любил…
        - А ты любишь другую – жалкую стриптизершу, которая за деньги выставляла свое тело на показ! – Не выдержала его равнодушно-насмешливого тона стареющая женщина.
        Алекс незаметно подобрался. Вот это новость! Значит мать, что-то разнюхала о прошлом Анны. И в своей грубой манере попыталась его уколоть.
        - Что вы хотите этим сказать? – Холодно бросил он. - Моя жена никогда не была стриптизершей!
        Мать поднялась из кресла и подошла к бюро Х1Х  века, инкрустированному перламутром с картинками из жизни китайских мандаринов, быстро вынула фотографию из нижнего ящичка и бросила на колени Алексу.
        Та же самая фотография, что показывал Алексу отец наркоманки Аннет, была сейчас у его матери.
        - Откуда у тебя это?
        - Не важно! – Быстро ответила она.
        - А где ты видишь обнаженную натуру? По-моему девушки вполне одеты.
        - То, что она отплясывала на потеху публике в каком-то дешевом кабаке, ты, надеюсь, не будешь отрицать?
        - «Взгляни на свои грехи и ужаснешься». - Процитировал Алекс фразу забытого им автора. – Анна моя жена и я, ради твоего же блага, приказываю  её уважать. Я на днях уеду на пару недель и, вернувшись, я должен застать её веселой, довольной твоим гостеприимством и любезностью.
        Он сказал это тихим тоном, но в нем таилась угроза. С какой-то горькой радостью он увидел, что он победил - мать покорилась – её ресницы дрогнули, и она опустила глаза. 
        Отчаянно пытаясь приобрести финансовую независимость от подачек сына, она вложила остаток своих собственных средств в какую-то авантюру и проиграла. Откажи он ей в деньгах, и она вскорости окажется живущей в небольшой дешевой квартирке, без прислуги, и её модные тряпочки живо превратятся в немодные! Она резко потеряет свой круг – её приятельницы, зараженные снобизмом, как СПИДом, общаться с нищей не станут. А что-либо делать своими руками или интеллектом она не умела – родившись в богатой семье, перейдя после её разорения сразу же в руки мужа после приключений в российском Кёнинсберге, она не знала, как включается автоматическая стиральная машина. А посуду мадам мыла последний раз в 45 году! Тридцать лет не перестилала простыни, не заправляла кровать и не чистила ванную. Она привыкла к комфорту! Она привыкла ко всеобщему подобострастию.
        И еще – любимый сын Георгий все глубже и глубже погружался в пучину шизофрении. Любезный Максимилиан так и не усыновил его, невзирая на её многочисленные просьбы – и несчастный мальчик  без денег скоро окажется в больнице для бедных. И эта позорная семейная тайна выползет на поверхность, как внезапно появляется подземная гадина в старых фильмах ужасов.
      После того эпизода; мать страшное преступление сына называла э п и з о д о м; Алекс требовал отправить брата в Швейцарию, в клинику, но тут она совсем обезумела – валялась у него в ногах: плакала, это она-то, которая не слезинки не проронила когда хоронила мужа, клялась, что сама будет следить за Георгом. И он больше не получит возможности покинуть свою комнату. 
        Алекс словно прочитал её мысли и усмехнулся.
        - Я – кукловод. Я дергаю за незримые ниточки и маман, такая гордая, такая презрительная ко всему, дергается по моей воле. – Подумал он. И неожиданно для себя он почувствовал к ней странные чувства – жалость пополам с презрением.
        - Я хочу повидать брата.
        Мать поднялась и  пошла впереди него. Они поднялись на третий этаж и, пройдя по коридору мимо закрытых комнат, подошли к двери, внешне ни чем не отличающейся от остальных. Только они с матерью да врач и сиделка знали, что дверь эта обита изнутри железом, а на окне стоит тяжелая решетка.
        Навстречу им поднялся глухонемой санитар, внешностью и силой походивший на гориллу, который за большие деньги согласился участвовать в тяжком преступлении.
        Брат лежал на большой кровати и рассматривал мужской журнал, стопки таких же журналов и порнографических кассет валялись на полу, на вошедшего Алекса он и не взглянул.
        - Георг, сынок, - заворковала мать, подойдя к  ложу сына, - тебя пришел проведать твой брат…
        - Он мне не брат! – Неожиданно совершенно нормальным тоном ответил Георг. – Он посадил меня под замок – не имея на это никаких оснований и прав. Я совершенно нормален! Я нормальнее барона де Нортбурга! И он подсунул мне этого докторишку, который меня пичкает такими снадобьями, что и здравый рассудок помутится.
        Я требую созвать медицинский консилиум! Я требую квалифицированного освидетельствования! – Голос его поднялся до визга, и он стал брызгать слюной.
        Алекс две минуты слушал этот крик, потом нагнулся и поднял с ковра журнал, разглядыванием которого развлекал себя его брат.
        Мать прошмыгнула в дверь впереди его. Она панически боялась оставаться наедине со своим старшим отпрыском. И в комнату к нему заходила только в самом крайнем случае. Но сегодня он произвел на неё впечатление совершенно нормального человека – глаза его были осмысленны и речь, если не слушать тона, разумна. А кто в таком положении останется спокойным, как ни крути, а свободы они его лишили незаконно.
        Спустившись в гостиную, она рухнула на диван и прикрыла глаза.
        - Алекс, а ведь он прав – мы не имеем  права держать его взаперти!
        - Ты не веришь врачу?
        - Но и самые лучшие врачи могут ошибаться – там, где речь идет о психике…
        - Психиатрия, мама, к сожалению, точная наука, так же как математика. И в ней есть свои формулы. – Он открыл журнал, подобранный на ковре в комнате больного и показал матери большую, на целый разворот, фотографию девушки. Красным карандашом её обнаженное тело было расчленено на мелкие части. А в бесстыдно распахнутое и демонстрируемое всем похотливым взорам женское местечко был воткнут нарисованный кинжал.
        Мать закусила губу.
        - Ты поняла, что он опаснее лютого зверя? Ты поняла, что окажись он на свободе, снова произойдет трагедия, которая случилась в лесу позапрошлым летом? И за которую заплатил свободой ни в чем невинный бродяжка.
        Мы все окажемся за решеткой, если этот зверь вырвется на волю! – он знал, что мать, какие бы чувства не испытывала лично к нему, умна и понимает опасность, нависшую и над ней самой и над репутацией семьи.
       Но Алексом было все продумано и предусмотрено. Что бы полиция не задавала лишних вопросов, раз в полгода почтальон приносил письмо якобы от Георга, живущего в их имении в Африке. В стране, которая раньше называлась Берег Слоновой Кости.
        Георг всегда был холоден и надменен с людьми настолько, что не имел ни единого друга, ни одного человека, который бы заинтересовался его жизнью.