Шепот лепестков на ветру. Часть первая
-Опять ты…- прошептал я и улыбнулся.
Запах стал невыносим. Крылья моего носа затрепетали чаще, я не выдержал и принял объятия ночи.
И вот они передо мной. Огромные красные, фиолетовые, белые, розовые. Их пышные тяжелые бутоны покачивались на ветру. Если бы не Луна, нежно целующая их, я наверное бы умер.
Да, это был самый обыкновенный вечер. Таких было тысячи, а будет еще больше. Время…Это великая прекрасная вещь. Когда тебе три время течет как янтарный липкий мед, медленно-медленно, давая тебе возможность все успеть. Лет через двадцать оно уже бежит быстрее, кажется, что не успеваешь ничего, но на самом деле все получается. Ну а в старости за временем уже не угнаться. Оно как вдох-выдох. Все совсем не как раньше: кажется, что все успеваешь, а на самом деле все упустил.
Бывают такие моменты, когда кажется, что время остановилось. Конечно, это иллюзия, но зато какая приятная. И хочется еще. Еще больше таких моментов. Но время любит поиграть с нашими и так расшатавшимися нервами и редко преподносит подарки.
Я вернулся в свое кресло и закрыл глаза. Вероятней всего, вы уже считаете меня сумасшедшим и совершенно неинтересным стариком. И меня раздирают два чувства: первое – это грусть, потому что, вероятней всего вы сейчас закроете эту книгу, а второе – это счастье, так как я буду безумно рад, если вы не увидите эту историю и мои плохо изложенные мысли. Но я продолжу для тех, кто все же отважится прочесть эту книгу хотя бы наполовину. Я думаю, знать вам, где я работаю, живу и так далее, не очень нужно. Но имя я все-таки скажу – меня зовут Жан.
Прежде чем перейти к сути своего рассказа я бы хотел немного измотать вас своими мыслями насчет моей жизни и жизни вообще. Некоторых людей называют двуличными. И что же, у них две разные жизни одновременно? Другие, в середине своей жизни меняли имя, место жительства, род деятельности. И что же, они забыли себя? Третьи, так вообще, живут жизнью своих предков. И что же, они нашли свою жизнь? Не знаю!
Со мной было что-то другое. Будто жизнь делилась на периоды, и каждый из них пророчил мне разные жизни. Но как только моя надежда прожить другую жизнь угасала, судьба начинала подбрасывать мне новых людей, которые кардинально меняли мою жизнь, и начинался новый период.
И все же…Сначала было счастье, которое заполняло меня целиком изнутри. Потом я как-то быстро свыкался с этим. А под конец опять думал, что так и проживу всю жизнь. Мне не давала покоя одна мысль: я теряю не только свои старые проблемы, с приходом нового периода жизни, но и людей, меня окружавших. Наверное, потому что проблемы были из-за них.
Итак, начну с того, что мать моя, как мне рассказывали, была женщиной легкого поведения, я был не первым её ребенком, но опыт не научил её заранее подумать о место для родов. Поэтому мной она разродилась под лестницей приютного дома. Если бы не мой болезненный вид и отсутствие дыхания, то остался бы я под лестницей, а родительница моя спокойно удалилась бы на работу, если её вид деятельности вообще можно назвать работой.
Но все же немного человеческого в ней осталось, поэтому она призвала на помощь Бога, а пришли на её крик врачи из приюта. Но это мы опустим, через пару часов она благополучно скончалась. Так я стал сиротой. И приют сразу принял в свои серые и холодные объятия.
Ребенком я был незаметным и имел болезненный вид. Наверное, все из-за очень светлых волос и кожи. Ребята со мной не дружили, хотя наверное это я с ними просто-напросто не общался. Как-то и без них хорошо было. Я больше любил читать, а когда не читал, то смотрел. Смотрел, наблюдал, оценивал, анализировал и записывал.
Без общения я, конечно, не остался. В круг моих собеседников входили взрослые: дворники, кухарки, смотрительницы. И больше всего я любил говорить с одной молоденькой смотрительницей. Конечно, их было много, но эта была особенная. Особенная, конечно, для меня…
Кажется, она когда-то тоже была воспитанницей этого приюта. Но его серость не могла потушить огонь её рыжих волос и блеск темно-серых глаз. Что-то все время пульсировало в этом скромном и добром существе. Что-то, что притягивало меня к ней с самого первого дня нашего знакомства.
Вот бывало сидим с ней на скамейке в парке и говорим о чем-то, для нас очень важном, она постоянно одобрительно кивает головой и непрерывно смотрит прямо мне в глаза. Мои мутно-голубые перехватывали взгляд её металлическо-серых и как будто погружались в них с головой. Потом мы моргали, они кивала, я продолжал говорить и наши глаза опять встречались. Как же я любил такие моменты. Казалось, я слышу её мысли и начинаю все-все понимать. И больше ничего в жизни мне не надо. Конечно, я перенял эту привычку – смотреть в глаза собеседнику. Но оказалось, людям это не нравится. Моя маленькая смотрительница объясняла это тем, что людям есть, что скрывать и поэтому они боятся показывать свои глаза, то есть открыть свою душу.
Ей было около двадцати двух-двадцати трех лет. Совсем еще молоденькая, от неё веяло какой-то девственной сдержанностью, уж больно она была серьезна. Разве что изредка могла позволить себе нежную кроткую улыбку, конечно, чаще всего в мой адрес. В раннем возрасте я воспринимал её как сестру, она защищала меня от издевок других детей и от гнева преподавателей, и я, конечно, был ей благодарен и иногда, по возможности, тоже ей помогал. Бывали дни, когда она сидела на лавочке в тени аллеи и тихо плакала. Я точно знал, что она там, ведь обычно смотрительницы были рядом с детьми. Я садился рядом и ничего не говорил. Вскоре, слезы переставали капать на её голубое рабочее платье, и она улыбалась. Улыбалась, а мокрые дорожки слез высыхали. Я тоже улыбался.
-Пора бы привыкнуть, Жан. Как думаешь?- она смотрела на меня своими еще более ясными от слез глазами, и казалось, только ими и улыбалась.
-Конечно. И тебе, и мне, - я поднимал брови, и она смеялась.
-Пойдем, - она вставала, и мы гуляли по аллее и собирали цветы, иногда я мог долго ходить с одним бутоном пиона и нюхать его до дурноты, а чаще получались маленькие нежные букетики незабудок, которые я соединял и отдавал ей. И они долго, уже завядшие, стояли в её старой вазе на подоконнике и грустно смотрели на улицу.
Когда у меня начался переходный возраст, я многого не понимал, и она всегда была рядом. Почему-то все на нас косо поглядывали и шептались за нашими спинами, но она говорила, что не надо беспокоиться, я продолжал стирать её редкие слезы и дарить цветы. А она все так же нежно и прямо смотрела мне в глаза и тихо смеялась над моей, наверное ужасной теперь, прыщавой мордашкой. Но годы шли и к пятнадцати годам я стал неплохо выглядеть, по крайней мере девочки стали чаще хихикать за моей спиной, а моя молодая смотрительница все чаще улыбалась, осматривая меня со стороны.
-Что-то не так со мной?- забеспокоившись, спрашивал я и с опаской подносил пальцы к своим немного шершавым щекам, она снова смеялась.
-Нет, Жан, все хорошо, ты как всегда в норме, только волосы немного длинноваты.
Мы с ней говорили о многом, но самой нелюбимой моей темой была тема родителей. Хоть мне и говорили, что родители мне вряд ли светят, я все равно переживал по этому поводу. И чаще всего из-за того, что смотрительница пыталась убедить меня, что жизнь с родителями гораздо лучше жизни в приюте, а я вообще-то не был с ней согласен. Хотя я не знал, какого это иметь родителей, но я видел счастливые лица уезжающих ребят и их строгие безразличные глаза через какое-то время, когда они приезжали нас навестить. Я не хотел становиться таким. Таким грубым и не имеющим своего мнения. Поэтому я мечтал прожить до восемнадцати в приюте, а потом стать местным смотрителем, хотя бы дворником. Но мечте не суждено было сбыться.
Хоть до пятнадцати лет меня не рассматривала ни одна семья(наверное из-за моей репутации невидимки, как у собак – активных щенков всегда разбирают первыми), одним мартовским утром, как раз накануне моего Дня Рождения, в приют приехала одна пара. Я видел их из окна своей комнаты: женщина с серьезным лицом, не отличавшаяся красотой, хоть она и не выглядела старой, шла немного впереди своего мужа, который пытался завязать шарф на своей тонкой шее. Походка! Да, именно походка привлекла мое внимание. Она шла быстро и уверенно, в то время как он двигался размеренно и спокойно, иногда начиная быстрее семенить за женой. Почему-то я не был удивлен тому, что одежда на них была серого цвета, без какого-либо яркого акцента, ведь погода диктовала свои условия. Но все же судьба преподнесла мне кое-что. Ветер будто бы услышал меня и усилился. Да так что деревья гнулись. И в этот момент с головы женщины слетел платок. Конечно, муж сразу побежал ловить его. Но это было не главное. Ветер, забрав платок, открыл мне великолепное золото еще не совсем седых волос женщины. Это было прекрасно – как молния на фоне туч. Сердце мое забилось чаще. В этот момент я понял, что это знак. Знак перемен, как я могу уже сказать сейчас. Но тогда я только интуитивно почувствовал связь. Связь между мной и этой строгой и ужасающей меня женщиной. С этого момента моя жизнь решила сделать сальто, что совершенно меня в дальнейшем не обрадовало. Через какие-то полчаса в мою дверь постучались.
-Войдите,- я немного опешил, когда на пороге увидел мою маленькую смотрительницу и пару с улицы.
-Он такой худой!-женщина немного нахмурилась, но поймав осуждающей взгляд мужа, добавила:
-Ничего, мы тебя откормим.
Мое сердце продолжало бешено колотиться, я ничего не понимал, но грустное лицо смотрительницы вернуло меня на землю. «Она хочет отдать меня этим! Ни за что!» - подумал я. Смотрительница так побледнела, что её рыжие волосы казались темнее.
-Малыш, ох, прости, ты такой взрослый, как нам тебя называть?- начала спрашивать женщина.
Я молча смотрел в глаза смотрительницы.
-Ладно, ничего, у нас тебе будет весело, поверь,- мужчина уже стоял вплотную ко мне, и я медленно перевел взгляд на его ярко-зеленые глаза. Он даже не моргнул - это была первая хорошая новость за день, но мой гнев не стихал. А женщина продолжала болтать.
-Мы сейчас решим все взрослые вопросы, а ты пока собирай свои вещи
и попрощайся с друзьями, - женщина взяла под руку мужа и повернулась лицом двери. Тут я не выдержал и заорал.
-У меня нет друзей! - я немного трясся и зло смотрел на смотрительницу, - Это все ты! Ты специально это сделала!
-О, как он смеет кричать на старших да еще и на «ты»! - моя будущая мать была зла.
-Простите, миссис Грей, но у нас с Жаном хорошие отношения и… - она не закончила.
-Но как он смеет кричать на вас? – она уже зло смотрела на смотрительницу, - Вы так его воспитали?
-Нет, - смотрительница смотрела в пол, как наказанный ребенок, - это личное, простите. Давайте выйдем и обсудим все в кабинете.
Они вышли из комнаты, и я сел на кровать. Как можно было в это поверить? Я ей доверял.
Тогда я ничего не понимал, а маленькая смотрительница все знала. Знала, что меня хорошо накормят, оденут, воспитают. Знала, что они полюбят меня, как своего родного ребенка. Знала, что Сэм, так звали моего будущего отца, будет втайне от матери в подвале учить меня музыке и живописи. Знала о том, что мне придется выполнять все, что скажет мать и в конце концов я привыкну и не буду обращать внимания. Знала, что благодаря материнской «заботе» я закончу на отлично престижный вуз, стану неплохо зарабатывать, куплю дом на колесах. А я со злостью смотрел на прощание в её металлические, но такие теплые и любящие глаза и не жалел об этом долгое время. И не дал её теплой ладошке погладить себя но волосам. И не знал. Не знал, что последующие лет тридцать буду жалеть о своей гордости в тот момент. Не знал, что она тут же простила меня. Не знал, что как только тронулась машина, слезы потекли по её бледным щекам, и нежная улыбка осветила её лицо. Не знал, что с её слезами утекло все плохое, что я ей сделал. Не знал, что с того момента она начала меня ждать.
Следующая часть - http://www.proza.ru/2016/02/29/2211
Свидетельство о публикации №216022102012