Путь к Дао

                Я всегда хотел знать,
                какая рыба в океане плавает быстрее всех.
                БГ

* * *
Я настолько привык к темноте, что едва не ослеп, когда они включили яркий свет. Потребовалось около пятнадцати минут, чтобы мои глаза перестали болеть и еще около секунды, чтобы я увидел стекло.
Снова стекло. С самого рождения я вижу этот мир через стекло... Я, мои покойные родители, родители моих родителей, родители родителей моих родителей... Но я не хочу рассказывать вам ту "холденколфилдовскую" муть о моем трудном детстве. Достаточно сказать, что иногда менялись надзиратели, иногда менялись мои соседи по камере, но стекло оставалось неизменным, и так же неизменно было мое желание выбраться на волю. Когда я спрашивал у кого-нибудь из своих: "Почему мы всегда по эту сторону стекла и никогда по другую?", мне отвечали "Так надо." Иногда мне казалось, что мы зараженные смертельным вирусом мутанты и поэтому нас изолировали, но больше всего мне нравилось думать, что мы избраны из тысяч других, таких же как мы, для какого-то научного эксперимента. Признаюсь, мне льстила эта мысль и несмотря на свое более, чем плачевное положение, я пытался находить утешение в ней.
Поэтому, когда мои глаза привыкли к свету, и я снова увидел стекло - я ни капли не удивился.
Нас привезли сюда утром. Я давно потерял счет дням, поэтому даже приблизительно не могу назвать число, но судя по жаре и растворившемуся в ней запаху осени, пробивающемуся сквозь щели нашей тюрьмы, был август. Помимо стекла я увидел высокий потолок, яркие лампы наверху (те самые, которые чуть не ослепили меня) и кучу камней на полу. В левом углу зачем-то находился макет афинского Парфенона такой величины, что там свободно бы поместилось десять таких, как я. Я так и не понял, зачем он здесь нужен.
Прошло около пяти дней. Еду подавали по звонку в строго определенное время - в шесть часов. В одиннадцать отключали свет: я уверен в этом, потому что сквозь стекло видел циферблат настенных часов. Кроме еды и наблюдением за часовыми стрелками здесь развлечений не было. Иногда они включали телевизор, но там показывали одну хреновню.
Помимо меня, трех моих братьев и четырех незнакомых парней, которых везли с нами и которых я принял за снобов, в этой камере обитал Джо.
Джо был самым старым из всех, кого я когда-либо видел. Как это не странно, но его абсолютно не интересовало ничего из того, что происходит за стеклом. Он предпочитал одиночество и лишь иногда я ловил на себе его отрешенный взгляд и мне казалось, что я слышу, как размеренно и спокойно текут в его голове мысли. Когда я спросил: "И давно ты здесь?" то в ответ услышал "Всю жизнь". После этого, глядя на него, я часто задавался вопросом: он перестал надеяться, или вообще никогда не надеялся?
В первый же день я попытался поговорить с ним об этом.
- Послушай Джо, у тебя никогда не было мысли сбежать отсюда?
- Зачем? - я могу поклясться, что удивление, промелькнувшее в его глазах, было искренним.
- Затем, что это тюрьма! Любому живому существу свойственно стремление к свободе.
- Истинное достижение - это освободиться от того, что свойственно человеку.- он устремил свой взгляд за стекло, - Я здесь. Они там. Я свободен. Они нет.
- Свободен?! - я готов был ударить его, - Ты же полностью от них зависишь! Ты даже жрешь по их команде!
Джо загадочно улыбнулся:
- Это они так думают.
Больше я от него ничего не добился.
Что касается тех четверых ребят, про которых я подумал, что они снобы, то с ними произошла презабавная история. Однажды, утром одного из этих до тошноты однообразных дней, к стеклу подошла одна из наших тюремщиц и после минуты сосредоточенного и вдумчивого молчания, изрекла:
- Джон, Джордж, Пол и Ринго.
Всё. Больше никаких объяснений, просто с этой минуты этих четырех парней называли только так и никак иначе. Сначала мы пытались над ними подшучивать, что-то типа "Эй, ребята, спойте "Yesterday" или "Никто не любит Ринго!", но потом поняли, что поводов для шуток мало. У нас отобрали волю и лишили права выбора, так теперь ещё и над своими именами мы стали не властны. Они пытались сопротивляться, пытались сделать вид, что ничего не произошло, но все понимали, что мы всего-лишь марионетки в руках людей за стеклом и вся наша жизнь всегда будет протекать согласно их сценарию.
Джо пытался их утешить:
- Имя, которое может быть названо, не есть постоянное имя.- но кроме меня его никто не услышал.

* * *
Однажды, во время еды, я решил получить у Джо ответ на вопрос, который интересовал меня с самого начала моей истории.
- Эй, Джо, зачем здесь это? - я кивнул на макет Парфенона в углу.
- Там живет Чистильщик.
Если беседуешь с Джо, нужно набраться терпения и быть готовым к тому, что слова он цедит в час по чайной ложке.
- Кто такой Чистильщик?
- Чистильщик большой, - когда Джо не сыпал цитатами китайских философов, создавалось впечатление, что он - умственноотсталый, - Чистильщик чистит.
Я вспомнил дурацкий фильм Ренни Харлина про некоего Чистильщика и решил пошутить:
- Он убирает места преступлений, да?, - я попытался спародировать голос Сэмюэля Л. Джексона, - «Это грязная работа. Но кто-то должен её выполнять...», да, Джо?
Джо как-то странно на меня посмотрел и я уже пожалел, что затеял этот разговор.
- Пожалуй.
Лучше бы он ответил цитатой - мне было бы спокойней.
* * *

Вскоре, помимо нас, "ливерпульской четверки" , Джо и таинственного "Чистильщика"здесь появилось еще трое. Парней звали Сэсил и Граф Лестер, девушку - Елизавета. Я усмехнулся: одержимость людей за стеклом Англией была очевидна, и со дня на день я готовился стать Черчиллем или Доктором Ватсоном.
Но мне и моим братьям не стали давать имена. Видимо, нас было слишком много и мы были слишком невзрачны. Когда люди за стеклом снисходили до обращения к нам, то нас называли порядковыми числительными. Я был Третьим.
Иногда, особенно ночью, когда я не мог заснуть, я начинал думать о символике числа три. Почему Третий я, а не кто-либо другой? В мировой культуре число три это совершенное число, поскольку при его разделении сохраняется центральная точка равновесия. Существует множество тройных форм: трискелион, трилистник, китайские триграммы, трезубец, три молнии, геральдическая лилия, трехлапые лунные животные, символизирующие фазы Луны, божественная Троица в христианской религии... Можете меня за это осуждать, но несмотря на мою ненависть к людям за стеклом, я чувствовал себя несколько уязвленным, потому что где-то в глубине души я жаждал стать частью этой системы и сама идея о моём так называемом отличии не давала мне покоя.
* * *
Первым умер Джон. Ещё вечером мы заподозрили неладное: бедняга все время держался в стороне и едва ли прикоснулся к еде. А наутро мы увидели, что он лежит на спине, а его глаза уже успели помутнеть. Я никогда не забуду эти глаза. В них застыла такая квинтэссенция страха, боли и безнадежности, что у всех нас мурашки пробежали по коже. Мы толком ничего не успели понять, как они забрали его. Сквозь стекло мы слышали шум воды и обрывки разговоров, что-то вроде "Еще один сдох" и "Для стерильности".
Стерильность! Они все там на ней помешаны. Нас пичкают лекарствами, десять раз за день чистят наше стекло, а теперь еще посадили здесь эту ползучую зеленую дрянь, которая сразу же разрослась на полкамеры. Она должна была способствовать сохранению микрофлоры, но поспособствовала лишь тому, что ночью Граф Лестер запутался в ней и чуть не задохнулся.
Этой же ночью я проснулся от того, что услышали громкое чавканье. Остальные тоже проснулись и начали с интересом оглядываться. Придурки! Они думали, что им снова дали пожрать, однако я чувствовал что-то неладное. Чавканье раздавалось из того самого угла, где стоял "Парфенон". Мы посмотрели туда и увидели Чистильщика. Он выбрался из своего убежища и теперь ел. Я уже было успокоился, подумав, что Чистильщик днем не хочет есть с нами и ждет, пока мы уснем, чтобы наконец набить брюхо. Но внезапно я увидел, ЧТО он ел и меня парализовал ужас. Этот чертов маньяк из "Парфенона" убил и теперь жрет одного из моих братьев: то ли Первого, то ли Второго. Треск ломающихся костей подтвердил мои опасения.
Все молчали и только Елизавета без остановки шептала:
- Мы же ничего не можем сделать, да? Он ведь больше нас? Мы не можем помочь? Он ведь просто чистит, да?
Мне захотелось сделать ей больно, чтобы она заткнулась, но она продолжала причитать.
Страх куда-то ушел и его место заняла ненависть. Я обернулся и увидел совершенно спокойный взгляд Джо. Его, казалось, абсолютно не удивлял тот факт, что это чудовище обгладывает кости моего брата.
- Действуй, осуществляя недеяние.
- Заткнись, Джо, - только и смог пробормотать я.
В ту страшную ночь никто не сомкнул глаз. Забившись в угол, мы не сводили затравленных взглядов с "Парфенона" и мне казалось, что все мы персонажи какого-нибудь триллера, ну вы знаете, одного из тех, когда несколько людей оказываются запертыми в одном доме, а неведомый убийца по очереди жестоко с ними расправляется. Так и мы молчали, думая, кто будет следующим.
Все, кроме Джо. Он спал.
Утро встретило нас тревожным рассветом, который, преломляясь сквозь стекло, окрасил нашу камеру кроваво-красным. Я и раньше видел рассветы, но этот я не забуду никогда. Солнечные лучи лениво скользнули по «Парфенону», ненадолго задержавшись на том, что когда-то было моим братом (теперь я видел, что это все-таки Первый), а затем поползли дальше сквозь стекло. В это время послышались шаги - кто-то из тюремщиков, наконец, проснулся. Для них наступило очередное томное и приятное утро. Для нас это было утро накануне казни.
Я уже хотел было раскрыть рот, но Второй меня опередил:
-Эй вы, ублюдки! – кричал он, - Уберите его отсюда! Он же убьет всех нас!
Но человек за стеклом сделал вид, что ничего не слышал. Увидев останки моего брата, он с притворным сожалением вздохнул и, кажется, пошел будить остальных.
Позже, когда они убирали тело, мне казалось, что все произошедшее доставило им какое-то извращенное удовольствие. Хотя, может быть во всем виноват проклятый рассвет, который все ещё бросал красные всполохи на их лица.
Весь день мы молчали и старались не смотреть друг на друга, а, когда нам дали еду, мне стало плохо, и я поспешил оказаться от неё подальше. Пытаясь найти что-то, на чем можно было сфокусировать взгляд, я увидел Джо.
- Эй, Джо! – я направился прямо к нему – Почему ты ничего нам не рассказал?!
- А разве это что-нибудь изменило бы?
- Черт возьми! Конечно бы изменило! Мы могли бы как-то подготовиться, сопротивляться… – я понимал, что несу полный бред, но я должен был на ком-то выместить свою злость, а Джо со своей вечной безмятежностью как никто другой подходил для этой роли.
-Нужно сделать свое сердце предельно беспристрастным, твердо сохранять покой, и тогда все вещи будут изменяться сами собой, а нам останется лишь созерцать их возвращение…
Этого я вынести не мог. Не вполне соображая, что делаю, я кинулся на Джо, пытаясь ударить везде, куда мог дотянуться (все-таки он был больше меня), но он даже не ответил. Он просто улыбался и ждал, пока я успокоюсь.
Наконец я устал и, тяжело дыша, отодвинулся в сторону. Самым паршивым было то, что Джо выходил победителем, а я на его фоне выглядел мелочным и жалким.
- Прости, Джо. - слова сорвались с языка прежде, чем я успел о них подумать.
Джо кивнул. Он нисколько не разозлился и смотрел на меня с таким радостным удивлением, будто я двоечник, внезапно получивший «отлично».
Я молчал, ожидая пока он соизволит что-нибудь сказать. И он соизволил:
- Ты злишься, потому что испуган. Ты боишься, что следующим будешь ты, но Чистильщик не тронет тебя. – уверенность, звучавшая в его голосе почему-то передавалась и мне, - Он не тронет тебя, потому что ты скоро узнаешь. Он не тронет меня, потому что я уже знаю. А что касается остальных – они слепы и поэтому умрут.
Еще никогда я не слышал от Джо столько слов сразу и еще никогда они не казались мне более туманными и запутанными.
- Что ты знаешь, Джо? Что предстоит узнать мне, и чего не видят остальные?
Вместо ответа он подвел меня вплотную к стеклу и спросил:
- Что ты видишь?
 Стекло, - тупо ответил я. А он, интересно, чего ожидал?
- А за стеклом?
- Часы, телевизор, стол… - я осекся, потому что внимательнее взглянув на стол, я увидел на нем раскрытую книгу в мягкой обложке.
- Книгу.
- Она лежит здесь очень долго, - пояснил Джо, - Но кроме меня её почему-то никто не замечает ни по эту сторону стекла, - он с усмешкой посмотрел на меня, - Ни по другую…
Я не понимал, к чему он клонит, но что-то внутри меня говорило, что этот день навсегда изменит мою жизнь.
Я снова посмотрел на книгу: она лежала довольно далеко, но, благодаря крупному шрифту, текст был вполне читаемый:
- «Смотрю на него и не вижу, а потому называю его невидимым. Слушаю его и не слышу, а потому называю его неслышимым. Пытаюсь схватить его и не достигаю…» Что за фигня, Джо?
- Это «Дао дэ цзин». В этой книге собраны все основные догматы китайской философии даосизма.
Пока Джо произносил эти трудные слова, я понял, откуда у него взялся этот нескончаемый запас цитат.
- И что? – я начал испытывать что-то вроде разочарования, - Чем она тебе помогает?
Джо загадочно улыбнулся:
- Давай почитаем вместе…
С тех пор я читал «Дао дэ цзин» вместе с Джо. Поначалу, все написанное казалось мне каким-то бессмысленным бредом, но Джо терпеливо мне все растолковывал и я понемногу начал понимать, что человек следует законам земли, земля следует законам неба, небо следует законам Дао. А Дао следует самому себе. Иногда случайный порыв ветра переворачивал страницы, и я в который раз удивлялся этой книге. Её можно читать с любого места, но создается ощущение, что ты всегда в начале. И чем больше я узнавал, тем осмысленнее мне казалось всё, что происходит вокруг.
Теперь я понимал, что если жить по принципу «Делай, что должно и будь, что будет», то даже в самых примитивных вещах, таких как еда и сон, есть особый скрытый ритуальный смысл. А Джо объяснял мне, что не выходя со двора можно познать мир. Не выглядывая из окна можно видеть Бесконечность. Вот почему совершенномудрый проникает в сущность вещей, не видя их. Не действуя, он добивается успеха.
И я его слушал.
Что касается остальных, то с момента моего «посвящения» я перестал их замечать. Мои братья стали казаться мне совершенно чужими, а Чистильщик перестал внушать страх. Он больше не был для меня чудовищем из тьмы. Если честно, то он вообще потерял для меня материальный облик. Он олицетворял какую-то неведомую силу, божественное вмешательство, «карающую десницу», если хотите. То, что он делал казалось правильным и необходимым. Он чистил. Очищал наш маленький мир от тех, кто окончательно превратился в животных, кто стал жить лишь инстинктами и кто лишен той самой «божьей искры», называемой разумом. Признаюсь, что мне даже не было их жалко, и когда Чистильщик сожрал Елизавету я испытал что-то, похожее на мрачное удовлетворение.
Одним словом, я стал совершенно другим.
- Эй, Джо, - однажды спросил я, - Когда мы с тобой читаем эту книгу, мы впитываем в себя каждую строчку и погружаемся в океан безграничной мудрости, которая делает нашу жизнь прекрасной и куда более осмысленной… Эй! - я прервал свой волнующий монолог и сердито посмотрел на Джо, - почему ты смеешься?!
- Прости, - он пытался сдерживать улыбку, но у него это не получалось, - Просто непривычно слышать от тебя такие слова…
Я решил не обижаться и продолжил:
- Вообщем, если это такая прекрасная книга, почему мы с тобой её понимаем, а люди за стеклом нет?
Джо снова улыбнулся:
- Видишь ли, я всю жизнь читаю только эту книгу, но до сих пор не осознал всей её глубины. А у них, - он кивнул в сторону людей за стеклом, - существуют тысячи других книг.
Я должен был сам сообразить…
* * *
Спустя какое-то время произошел из ряда вон выходящий случай. К людям за стеклом пришли какие-то другие люди. Они долго сидели, кажется, пили чай, а потом подошли к нам и один из них начал произносить странные слова:
- Три гурами. Было четыре, но один сдох… Две скалярии, Золотая рыбка и меченосцы. – произнося последнее слово человек за стеклом указал на меня.
Из всего этого я понял только одно: Я – Меченосец. Сказать, что при этом я испытал невероятный душевный подъем – это ничего не сказать. Я чуть не прыгал от радости и чуть не лопался от распиравшего меня чувства собственной важности. Меченосец! Моей первой ассоциацией к этому слову стал херувим с огненным мечом, охраняющий вход в Эдем, потом в голову пришел греческий бог Марс и, наконец, какой-то духовно-рыцарский орден (я точно не помню, за что он сражался). Потом мой восторг немного утих, когда я вспомнил о своих братьях, которые, вне всякого сомнения, тоже были меченосцами. Но внутренний голос шептал: «Пусть они меченосцы, но Третий – ты!»…
Не успев обдумать эту потрясающую новость как следует, я уже мчался к Джо.
- Представь себе, Джо! Я - Третий Меченосец! – я смеялся от радости и искренне недоумевал, почему Джо не разделяет моего восторга, - Это звучит здорово - почти как Александр Македонский!
Некоторое время Джо молчал, затем изрёк:
- Никогда не чувствуй себя особенным. Ты, как и я, всего лишь малая часть Бесконечности, капля в океане Бытия, песчинка в часах Времени…
Внезапно он прекратил сыпать красивыми клише и серьезно глядя на меня сказал:
- Просто поверь мне. Я сам когда-то был таким и теперь расплачиваюсь за свою гордость.
Я почувствовал себя неловко, осознавая его правоту. Действительно, подумаешь какой-то меченосец! В мире, скорей всего миллионы других меченосцев и каждый третий из них Третий. Гораздо больше меня волновал вопрос «особенности» самого Джо. Я не мог поверить, что у него была подобная слабость, ведь я всегда считал его чуть ли не святым. Спрашивать его напрямик было бы невежливо, и поэтому я решил на досуге сам найти ответ на этот вопрос.
- Послушай, Джо, - я решил сменить тему, - почему ты посвятил в свою философию именно меня?
- Ну, - он слегка улыбнулся, - ты показался мне самым смышленым.
- А до меня когда-нибудь были...ну…другие?
- Нет.
Я снова почувствовал легкий приступ гордости, но поспешил задушить его в зародыше.
Всё закончилось внезапно. Сначала у Джо появились на теле какие-то белые пятна, а потом он начал отказываться от еды. Всё чаще он стал уставать и просил меня читать нашу Книгу вслух. Я читал и не волновался, приписывая его немощь старости. Я и раньше знал, что Джо живет уже очень долго, но у меня и в мыслях не было, что он может умереть. Я настолько привык к нему, что мне казалось, будто он вечен.
Однако наутро он перестал двигаться. Опасаясь самого худшего я тихо приблизился к нему. Его глаза были закрыты, но он всё еще дышал, хоть и тяжело. Несмотря на это, я чувствовал, что жизнь постепенно из него уходит и всё ещё не веря этому пытался приободрить скорее себя, чем его.
- Эй, Джо, - шептал я, - все будет хорошо, старик. Держись.
Джо не отвечал. Внезапно его глаза открылись и я, заглянув в них, потерял дар речи. Казалось, что душа Джо разбилась на сотни ярких осколков и теперь все они вращаются в глубине темных зрачков, как в калейдоскопе, разгораясь все ярче и переливаясь всеми цветами радуги. Я до такой степени был зачарован пляской цветных огней в глазах Джо, что совершенно не заметил, как он открыл рот.
- Я….я.. – он хрипел, пытаясь что-то сказать, но я помешал ему.
- Тихо Джо. Не говори ничего. – его глаза подарили мне надежду и я ждал чуда, - Тебе просто нужно отдохнуть. Почитать тебе?
Но он меня не слышал. Казалось, что он впал к какой-то экстатический транс и в тот момент, когда огонь в его глазах разгорелся ярче всего, он выкрикнул:
- Я подобен ребенку, который не явился в мир. О! Я несусь!
После этого Джо умер.
Я не ел четыре дня. Я чувствовал себя смертельно усталым и каждую минуту ждал, что тоже умру. Я пытался читать, но смысл куда-то ускользал и чем больше я находился в этом оцепенении, тем сильнее мне казалось, что все произошедшее мне приснилось, что не было никакого Джо и всё, что я прочитал, так и осталось цепочкой непонятных слов.
Я не знаю, чем это могло бы закончиться, если бы однажды со мной не заговорил Ринго:
- Тебе скучно без него?
Я промолчал, но Ринго не отставал:
- Мы видели, как вы постоянно читали какую-то книгу, и Джо что-то тебе рассказывал. Многие смеялись, - добавил он и, не видя поддержки с моей стороны, пробормотал еле слышно, - А мне всегда нравилось за вами наблюдать.
Я снова промолчал. Только излияний этого неудачника мне сейчас и не хватало.
- Если хочешь, я буду читать эту книгу вместе с тобой.
Дальше молчать я не мог, потому что его последняя фраза потрясла меня до глубины души:
- Зачем ТЕБЕ это?!
- Не знаю, - Ринго задумчиво посмотрел за стекло, - просто мне кажется, что я мог бы стать счастливее, если бы у меня была хоть какая-то цель…
* * *
Ты был прав Джо. И теперь я понял, в чем заключалась твоя «особенность». Ты открыл целый мир, в котором можно быть абсолютно счастливым, но не захотел ни с кем делиться. Они умирали у тебя на глазах, а ты, витая в сферах своей космической значимости, совершенно забыл, что остальные, какими бы приземленными они не были, в точности такие же, как и ты. Просто надо было их разглядеть так же, как ты когда-то разглядел меня. Я рад, что под конец жизни ты это понял.
Подумав об этом, я совершенно четко осознал, что мне нужно делать…
* * *
Я давно потерял счет дням, поэтому даже приблизительно не могу сказать, сколько времени прошло с момента моего появления здесь. Я живу очень долго, так долго, что наблюдаю уже третье поколение обитателей нашей камеры. Из тех, кто был здесь раньше, остались только я, Чистильщик и старик Сэсил. Последний под конец жизни впал в детство и теперь смеется по любому поводу. Когда я смотрю на него, то вспоминаю последние слова Джо, и мне хочется верить, что смерть это просто начало новой жизни. Пусть эта мысль банальна, но она наполняет меня счастьем и надеждой вновь увидеть волшебный танец цветных огней.
Что касается новеньких, то они во многом нас опередили. Иногда, когда я становлюсь случайным свидетелем их бесед, я даже не понимаю о чем они говорят. Поначалу они хотели выбраться наружу, строили какие-то планы и даже пытались устроить революцию. Но постепенно они охладели к этой мысли и теперь просто наблюдают за всем, что происходит за стеклом. Хорошие ребята. Только немного грустные и едят мало.
А по вечерам мы все вместе читаем «Дао дэ цзин» и я рассказываю им, как нужно существовать, чтобы чувствовать себя абсолютно свободными. Я объясняю, что, не выходя со двора, можно познать мир. Не выглядывая из окна можно видеть Бесконечность. Вот почему совершенномудрый проникает в сущность вещей, не видя их. Не действуя, он добивается успеха.
И они меня слушают.