Сяо ао цзянху
Смеющаяся гордость рек и озер
Писатель: Цзинь Юн
Перевод: Алексей Юрьевич Кузьмин
читать с начала: http://www.proza.ru/2013/09/07/64
Глава 10
Передача меча
Лин-ху Чун вздрогнул от испуга, повернул голову, и увидел в проеме пещеры седого старика в зеленом халате, с мрачным лицом цвета золотой бумаги.
Лин-ху Чун помыслил: «Этот старый господин, не иначе, тот самый, в зеленом халате, который появлялся тут с закрытым лицом? Откуда он взялся? Как он встал за моей спиной, что я совершенно не почувствовал?» Он не успел опомниться, как Тянь Бо-гуан дрожащим голосом произнес: «Ты… Ты как раз и есть старый господин Фэн?» Тот старик испустил вздох, сказав: «Неужели в этом мире еще есть люди, которые помнят некоего Фэна». Лин-ху Чун быстро подумал: «В нашем клане остался еще один мастер старшего поколения, отчего же я не слышал об этом от шифу и шинян, а вдруг он притворяется, подыгрывая Тянь Бо-гуану, я ему поклонюсь, как предшественнику, разве не стану посмешищем в мире боевых искусств? К тому же, разве могут случиться такие совпадения? Тянь Бо-гуан упомянул о Фэн Цин-яне, и – вот он тут». Тут старик покачал головой и вздохнул: «Малец Лин-ху Чун, ты так и не научился владеть оружием! Я тебя поучу. Ты выполни сначала прием «Белая радуга пронзает солнце», за ним «Справедливый феникс», потом сразу «Золотой гусь пересекает небо», потом «Рассекающий меч»…» за один раз непрерывно упомянул тридцать приемов подряд.
Те тридцать приемов Лин-ху Чун уже изучал раньше, однако, разумеется, никогда не делал их все вместе за один раз. Тут старик и говорит: «Ну, чего тянешь? Эх, судя по тому, как ты сейчас двигался, выполнить на одном дыхании тридцать приемов действительно нелегко, ты сперва попробуй, заодно и посмотрим». Его голос был низким, вид страдальческим, казалось, что он находится в неизбывном горе. Лин-ху Чун подумал: «Ну, что ж, попытаемся, это тоже не трудно». Тут же выполнил «Белую радугу», за ней «Справедливого феникса», но не смог их увязать, и невольно остановился, задумавшись. Тот старик изрек: «Эх, дурачье, дурачье! Не удивительно, что ты ученик Юэ Бу-цюня. «Не промесишь грязь, не проложишь путь». Путь искусства меча описывается, как текучие облака, или льющийся поток, следование за мыслью. Ты вот выполнил «Белую радугу», кончик меча вверх задрал, неужели не можешь после этого опустить его вниз? Хотя в приемах и нет такой формы, неужели ты не можешь откинуть ограничения ума, и довериться движению руки?»
Услыхав эти слова, Лин-ху Чун будто пробудился, его длинный меч повел движение за собой, само собой получилось, что вышел «Справедливый феникс», не дожидаясь, превратил движение в следующий прием – «Золотой гусь пересекает небо». Меч мелькнул над головой, черкнул, и легко перешел к «Рассекающей форме», он вращался и поворачивался, как «небесная одежда, не имеющая швов» – без единой задоринки, на душе было легко и приятно. Так он, согласно перечню старика, форма за формой, дошел до последнего приема – «колокол перекликается с барабаном». [В древнем Китае в городах время отбивали на башнях с колоколом и башнях с барабаном]
Убрал меч, в самом деле закончив все тридцать приемов, и вдруг почувствовал невыразимую радость.
Тот старик однако, с виду остался весьма недоволен, сказал: «Верно то верно, да вот следы оставил, будто каменотес прошел, вот уж правда неуклюжий. Ладно, хоть с настоящим мастером точно не справишься, но вот этого мальца, вроде бы сможешь победить. Иди, попробуй еще разок!»
Лин-ху Чун, хоть и не поверил до конца, что это его тайшишу – дядюшка - великий наставник, но этот человек был высоким мастером обучения в боевых искусствах, это было вне всяких сомнений, повесил меч в ножны, отвесил учтивый поклон, затем обернулся к Тянь Бо-гуану: «Тянь сюн, прошу!» Тянь Бо-гуан сказал: «Ну, посмотрел я на твои приемы, но мне они нипочем, биться-то к чему?» Лин-ху Чун сказал: «Старший брат Тянь не собирается сражаться, так даже лучше, в таком случае не смею задерживать, мне еще нужно попросить уважаемого старейшину о многих наставлениях, не имею возможности далеко проводить старшего брата Тяня».
Тянь Бо-гуан заорал: «Ты чего сказал? Если ты не пойдешь со мной с горы, некоему Тяню из-за тебя умирать, что ли?» Обернулся к старику: « Фэн лао цянбэй – старый мастер предшествующего поколения Фэн, Тянь Бо-гуан – позднерождденный малявка, не достоин с тобой равняться, если ты блеснешь мастерством, без сомнения, изрубишь меня на части». Старик покивал головой, глубоко вздохнул, медленно подошел к большому камню и уселся на него. Тянь Бо-гуан почувствовал облегчение, и закричал: «Смотри саблю!»
Размахнулся, и рубанул саблей. Лин-ху Чун уклонился корпусом, одновременно выполняя укол мечом, как раз из только что показанной старику четвертой формы – «рассекающий меч». Он быстро выполнил укол, и, не задерживаясь, слитно перетек в следующие формы. Среди них попадались те, которые он только что демонстрировал старику, так и те, которые не вошли в эти тридцать форм. Едва он постиг принцип меча из восьми иероглифов «быть как льющаяся вода, текущие облака, следовать за мыслью», его техника меча многократно усилилась, и он легко отразил сотню атак Тянь Бо-гуана. Вдруг Тянь Бо-гуан издал громкий крик, послал саблю в мощный рубящий удар, Лин-ху Чуну не осталось времени на уклон, он тряхнул рукой, и его меч уперся в грудь Тянь Бо-гуану. Тянь Бо-гуан изменил атаку на защиту, рубанул саблей по мечу. Раздался лязг, клинки сшиблись, он не смог выбить меч из руки Лин-ху Чуна, отбросил саблю, и обеими руками впился тому в горло. Лин-ху Чун был слегка придушен, и выпустил меч. Тянь Бо-гуан заорал: «Не пойдешь со мной с горы, Лаоцзы тебя задушит, так и растак!» Вначале он называл Лин-ху Чуна старшим братом, выказывал ему всяческое уважение, но после этого драматического поединка в сто приемов, после того, как крепко придушил его за горло, вдруг стал себя «Лаоцзы» именовать, как среди преступников принято. У Лин-ху Чуна лицо посинело и отекло, но он только отрицательно покачал головой. Тянь Бо-гуан заорал, скрежеща зубами: «Да хоть сто приемов, да хоть двести, Лаоцзы выиграл, так что ступай со мной вниз. А тот, мать твою, уговор про тридцать приемов, Лаоцзы больше не интересует». Лин-ху Чун хотел было рассмеяться, да только с десятью пальцами, душащими за горло, не очень-то посмеешься, и смеха не вышло.
Вдруг старик произнес: «Вот олух! Пальцы – те же мечи. Тот прием «Полный зал сокровищ», что, только мечом можно выполнять?» У Лин-ху Чуна в голове словно молнией все озарило, он кольнул правой рукой вперед, сложив вместе средний и указательный пальцы, и врезал Тянь Бо-гуану по точке «шань чжун» в середине груди. Тянь Бо-гуан издал сдавленный стон, и обессилено опустился вниз, тут же перестав сдавливать горло Лин-ху Чуна.
Лин-ху Чун и не догадывался, что он может походя ткнуть пальцами, и, потрясающий свои именем реки и озера, «тысячу ли одиноко идущий» Тянь Бо-гуан вот так легко и просто сползет на землю. Он поднял руки и стал растирать шею, которая болела после удушения, но взглянув на потерявшего сознание и подергивающегося в судорогах, свернувшегося калачиком преступника, с закатившимися белыми глазами, неспособного даже двинуться, он и испугался, и одновременно обрадовался. Он мгновенно проникся восхищением перед стариком, бросился к нему, пал на колени: «Тайшишу – дядюшка великий наставник, прошу не гневаться, что внук-последователь пренебрег церемониями». Говоря это, непрерывно бился челом. Тот старик слегка рассмеялся: «Ну, теперь-то не подозреваешь меня, видишь, что я тебя не зря учил?» Лин-ху Чун, кланяясь, произнес: «Никак не смею. Внук-последователь счастлив приветствовать мастера старшего поколения нашего клана, тайшишу Фэна, на самом деле это великое счастье».
Старейшина Фэн Цин-ян произнес: «Вставай». Лин-ху Чун с великой уважительностью отбил еще три земных поклона, и лишь только после этого позволил себе встать, увидел, что у старика выражение лица изможденное и больное, сказал: «Тайшишу, ты голоден? У внука-последователя в пещере спрятано немного съестного». Говоря это, и вправду собрался идти в пещеру, но Фэн Цин-ян отрицательно покачал головой, сказав: «Это не нужно». Прищурив глаза, поглядел на солнце, и легко произнес: «Теплое солнышко, однако давненько я не нежился под его лучами». Лин-ху Чун был удивлен, но не осмеливался спрашивать.
Фэн Цин-ян бросил взгляд на подергивающегося в судорогах Тянь Бо-гуана, и произнес: «Судя по его силе и мастерству, через одну стражу он очнется после твоего удара в точку «шань-чжун», и снова захочет сразиться с тобой. Ты побьешь его еще раз, и только тогда он послушненько пойдет с горы. После того, как ты его одолеешь, необходимо взять с него клятву, чтобы обо мне и слова не просочилось».
Лин-ху Чун забормотал: «Внук-последователь только что добился победы, и все благодаря наставлениям, сам бы не смог, на самом деле я ему не соперник, нужно заставить … заставить его…»
Фэн Цин-ян покачал головой, и изрек: «Ты ученик Юэ Бу-цюня, первоначально я не собирался передавать тебе гунфу. Давным-давно… давным-давно я дал тяжелую клятву никогда больше не вмешиваться в борьбу между людьми. А вот в тот вечер, когда я тебе демонстрировал приемы меча, мне очень хотелось растолковать тебе, как правильно выполнять комплекс меча «Нефритовой девы» клана горы Хуашань, разве можно было допустить, чтобы при выполнении этой техники у людей меч щелчком выбивали? Если бы я не поправил твою технику, разве мог бы ты заставить Тянь Бо-гуана принести клятву, иди-ка за мной». Говоря все это, зашел в пещеру, и через проход прошел в дальний зал. Лин-ху Чун пошел следом за ним. Фэн Цин-ян указал на скалу: «Схему приемов клана горы Хуашань ты выучил наизусть, а вот использовать в деле – это совсем другое. Эх!»
Говоря это, он покачивал головой. Лин-ху Чун подумал: «Оказывается, то, что я в пещере рассматривал схемы, для дядюшки-наставника не секрет. Выходит, когда я тут в трансе стоял, ни разу не заметил постороннего, если бы… если бы дядюшка-наставник был врагом… эх, если бы там был враг, разве бы я спас тогда свою жизнь?»
Тут он услыхал, как Фэн Цин-ян говорит: «Этот малявка Юэ Бу-цюнь, вот в самом деле, собачья задница. Чем талантливее ты становился, тем больше он старался превратить тебя в «тупую корову, деревянную лошадь» своим обучением». Когда Лин-ху Чун услыхал такое поношение своего учителя, то возмутился, и выпалил: «Тайшишу, я не нуждаюсь в твоих наставлениях, сам смогу заставить Тянь Бо-гуана принести клятву, вот и все».
Фэн Цин-ян вздрогнул и произнес: «А если он откажется? Ты убьешь его?» Лин-ху Чун колебался с ответом, ведь Тянь Бо-гуан несчетное число раз его побеждал, но не убивал, а вот едва ветер переменился, может ли он его убить? Фэн Цин-ян сказал: «Ты обиделся, что я твоего учителя поругал, ну ладно, я впредь его не буду упоминать, он меня называл дядюшкой-наставником, я его малявкой всегда раньше звал, что с того?»
Лин-ху Чун сказал: «Тайшишу не будет ругать моего учителя, тогда внук-последователь с благодарностью и почтением примет наставления». Фэн Цин-ян улыбнулся: «Оказывается, это я пришел тебя просить, чтобы ты обучался искусству». Лин-ху Чун согнулся в поклоне: «Внук-последователь не смеет, прошу Тайшишу простить вину». Фэн Цин-ян указал на каменную стену со схемами приемов клана горы Хуашань, и произнес: «Эти приемы, хотя и составляли славу фехтования горы Хуашань, но в настоящее время половина из них уже не передается, традиция прервана, и даже Юэ… даже Юэ… даже твой отец-наставник их уже не знает. Хотя эти приемы предельно искусны, но каждый из них уже раскрыт и понят врагами, на каждый есть контрприем…»
Услыхав это, Лин-ху Чун был потрясен, едва осмыслил сказанное, как его лицо невольно превратилось в маску бешенства. Фэн Цин-ян произнес: «Да что ты понимаешь? Ну, скажи мне, а я послушаю». Лин-ху Чун произнес: «А не говорил ли тайшишу, что, если все эти приемы смешать вместе, никто не сможет им противостоять?» Фэн Цин-ян покивал утвердительно, и радостно произнес: «Я ведь сразу сказал, что у тебя неплохая квалификация, оказывается ты очень сметливый. Эти старейшины колдовского учения…» Он и говорил, и указывал пальцем на силуэт человека с шестом. Лин-ху Чун произнес: «Так это старейшина колдовского учения?» Фэн Цин-ян произнес: «А ты не знал? Эти вот десять скелетов как раз и есть старейшины колдовского учения».
Говоря об этом, указал на скелеты. Лин-ху Чун удивился: «Но как эти старейшины колдовского учения нашли здесь свою смерть?» Фэн Цин-ян ответил: «Через одну стражу Тянь Бо-гуан придет в сознание, а ты все будешь расспрашивать меня о делах давно минувшего, или используешь это время, чтобы обучаться боевому мастерству? Лин-ху Чун ответил: «Да, да, прошу дядюшку-великого наставника дать указания».
Фэн Цин-ян вздохнул, и сказал: «Эти старейшины колдовского учения, хоть и были непревзойденно талантливыми и мудрыми бойцами, но были начисто истреблены высшими приемами кланов меча пяти твердынь. Неудивительно, ведь они не знали, что самые мощные приемы в этом мире не относятся к приемам мира боевых искусств, а состоят из темных замыслов и секретных планов, ловушек и засад. Уж если ты попал в гениальную ловушку, заготовленную для тебя другими, то, каким бы выдающимся мастером боевого искусства ты бы не был, все это было бы бесполезно». Говоря об этом, он незряче поднял вверх глаза, уйдя мыслями в воспоминания о делах минувшего.
Лин-ху Чун увидел, что тот скорбит, не посмел вставить слово, задумался: «Не иначе и вправду, наши кланы меча пяти твердынь «не достигли успеха в воинском соревновании, тайными кознями погубили людей»? Фэн тайшишу, хотя и является человеком наших кланов пяти твердынь, но не одобряет козни против сторонников дьявольского культа. Но ведь против сторонников колдовского учения годятся любые тайные планы».
Фэн Цин-ян снова заговорил: «Если говорить только о боевом искусстве, то этих старейшин колдовского учения тоже нельзя назвать абсолютно превосходящими все другие школы боевого искусства. Они не поняли, что приемы сами по себе мертвы, а человек, проводящий приемы – живой. Мертвые приемы можно раскрыть хитростью, но, столкнувшись с живым, уничтожить его можно, только связав по рукам и ногам. Этот иероглиф «жизнь», ты должен накрепко запомнить. Изучая приемы, не быть мертвым в изучении, и применяя приемы, надо тоже быть живым в применении. Если не быть изменчивым, то, даже если человек выучит сотни тысяч великолепных приемов, то, при встрече с настоящим мастером такой человек будет разбит наголову».
Лин-ху Чун возликовал, он почувствовал себя окрыленным, эти слова Фэн Цин-яна дошли до глубины его сердца, он сказал: «Да! Да! нужно с живостью учиться, и с живостью применять». Фэн Цин-ян сказал: «Среди кланов меча пяти твердынь без счета дураков, полагающих, что переданные мастером ученику приемы сами собой постепенно преобразуются в высокое мастерство, хэ-хэ, как будто, если прочтешь триста стихов танских поэтов, сам собой научишься стихосложению или пению! Заучив несколько чужих стихов, и даже написав с десяток своих, но не умея вкладывать в стихи свои чувства, разве можно стать великим поэтом?»
В этих его словах, разумеется, была скрытая ругань в адрес Юэ Бу-цюня, но Лин-ху Чун, во-первых, чувствовал правоту его слов, а во-вторых, имя Юэ Бу-цюня в прямую не упоминалось, так что Лин-ху Чун спорить не стал.
Фэн Цин-ян сказал: «С живостью учиться, и с живостью использовать, это только первый шаг. Хочешь освоить искусство боя без шаблонных приемов – то это только первый шаг на пути к высшему мастерству. Ты упоминал, что если все эти приемы смешать вместе, никто не сможет им противостоять – эти слова верны только менее, чем наполовину. Дело не в том, что смешивать разные приемы, а в том, чтобы, сохраняя единый корень, отказаться от шаблона. Ты уже смешивал приемы меча, пытаясь найти победную комбинацию, но противник раз за разом тебя побеждал. Но какие контрприемы сможет использовать твой враг, если в твоем будет общий корень, но самих приемов не будет?» Сердце у Лин-ху Чуна запрыгало, в руки и сердце ударил жар, он медленно повторил: «Сохраняя корень, отказаться от шаблона, кто сможет победить? Сохраняя корень, отказаться от приема, кто его разрушит?»
В единый миг перед его взором встало нечто невиданное в обычной жизни, нечто такое, о чем и во сне не возможно было представить. Фэн Цин-ян продолжал: «Чтобы разрезать мясо, нужно иметь мясо для резки; чтобы нарубить хворост, нужно иметь хворост для рубки; враг захочет разрушить твои приемы, для этого нужно, чтобы у тебя были приемы, которые можно разбить. Представь обычного человека, не знакомого с боевым искусством, если он схватит меч, и начнет им беспорядочно махать и прыгать, как бы внимательно ты не смотрел, и как бы ты не был догадлив, все равно не сможешь угадать, куда он нанесет укол в следующее мгновение, куда рубанет. Так что даже проникший в сокровенные глубины мастерства фехтовальщик не сможет вскрыть его приемы, просто потому, что у него их нет, «разрушить прием» – эти два иероглифа, о них и болтать не стоит.
Но это о человеке, который ранее не изучал боевого искусства, хоть он приемов и не имеет, но будет легко побежден другими. Но настоящий мастер меча, однако, сможет одолеть других, и не позволит противнику одолеть себя». Он подобрал с пола человеческую бедренную кость, взмахнул рукой, и уперся ей в Лин-ху Чуна, сказав: «Ну, как ты разобьешь такой мой прием?»
Лин-ху Чун не думал, что есть такие приемы, он вздрогнул, и сказал: «Это не прием, поэтому и контрприема к нему нет». Фэн Цин-ян улыбнулся: «Это верно. Изучающие боевое искусство, применяют клинки, кулаки и ноги на основе шаблонных приемов, и ты сможешь их победить, «вытянешь руку», сразу разобьешь приемы соперника». Лин-ху Чун сказал: «А если противник тоже отказался от шаблонных приемов?» Фэн Цин-ян сказал: «Тогда он тоже является настоящим мастером, как бы вы не бились, заранее нельзя сказать наверняка, кто победит».
Вздохнул, и продолжил: «В наши времена настоящих высоких мастеров очень трудно найти, если посчастливится встретиться с одним или двумя – то это будет редкая удача во всей твоей жизни, мне, за всю свою жизнь, посчастливилось встретится всего с тремя». Лин-ху Чун спросил: «А кто эти уважаемые?» Фэн Цин-ян метнул на него заинтересованный взгляд, слегка улыбнулся: «Среди учеников Юэ Бу-цюня, оказывается, есть такие малявки, склонные к пустым пересудам, и избегающие учиться искусству меча, вот здорово, вот замечательно!» Лин-ху Чун покраснел, тут же поклонился, и произнес: «Ученик понял ошибку». Фэн Цин-ян улыбнулся: «Да нет тут ошибки, нет ошибки. Ты такой любознательный малыш, мне такие по душе. Но времени у нас не много, ты должен эти три или четыре десятка приемов клана горы Хуашань собрать и постичь вместе, слить воедино, а потом полностью забыть, забыть начисто, ни единого приема не оставить в сердце своем. Добейся, чтобы не осталось ни одного приема, и тогда отправляйся биться с Тянь Бо-гуаном». Лин-ху Чун был и испуган, и обрадован, ответил: «Слушаюсь!»
Внимательно всмотрелся в схемы на стене. За прошедшие месяцы он уже давно выучил все приемы боя мечом своей школы, и сейчас не было необходимости тратить время на повторное изучение, он просто пытался связать воедино эти такие не похожие друг на друга приемы. Фэн Цин-ян сказал: «Все должно соответствовать своей природе. Если есть движение, нельзя не двигаться, если есть остановка, нет ничего, что бы не остановилось, если не сможешь все соединить в одно – не достигнешь и половины мощи. Лин-ху Чун понял, что нужно следовать своей природе, это как раз было просто, пусть человек полон множеством тончайших хитростей – годится, пусть он неуклюжий – тоже годится. Но соединить воедино тридцать – сорок приемов клана горы Хуашань, и не просто добиться гармоничного соединения, но так, чтобы не запутаться, и не искать в критический момент нужное движение – это было самое трудное. Он подрезал мечом влево, рубанут вправо, не отрываясь сознанием от схем на стене, легко и беззаботно, не заботясь о том, похоже получается, или нет, не запрещая себе втайне размышлять.
Он занимался у шифу более десяти лет, каждый раз, тренируя меч, требовалось максимально сосредоточится, очистить сознание, не допускалась даже самая маленькая небрежность. Юэ Бу-цюнь был необычайно строг с учениками, когда ученики тренировали меч или пустой кулак, стоило кому отклониться хоть на локоть, хоть на вершок, он тут же останавливал и поправлял, нужно было выполнить комплекс без малейшей ошибки, и только так заслужить его поощрительный кивок. Лин-ху Чун был старшим учеником школы, он всеми силами старался добиться успеха, для славы шифу и шинян, чтобы заработать их похвалу, удваивал требования к своим тренировкам. Требования Фэн Цин-яна вдруг оказались полностью противоположными, чем удобнее – тем лучше, это было просто замечательно, свободные движения мечом вызывали невыразимый восторг, ощущение счастья дурманило в тысячи раз сильнее, чем глоток прекрасного вина десятилетней выдержки. Он все еще пребывал в этом очаровании, опьянении, когда снаружи раздался голос Тянь Бо-гуана: «Лин-ху Чун, выходи померяемся силами еще раз». Лин-ху Чун вздрогнул, перевел меч в вертикальное положение, обратился к Фэн Цин-яну: «Тайшишу, я этим беспорядочным маханием и беспорядочными подрезаниями меча смогу отбиться от быстрой сабли Тянь Бо-гуана?» Фэн Цин-ян отрицательно покачал головой: «Отбиться не сможешь, далеко не тот уровень». Лин-ху Чун вздрогнул: «Не смогу отбиться?». Фэн Цин-ян произнес: «Если хочешь отбиться, точно не отобьешься. Но зачем тебе непременно отбиваться?»
Лин-ху Чун тут же испытал озарение, обрадовался: «Точно, он хочет заставить меня спуститься с горы, не посмеет убивать. Какие бы приемы он не использовал, не буду обращать на них внимание, только рванусь в атаку». И тут же выскочил из пещеры с мечом в руке.
Тут он увидел Тянь Бо-гуана, который стоял с саблей, выставленной поперек тела, и жаловался: «Брат Лин-ху, после указаний наставника старшего поколения Фэна твоя техника меча очень продвинулась, я тут тебе разок случайно проиграл, но это случайная оплошность, некий Тянь не согласен с проигрышем, давай еще сразимся!» Лин-ху Чун ответил: «Хорошо!»
Тут меч стал наносить уколы туда-сюда, лезвие трепетало, не вкладываясь с силой в каждый укол. Тянь Бо-гуан изумился, пробормотал: «Это что за прием?» Тут он увидел, что Лин-ху Чун проводит прямой укол, хотел отбить саблей, но вдруг заметил, что Лин-ху Чун отводит лезвие назад, тычет мечом в пустоту, и разворачивает меч рукояткой вперед, целясь ему в голову. Он успел отбить удар запястьем, и удар ушел вправо от него. Тянь Бо-гуан был поражен, попробовал легонько рубануть его саблей. Лин-ху Чун не стал уклоняться, кончик его меча прыгнул, и уткнулся в подбрющье противнику. Тянь Бо-гуан вскрикнул: «Вот это да!», и вернул саблю для парирования.
Оба провели по несколько приемов, Лин-ху Чун провел десять приемов клана Хуашань, полученных от схем на каменной скале, он только нападал, не используя оборону, как будто сам с собой тренировался. Тянь Бо-гуан уже и руки утомил, и ноги у него начали путаться, он вскрикнул: «Если этот мой удар саблей не отобьешь, я тебе плечо разрублю, потом не обижайся!» Лин-ху Чун засмеялся: «Это не так уж и легко». Трижды вжикнул меч, и из самых невероятных позиций посыпались причудливые уколы и рассекания. Тянь Бо-гуан уж на что имел зоркий глаз и быстрые руки, но успевал только обороняться, ожидая возможности перейти в контратаку. Вдруг Лин-ху Чун подбросил свой меч высоко вверх. Тянь Бо-гуан задрал голову, следя за мечом, вдруг раздался хруст – он получил тяжеленный удар кулаком по носу, тут же из носа сплошным потоком полилась кровь. Тянь Бо-гуан на миг растерялся, а Лин-ху Чун преобразовал руку в форму меча, и с невероятной быстротой снова ткнул Тянь Бо-гуану в точку шань-чжун. Тело Тянь Бо-гуана ослабло, он медленно-медленно сполз вниз, на лице его проявилось одновременно крайнее изумление, и в то же время, крайняя злоба. Лин-ху Чун развернулся и подошел к Фэн Цин-яну. Тот махнул ему рукой, приглашая пройти в пещеру: «Ты можешь еще половину стражи тренироваться с мечом, на этот раз он получил более тяжелый удар, и очнется не так быстро, как в первый раз. Но в следующий раз он будет снова драться, и наверное, изо всех своих сил. Тебе будет очень не просто добиться победы, нужно будет быть предельно внимательным. Иди, в этот раз тренируй методы меча клана южная Хэншань».
Лин-ху Чун, после получения наставлений от Фэн Цин-яна, чтобы техника меча выходила за пределы приемов, схватывала идею приема, но не его форму или шаблон, добился того, что знаменитые приемы клана горы Южная Хэншань превратились в бесформенные превращения, неуловимые и непредсказуемые, как оборотни или привидения. После того, как Тянь Бо-гуан пришел в себя, они бились еще семьдесят или восемьдесят приемов, и тот снова был им повергнут. Уже вечерело, и Лу Да-ю принес на гору еду, Лин-ху Чун отволок Тянь Бо-гуана за скалу, Фэн Цин-ян скрылся в дальней пещере и не выходил наружу. Лин-ху Чун сказал: «Эти несколько дней у меня аппетит стал гораздо сильнее, шестой младший брат, ты завтра принеси побольше съестного». Лу Да-ю заметил, что у большого старшего брата состояние окрыленное, совсем не похожее на то подавленное состояние, в котором он был последние несколько месяцев, очень обрадовался, к тому же заметил, что одежда на нем вся промокла от пота, решил, что тот упорно занимался тренировками техники меча, и сказал: «Завтра принесу тебе большую корзину еды».
Когда Лу Да-ю спустился с горы, Лин Ху-чун раскрыл заблокированные точки Тянь Бо-гуана, пригласил его и Фэн Цин-яна разделить трапезу. Фэн Цин-ян съел меньше, чем полчашки, и наелся досыта. Тянь Бо-гуан был недоволен несправедливостью, пища ему в глотку не лезла, он одновременно и в рисе ковырял, и ругался, вдруг его левая рука дрогнула, раздался хруст, и чашка разлетелась на десяток кусков, и весь рис просыпался на землю. Лин-ху Чун рассмеялся: «Тянь сюн, что это ты с одной чашкой риса не управишься?» Тянь Бо-гуан злобно ответил: «Да мать его так, я и с тобой никак не управлюсь. Это только потому, что мне не хочется убивать тебя, мы сражаемся, а ты, такая малявка, только атакуешь, пренебрегая защитами, это ты себе задачу упростил, ты сам скажи, это справедливо, или нет? Если бы я тебя не берег, то за эти тридцать приемов снес бы тебе башку. Тьфу, тьфу! Мать его растак, эту маленькую мо… маленькую мо …» Он явно хотел обругать маленьнькую монашку И Линь, но, непонятно почему, договорив до этого, больше ругаться не стал. Он поднялся, обнажил саблю, и позвал: «Лин-ху Чун, а не подраться ли нам еще разок?» Лин-ху Чун ответил: «Хорошо!», и подхватил меч.
Лин-ху Чун снова стал проводить странные приемы, не пытаясь разрушить приемы Тянь Бо-гуана, только ловко атакуя его колющими ударами. Не взирая, что Тянь Бо-гуан дрался со всем бешенством, продержался более двадцати приемов, но затем Тянь Бо-гуан дважды резанул саблей – один раз задел его бедро, а второй раз резанул по левому плечу. Но все же эти удары не были совсем уж безжалостны, так что ранения оказались не тяжелыми. Лин-ху Чун испытал и испуг, и боль, его фехтование стало совсем беспорядочным, и Тянь Бо-гуан ударом ноги сбил его навзничь.
Тянь Бо-гуан приставил саблю к его горлу, закричав: «Ну, дерешься еще, или нет? Еще одна схватка, и рубану тебя еще несколько раз, может и не убью, но ведь покалечу, ты кровью изойдешь». Лин-ху Чун засмеялся: «Разумеется, снова подеремся. Даже если считать, что я тебя не одолею, неужели дядюшка великий наставник Фэн Цин-ян спустя рукава будет стоять, позволит тебе все делать по-твоему?» Тянь Бо-гуан ответил: «Он – высокий мастер предшествующего поколения, не может драться со мной». Говоря это, саблю все же убрал, в сердце своем переживая, боясь за то, что, если ранит Лин-ху Чуна, Фэн Цин-ян в гневе вступит в бой. Он, хоть и выглядел совсем дряхлым, наполовину рассыпавшимся, был полон духа и энергии, во взгляде был скрыт героизм, очевидно было, что он обладал могучей внутренней силой, высокой техникой меча, да что там говорить, ему явно было не нужно махать мечом, чтобы убить человека. Если бы такой мастер спустился с горы, это было бы ужасным несчастьем для его противников.
Лин-ху Чун оторвал отворот одежды, тщательно замотал обе раны, вошел в пещеру, покачал головой с горькой усмешкой: «Дядюшка-великий наставник, этот мерзавец изменил стратегический план, он реально стал насмерть рубить! Если бы он так рубанул по правому плечу, я бы меч не смог держать, тогда бы было бы трудно его победить». Фэн Цин-ян сказал: «Сейчас уже темнеет, вы утром продолжите биться. Что-то мне сегодня спать не хочется, время еще есть, давай-ка я тебя научу еще трем приемам».
Лин-ху Чун сказал: «Трем?» В сердце своем он понимал, что трудно за один вечер как следует разучить три приема.
Фэн Цин-ян произнес: «Я заметил, что ты весьма смекалист, но не уверен, это истинный ум, или ум ложный, если ты на самом деле умен, значит, за этот вечер сможешь освоить все три приема. Ну а если квалификация не высокая, интуиция посредственная, то тогда… то тогда…
Завтра поутру тебе не стоит с ним драться, признай поражение, и покорно ступай вместе с ним с горы!» Лин-ху Чун услыхал такие слова тайшишу, подозревая, что эти три приема несравненно необычные, все же утвердился в решении обязательно полностью выучить их, и невольно не сдержал свой гордый характер победителя: «Тайшишу, внук-последователь если не сможет за этот вечер выучить эти три техники меча, решил, что лучше погибнуть под его саблей, но не сдаваться, и не идти за ним с горы».
Фэн Цин-ян рассмеялся: «Вот и отлично!» Запрокинул голову, постоял в задумчивости некоторое время, и произнес: «Учить за один вечер три приема – значить ставить человека почти в безвыходное положение. В настоящее время использовать второй прием нет необходимости, поэтому будем учить только первый и третий. Однако, третий прием содержит множество изменений, вытекающих из второго, ладно, давай-ка мы сократим все эти превращения, и посмотрим, будет ли это эффективно». Он поговорил сам с собой, снова замкнулся в размышлении, и тем не менее, отрицательно покачал головой. Лин-ху Чун, видя его мучительные сомнения, невольно заинтересовался до зуда в сердце, ведь чем прием в школе боевого искусства сложнее в изучении, тем он более могущественней в применении, разумеется. Тут Фэн Цин-ян снова забормотал: «В первом приеме триста шестьдесят разнообразных изменений, если забыть хоть одно, то в третьем приеме ничего не получится, а наоборот, приведет к величайшему краху». Лин-ху Чун, едва услыхал, что только в первом приеме содержится триста шестьдесят превращений, невольно перепугался, и тут он увидел, как Фэн Цин-ян начал считать по пальцам: «Гексаграмма невеста переходит в беспорочность, беспорочность переходит в единомышленники, единомышленники переходят в обладание великим, знак цзя превращается в бин, бин превращается в гэн, гэн превращается в гуй; знак чжи сочетается с чоу, знак чэн сочетается с сы, у сочетается с вэй. Ветер-гром, гора-водоем, огонь-вода, знаки цянь и кунь взаимно конфликтуют, чжэн-дуй, ли сюнь взаимно конфликтуют. Тройка превращается в пятерку, пятерка превращается в девятку…»
[В этом фрагменте текста перечисляются знаки из «Книги перемен», триграммы ба-гуа, и циклические знаки из древней календарной системы. Общий смысл можно понять, как переход из самого невыгодного состояния (Гексаграмма «Невеста») к наиболее выгодному – «Обладание великим».]
Чем дольше считал, тем становился мрачнее, и, вздохнув, сказал: «Чун-эр, когда я разучивал этот прием, три месяца целиком потратил, а тебе предстоит за один вечер выучить два приема, да это же издевательство, ты только подумай: Гексаграмма невеста переходит в беспорочность…» Договорив до этого, вдруг замолчал, в очевидной растерянности, и через некоторое время переспросил: «О чем это я сейчас говорил?» Лин-ху Чун тут же ответил: «Тайшишу только что говорил, что гексаграмма невеста переходит в беспорочность, беспорочность переходит в единомышленники, единомышленники переходят в обладание великим». У Фэн Цин-яна брови поползли вверх, он пораженно произнес: «Это ты правильно запомнил, ну, а что дальше?» Лин-ху Чун продолжил: «Дядюшка великий наставник сказал, что знак цзя превращается в бин, бин превращается в гэн, гэн превращается в гуй…», – вспомнил меньше половины, остальное забыл. Фэн Цин-ян был поражен, он спросил: «Ты уже учил когда-то ритмическую формулу «девяти мечей Ду Гу» ?»
[«Девять мечей Ду Гу» или «девять мечей Одинокого» - название комплекса меча из девяти разделов, созданных мастером по имени Ду Гу, что можно перевести как «Одинокий»]
Лин-ху Чун ответил: «Никогда внук-последователь этого не учил, и даже не знал, что это называется «Ду Гу дзю цянь – девять мечей Одинокого»». Фэн Цин-ян спросил: «Ты не учил, но как смог повторить?» Лин-ху Чун ответил: «Я слышал, как дядюшка великий наставник только что это считал».
Фэн Цин-ян просиял лицом, хлопнул себя по бедру, и сказал: «Тогда способ есть. Хоть за один вечер всего и не выучить, но можно запомнить накрепко, первый прием учить не нужно, третий выучим половину. Ты запоминай. Невеста переходит в беспорочность, беспорочность переходит в единомышленники, единомышленники переходят в обладание великим …» – за один раз прочел около трехсот иероглифов, и только тогда сказал: «А теперь, попробуй, повтори!». Лин-ху Чун заранее изо всех сил старался запоминать, попробовал повторить, и ошибся всего в десяти иероглифах. Фэн Цин-ян его подправил, и на второй раз он ошибся только в трех, а на третий раз прочел весь перечень без ошибок. Фэн Цин-ян очень обрадовался: «Хорошо, очень хорошо!» Продекламировал следующее заклинание из 300 иероглифов, дождался, чтобы Лин-ху Чун их усвоил, и начал следующее. Эта техника «девяти мечей Ду Гу» включала в себя три тысячи иероглифов, и, несмотря на то, что память у Лин-ху Чуна была очень хорошая, не обходилось без того, что он выучивал начало, но забывал конец, и наоборот, так что он потратил целую стражу на запоминание последовательности, и только тогда Фэн Цин-ян остановил его. После этого Лин-ху Чун трижды повторил последовательность, не упустив ни единого иероглифа, после чего Фэн Цин-ян сказал ему: «Этот ключ к технике «девяти мечей Одинокого» очень легко забыть. Хоть ты и выучил последовательность сегодня, но без повторения, послезавтра уже ее забудешь. Поэтому, с завтрашнего дня, ты должен декламировать эту последовательность с утра до вечера. Лин-ху Чун ответил: «Слушаюсь!»
Фэн Цин-ян сказал: «В «девяти одиночных мечах» первый прием называется «метод расчета», он применяется для представления и расчета всевозможных превращений и вариаций, в настоящее время изучать его некогда. Второй прием называется «форма разрушения меча», используется для противодействия всем известным в Поднебесной техникам меча, и сейчас учить его тоже нет времени. Третий прием называется «форма разрушения сабли», используется для разбития одиночной сабли, парной сабли, сабли «ивового листа», сабли «голова дьявола», большой рубящей сабли, сабли конной рубки, и прочих. Тянь Бо-гуан использует методы быстрой одиночной сабли, вот изучению этого раздела и посвятим сегодняшний вечер».
Лин-ху Чун, едва услышал, что второй прием побеждает все известные в Поднебесной школы меча, а третий прием побеждает все виды сабель, аж замлел от счастья, сказал: «Эта техника девяти мечей Ду Гу просто неслыханная, внук-последователь просто и не знает как в это поверить», Его голос аж дрожал от волнения.
Фэн Цин-ян сказал: «Твой шифу никогда не видел методов «девяти мечей Ду Гу», но название это, наоборот, слыхал. Но вам он об этой технике, разумеется, не посмел рассказать». Лин-ху Чун изумился: «Но почему?» Фэн Цин-ян не ответил ему, и продолжил: «Третий прием, побеждающий сабли, в нем самое главное – превратить быстрое в медленное. Сабля Тянь Бо-гуана очень быстра, но ты должен быть еще быстрее. Ты моложе его, и можешь быть быстрее, это достижимо, но все же над победой или поражением это не дает власти. А вот если такая развалина как я оказывается быстрее его, то только потому, что мои приемы идут на шаг впереди его. Ты предугадываешь его прием, ты контролируешь его замыслы. Враг еще и руки не успел поднять, а твой меч уже поразил его, он торопится, но не может тебя опередить».
Лин-ху Чун закивал головой: «Точно, точно! Выходит, что изучивший это будет способен предугадывать замыслы противника». Фэн Цин-ян одобрительно хлопнул рукой: «Верно, правильно! Мэн-цзы поучал: «Предугадывай действия врага», «враг начинает, предугадывай действия» – в этих четырех иероглифах скрыта сокровенная сущность искусства меча. Когда кто-либо начинает прием, всегда обязательно есть четкие признаки того, что он собирается делать. Он рубит саблей, намереваясь атаковать твою левую руку – обязательно посмотрит на твою левую руку, если в это время у него в правой руке одиночная сабля, то он, разумеется, поднимает ее для удара, делает полукруг вверх, чтобы потом рубить наискось влево и вниз». Таким образом, он детально разобрал все принципы третьего приема противостояния одиночной сабле во всех вариациях. Слушая его, Лин-ху Чун «сердцем радовался, духом очищался», он был подобен молодому деревенскому пареньку, который вдруг попал во внутренние покои императорского дворца, впитывающему звуки, во все всматривающемуся, и не перестающему изумляться. За все это время Лин-ху Чун усвоил только двадцать – тридцать процентов изменений третьего приема противостояния одиночной сабле, но их все запомнил накрепко. За поучениями и отработкой время летело незаметно, и внезапно снаружи пещеры раздался голос Тянь Бо-гуана: «Лин-ху Чун, небо посветлело, ты там просыпаешься уже, или как?»
Лин-ху Чун остолбенел, и низким голосом произнес: «Ай-йо, уже светает». Фэн Цин-ян вздохнул: «Эх, жаль, что у нас так мало времени, но ты учишься очень быстро, и далеко продвинулся, следуя моим указаниям. Так что – иди и бейся!» Лин-ху Чун сказал: «Слушаюсь». Закрыл глаза, собрался с мыслями, вспоминая все изученное за этот вечер, и вдруг раскрыл глаза: «Тайшишу, внук-последователь не может понять одну вещь, почему среди всех изученных мною приемов только методы нападения, но нет ни одного способа защиты?» Фэн Цин-ян произнес: «Девять мечей Ду Гу – это только атака, и никакого отступления! Все приемы атакующие, атакуешь врага – нет нужды заботиться об обороне, так что она вовсе не нужна. Создатель этого комплекса меча имел прозвище «Цю Ди», что значит – «ищу противника», он всю жизнь искал достойного противника, но так и не нашел, остался не имеющим равных в Поднебесной, к чему такому стилю заботиться о защите? Да если бы в его жизни нашелся хоть кто-то, кто сумел бы своей атакой заставить патриарха вернуть меч в защитное положение, он был бы бесконечно счастлив, даже в случае поражения». Лин-ху Чун усмехнулся: «Так вот что означает название этого стиля – «Одинокий меч, ищущий соперника»». Он задумался о тех временах, когда патриарх стиля исходил всю Поднебесную, тщетно пытаясь среди рек и озер разыскать человека, который бы смог хоть один раз заставить его использовать защитный прием, заставляя людей и ужасаться, и восхищаться одновременно.
Тут раздался голос Тянь Бо-гуана: «Давай, выходи быстрее, еще пару раз тебя саблей рубану». Лин-ху Чун крикнул: «Да иду уже!» Фэн Цин-ян нахмурил брови: «Сейчас тебе предстоит бой, и есть одна вещь, которая очень опасна: если он ранит тебя в правое плечо, или в правое запястье, то можешь не рассчитывать на его милосердие, у тебя не будет возможности отбиться. Вот что тревожит меня больше всего».
Лин-ху Чун воспарил духом, гордо сказал: «Внук-последователь приложит все силы! Что бы не произошло, не посрамит дядюшку-великого наставника, целый вечер потратившего на поучения». Обнажив меч, вышел из пещеры, но тут сразу же напустил на себя сонный вид, зевнул несколько раз, лениво потянулся в пояснице, протер глаза, и сказал: «Брат Тянь встает так рано, неужели плохо спалось?» Сам же он думал вот о чем: «Мне нужно только пройти через это испытание, потом поучусь еще несколько страж, и он уже никогда не будет для меня опасен». Тянь Бо-гуан поднял саблю, и произнес: «Лин-ху Чун, ничтожный вовсе не имел намерения ранить тебя, но ты был таким упрямым, ни за что не соглашался спуститься со мной с горы. Вот сейчас подеремся, я тебя рубану раз десять – двадцать, распишу целиком под рыбью чешую, разве тебе нельзя без этого обойтись?» Лин-ху Чун смекнул, и сказал: «Да к чему тебе меня рубить саблей десять – двадцать раз? Одного раза достаточно – отруби правую руку, всего и дел. Я меч держать не смогу, хочешь – убивай, хочешь – в плен бери, разве так тебе не удобнее?» Тянь Бо-гуан отрицательно покачал головой: «Мне только нужно, чтобы ты признал поражение, к чему мне тебя правой руки лишать?» Лин-ху Чун внутри обрадовался, но вид на себя напустил предельно огорченный: «Боюсь только, что ты это говоришь, чтобы я бдительность потерял, а сам применишь какой-нибудь жестокий и коварный прием». Тянь Бо-гуан сказал: «Ты не должен словами уязвлять меня. Тянь Бо-гуан, во-первых, не имеет к тебе ни вражды, ни мести, во-вторых, уважает тебя за крепкий характер, в-третьих, если раню тебя тяжело, боюсь, что будут у меня беды от людей со стороны. Пошел прием!» Лин-ху Чун произнес: «Отлично! Старший брат Тянь, прошу».
Тянь Бо-гуан первым взмахом сабли рассек пустоту, а вторым приемом рубанул наискось, сабля блеснула в солнечных лучах, удар был и свиреп, и жесток. Лин-ху Чун должен был использовать вариант третьего приема, разрушающий способы сабли, но сабля Тянь Бо-гуана была в самом деле сверх быстрой – не успел он выставить меч, как сабля уже описала полукруг, и он опоздал на шаг. Он забеспокоился, обращаясь к самому себе: «Скверно, скверно! Новая техника меча вообще не работает, дядюшка-великий наставник наверняка ругает меня за тупость». Провели еще несколько приемов, и у него пот закапал со лба. Мог ли он догадываться, что в это время Тянь Бо-гуан сам таращил глаза от удивления, видя необыкновенно мощную и ловкую технику меча, разбивающую каждый его прием, тот тоже немало испугался, подумав: «Этими последними приемами меча, он совершенно точно мог меня жизни лишить, что же он останавливался в последний момент? А, вот что – он меня щадит, давая возможность «познав трудность, благоразумно отступить». Да вот только, хоть я «трудность и познал», да вот горечь какая – «благоразумно отступить» никак не могу, не обойтись уже без жесткой сшибки». Он так подумал в сердце своем, и не осмелился рубить саблей. Оба стояли напротив, не решаясь действовать опрометчиво, и пытаясь разрушить замыслы друг друга. Сшиблись еще раз, Тянь Бо-гуан работал саблей легко и быстро, Лин-ху Чун на этот раз использовал превращения третьего приема точно и своевременно, с полной сноровкой, меч и сабля сшибались в блеске стали, и чем дальше, тем скорость становилась быстрее. Тут Тянь Бо-гуан издал крик, рванулся вперед, и летящей стопой пнул Лин-ху Чуна в подбрюшье. Лин-ху Чун успел отпрыгнуть назад, но тут его осенило: «Мне нужно продержаться только этот день и эту ночь, завтра в это время точно одолею его». Он внезапно выронил меч, закрыл глаза, прекратил дышать, и притворился потерявшим сознание.
Тянь Бо-гуан увидел, что тот упал, однако хорошо знал, что Лин-ху Чун мастер на хитрости, и не посмел подходить близко и наклоняться над ним, опасаясь внезапного удара, использующего хитрость «из притворного поражения добиться победы». Он, держа поперек перед собой саблю, осторожно приблизился на несколько шагов, и позвал: «Лин-ху Чун, как дела?» Позвал несколько раз, и только тогда Лин-ху Чун задвигался, приходя в себя. Он явно еще не собрался с мыслями и энергией, и дрожащим голосом произнес: «Мы… мы снова будем биться». Дрожащей рукой оперся, постаравшись подняться, но тут его левая нога подвернулась, и он снова упал на землю. Тянь Бо-гуан сказал: «Да ты идти не можешь. Ничего, отдохни денек, а завтра уже пойдешь со мной вниз с горы». Лин-ху Чун, не отвечая, снова собрался силами, и, упираясь, начал вставать, не в силах даже вздоха сделать. Тянь Бо-гуан совсем успокоился, и сделал шаг ему навстречу, схватил за правое плечо, помогая подняться, ногой наступил на лежащий на земле меч, правой рукой прикрывал тело саблей, а левой пережал точки прохода энергии на его правом плече, так что Лин-ху Чун не мог применить никакой хитрый трюк. Лин-ху Чун всем телом повис на его левой руке, показывая, что совсем не имеет сил, а сам тем временем ругался последними словами: «Да кто тебя просил помогать, да бабушку твою растак», – и так потихоньку дохромал до пещеры.
Фэн Цин-ян, улыбнувшись, произнес: «Ты этой хитростью заработал еще один день, и еще одну ночь, при этом и половины сил не истратив, но все же есть в этом нечто несколько постыдное». Лин-ху Чун рассмеялся: «Да против этого подонка, низменные приемчики как раз и годятся!» Фэн Цин-ян спросил вдруг со всей серьезностью: «А если бы это был истинный муж и благородный человек, то как тогда поступать?» Лин-ху Чун растерялся, и не нашел, что ответить. Фэн Цин-ян уперся в него строгим взглядом, и крайне серьезно произнес: «А с истинным человеком и благородным мужем, как быть?» Лин-ху Чун ответил: «Даже если это будет благородный муж, истинный человек, но в самом деле решит меня убить, не смогу я со сладким сердцем идти на убой. В этот момент, подлый и ли нет прием, если будет хоть немного полезен – я его использую». Фэн Цин-ян обрадовался, и согласно подхватил: «Правильно, хорошо! Ты сказал верно, не пытаясь лицемерно прикидываться добрячком и поддельным благородным человеком. На путях благородного мужа, он поступает так, как ему удобно, как он любит, как плывущие облака, как льющаяся вода, поступает в соответствии со своими замыслами, а правила воинского сообщества, поучения школ и фракций – все это – отодрать, мать его, вонючую собачью задницу!»
Лин-ху Чун ответил тончайшей улыбкой. Фэн Цин-ян этими словами высказал то, что лежало у него на сердце, услышав, это, он ощутил невероятную радость, но шифу всегда строго наказывал им, что лучше отказаться от жизни, чем нарушить правила школы, или нормы сообщества боевых искусств, посрамить честное имя клана горы Хуашань. Дядюшка-великий наставник этими словами, этими намеками на «поддельного благородного мужа», незаметно пытался уколоть его учителя, прозванного «благородным мечом» – «Цзюньцзы цянь», поэтому он и ограничился улыбкой, и не стал открыто присоединяться к этим словам.
Фэн Цин-ян протянул руку, и сухими старческими пальцами погладил волосы Лин-ху Чуна, с улыбкой произнес: «В школе Юэ Бу-цюня, оказывается, есть такие таланты, а этот малец, хоть и имеет их перед своими глазами, но держит их совершенно не в том месте». Сказанное им слово «малец», несомненно, относилось к Юэ Бу-цюню.
Он похлопал Лин-ху Чуна по плечу: «Малыш умом и сердцем похож на меня самого, давай, давай, отработаем еще немного важные моменты из первого и третьего приемов меча великого рыцаря Ду-гу». Он разъяснил важные моменты из первого комплекса меча Ду-гу, дождался, пока Лин-ху Чун их хорошенько запомнит, затем разобрал вариации из третьего комплекса меча, добавив тончайшие указания. В дальней пещере было множество мечей клана Хуашань, и они с их помощью разыграли все эти формы.
Лин-ху Чун все тщательно запоминал, если сталкивался с чем-то неясным, тут же спрашивал. В этот день времени было достаточно, не то, что в предыдущий вечер, и они тщательно и всесторонне разыграли каждую связку меча. К вечеру Лин-ху Чун прилег поспать на две стражи, потом стал снова отрабатывать приемы меча. На утро следующего дня Тянь Бо-гуан счел, что Лин-ху Чун со вчерашнего утра получил тяжелые повреждения, и вовсе не собирался вызывать его на бой. Лин-ху Чун тренировался в дальней пещере до позднего вечера, и полностью отработал все варианты третьего приема меча. Фэн Цин-ян сказал: «Если сегодня по-прежнему не сможешь его победить, не принимай это близко к сердцу. Поучишься еще один день и вечер, и уже по-всякому, на следующий день не сможешь не победить». Лин-ху Чун согласился, однако подхватил меч, оставшийся от прежних мастеров клана горы Хуашань, медленным шагом вышел из пещеры, увидел Тянь Бо-гуана у края обрыва, притворился испуганным, и, вздрогнув, произнес: «Ай, брат Тянь, что это ты все еще не ушел?» Тянь Бо-гуан произнес: «Ничтожный ожидает выхода уважаемого. Вчера вечером провинился перед тобой, сегодня малость получше?» Лин-ху Чун произнес: «Да чего уж там хорошего, ты мне по бедру рубанул саблей, рана очень болит». Тянь Бо-гуан засмеялся: «Тогда, когда мы дрались в городишке Хэнъян, брат Лин-ху получил куда более серьезные раны, но голос его не был таким слабым. Я уже понял, что ты полон дьявольских хитростей, специально прикидываешься слабым, чтобы неожиданно атаковать, я в эту ловушку не попадусь».
Лин-ху Чун рассмеялся: Да ты уже попался на хитрость, пора тебе уже проснуться, а ты еще и не понял! Лови прием!» Выхватил меч, и провел тому укол в грудь. Тянь Бо-гуан поднял саблю, отражая удар, но отбил только пустоту. Лин-ху Чун вторично провел колющий удар, Тянь Бо-гуан похвалил: «Очень быстро!», отбивая саблей поперек. Лин-ху Чун провел и третий, и четвертый удар, крикнув: «Могу и побыстрее!» Пошел пятый, шестой укол мечом, только одни атаки, один прием непрерывно следовал за другим, один быстрее другого. Он действительно овладел главным в «девяти мечах Ду Гу» – «только атака, и никакой защиты», каждый взмах его меча содержал в себе нападение. Через десять атак храбрость Тянь Бо-гуана была сломлена, он уже мог только отбиваться, и на каждую атаку Лин-ху Чуна отвечал очередным шагом назад, и после десятка ударов он оказался вплотную к краю скалы. Лин-ху Чун и на тончайший волос не замедлился, просвистели четыре удара, все направленные в уязвимые места на теле Тянь Бо-гуана. Тянь Бо-гуан бешено отбил два удара, третий отбить не сумел, и, сделав шаг назад, обнаружил, что его стопа висит в воздухе над бездной. Он знал, что за его спиной пропасть в десять тысяч саженей, и если он упадет туда, то разобьется вдребезги. Чтобы удержаться на этой опасной грани, он был вынужден изо всех сил всадить саблю в землю, и так предотвратить падение. Четвертый удар Лин-ху Чуна был направлен ему прямо в горло, Тянь Бо-гуан побледнел, а Лин-ху Чун замер так, касаясь его горла кончиком меча. Прошло довольно много времени, Лин-ху Чун все молчал, и Тянь Бо-гуан наконец не выдержал: «Хочешь убивать – так убивай, к чему тут играть в «дочки-матери»?» [В оригинале – бабушки-мамочки]
Лин-ху Чун убрал руку, отошел на несколько шагов назад, и сказал: «Тянь сюн допустил оплошность, дал маленькому младшему брату шанс перехватить инициативу, ошибся в расчете, мы будем биться еще». Тянь Бо-гуан издал крик, сабля затанцевала в его руке, он рванулся в атаку, подобную бешенному ветру со шквальным дождем, крича на ходу: «Теперь я буду атаковать, не дам тебе поблажки!» Лин-ху Чун видел, как тот бешено рубит стальной саблей, увел меч из-под удара, провел колющее движение в бедро противнику, а сам корпусом ушел наискосок, уклоняясь от разрубания. Тянь Бо-гуан заметил его быструю атаку, пришлось отбивать удар, он решил вложить в отбивание все силы, чтобы выбить меч из рук Лин-ху Чуна.
Этим приемом Лин-ху Чун перехватил инициативу, последовали его вторая и третья слитные атаки, каждый укол его меча был не только бешено быстр, но и точен, он непрерывно угрожал поразить противника. Тянь Бо-гуан только без конца защищался, и вскоре ему снова пришлось начать отступать, через десять атак все конечно пошло тем же путем, и он снова оказался у края скалы. Лин-ху Чун провел атаку мечом на нижнем уровне, Тянь Бо-гуан защитился, а в это время Лин-ху Чун вытянул свою левую руку и показал воздействие на точку шань-чжун в середине груди, однако, не касаясь ее. Тянь Бо-гуан помнил, как два раза терял сознание от касания в эту точку, но в этот раз предстояло бы упасть не на землю, а в отвесную пропасть. Они оба замерли так на некоторое время, а затем Лин-ху Чун вновь отступил на несколько шагов назад. Тянь Бо-гуан сел на камень, и некоторое время, закрыв глаза, собирался с духом, внезапно он издал вопль, и с танцующей в руках саблей рванулся в атаку – сабля мелькала то вверх, то вниз с ужасающей мощью. В этот раз он выбрал положение спиной к скале, намереваясь, в случае отступления, войти в пещеру и биться там до смертельного исхода.
Но теперь Лин-ху Чун в совершенстве выучил все варианты применения одиночной сабли, когда тот начал рубить, он уклонился вправо, и нанес подрезающий удар мечом в его левое плечо. Тянь Бо-гуан защитился саблей, но меч Лин-ху Чуна уже угрожал его пояснице. Тянь Бо-гуан едва не получил удар, однако сумел перевести саблю в защитное положение, и отбил меч в локте от тела. Это было применение Лин-ху Чуном принципа «защита контратакой», он только скользнул на полшага вправо, в защите было скрыто наступление, противник едва взмахнул саблей, и тут же ему пришлось защищать поясницу.
Лин-ху Чун перевел меч вверх, и направил его ему в левую щеку. Тянь Бо-гуан поднял саблю для защиты, но меч уже указывал на его левое бедро. Он не мог защититься, и ему пришлось сделать еще один шаг назад и вправо. Лин-ху Чун направлял удар за ударом, постоянно атакуя его в левую сторону, и шаг за шагом вынуждал отступать, отклоняясь вправо. Через десять шагов он принудил его отступить вправо до самого края скальной стены.
Тут его отступление задержал большой камень, Тянь Бо-гуан оперся о него спиной, и не уследил за мечом Лин-ху Чуна. Он только слышал свист меча, и вот на его левом рукаве, левом отвороте рубашки, и на штанах на левой ноге образовалось шесть прорезов. Эти шесть дыр были только в одежде, кожа и мышцы остались нетронутыми, но Тянь Бо-гуан с ледяной ясностью понял, что каждый из этих ударов меча мог ему отрезать ногу, отсечь стопу, взрезать живот, вскрыть грудную клетку, в этот миг он понял, что все его расчеты разрушены, все надежды пошли прахом, он издал вопль отчаяния, и из его рта выплеснулся большой глоток свежей крови.
Лин-ху Чун трижды загонял его в смертельное положение, а ведь всего несколько дней назад, этот человек в воинском искусстве многократно превосходил его самого, а сейчас его жизнь полностью была у него в руках, к тому же, победа далась очень легко, он даже и сил не много потратил. Лин-ху Чун сохранял невозмутимое выражение лица, но внутри бешено ликовал, однако, когда изо рта Тянь Бо-гуана выплеснулась кровь, он невольно проникся к нему сожалением, и произнес: «Старший брат Тянь, победы и поражения – это обычное дело, к чему ты так? Маленький младший брат раньше столько раз был тобой повержен!» Тянь Бо-гуан швырнул саблю наземь, и отрицательно покачал головой: «Искусство меча старого мастера Фэн Цин-яна просто волшебно, на этом свете ему нет соперников, ничтожный никогда больше не сможет быть тебе равным соперником».
Лин-ху Чун поднял брошенную саблю, на вытянутых руках преподнес ее Тянь Бо-гуану, и произнес: «Тянь сюн верно сказал, маленькому младшему брату выпало счастье победить, этим он целиком обязан наставлениям великого наставника Фэна. Фэн тайшишу просит старшего брата Тяня пообещать выполнить одно дело».
Тянь Бо-гуан саблю не взял, и грустно произнес: «Жизнь некоего Тяня в твоих руках, что тут говорить». Лин-ху Чун произнес: «Дядюшка-великий наставник Фэн длительное время живет в полном уединении, не интересуется мирскими делами, ему не нравится мирская суета. Если Тянь Бо-гуан, спустившись с горы, не станет рассказывать людям о почтенном мастере, то ничтожный будет ему бесконечно признателен». Тянь Бо-гуан сказал ледяным тоном: «Тебе только и нужно, что пронзить разок мечом – «убив человека, пресечь огласку», разве это не проще?»
Лин-ху Чун отступил на два шага назад, вложил меч в ножны, и произнес: «В тот день, когда Тянь сюн бесконечно опережал меня в воинском мастерстве, он мог бы одним взмахом сабли убить меня, разве возникли бы у него сегодня проблемы? Ничтожный просит старшего брата Тяня не рассказывать о моем дядюшке великом наставнике Фэне, но это просто просьба, ни на волосок не осмелюсь принуждать к этому».
Тянь Бо-гуан сказал: «Хорошо, обещаю». Лин-ху Чун сделал глубочайший поклон со сложением рук: «Премного благодарен старшему брату Тяню». Тянь Бо-гуан произнес: «Я приходил к тебе просить спуститься с горы ради собственной жизни. Это дело некий Тянь выполнить не сумел, но конец еще не наступил. Если драться, то я за всю свою жизнь не смогу тебя победить, но это не значить, что я все так просто оставлю. Жизни некоего Тяня приходит конец, ему предстоит сгнить заживо, так что не вини меня, если я совершу поступки, недостойные хорошего китайского парня. Старший брат Лин-ху, прощай!» Сказав это, обнял кулак ладонью без поклона, повернулся, и пошел. Лин-ху Чун понял, что яд распространяется в его теле, на этот раз, когда он спустится с горы, не долго ему останется ждать, чтобы яд довершил свое действие, к тому же он потерял много дней в непрерывных поединках, и, сам не понимая почему, вдруг задумался о его жизни, заволновался, и едва не выпалил: «Я спущусь с горы вместе с тобой!»
Но тут же вспомнил, что сам наказан ссылкой на утес размышлений, и без приказа шифу никак не может и на шаг спуститься со скалы, к тому же этот человек обладает репутацией злостного любителя «цветок сорвать», если вместе с ним спуститься с горы, то сам превратится в его сотоварища по грязной воде, погубит свою жизнь и имя опозорит, бедствия будут неисчислимы – и слова замерли у него на устах. Он смотрел, как тот спускается с горы, а затем развернулся, вошел в пещеру, и отбил земной поклон Фэн Цин-яну: «Тайшишу не только спас жизнь внука-последователя, но и передал внуку-последователю посвящение в искусство меча, такое добро, такое благо вовеки не отблагодарить». Фэн Цин-ян улыбнулся: «Посвятил в искусство меча, посвятил в искусство меча, хэ-хэ, до этого еще далеко». В его улыбке скрывалось чувство горести и безмерного одиночества. Лин-ху Чун сказал: «Внук-последователь дрался храбро, со всей серьезностью просит дядюшку великого наставника полностью передать ему метод «девяти мечей Ду Гу»». Фэн Цин-ян произнес: «Ты хочешь изучить «девять мечей Одинокого», но не будешь ли ты потом об этом сожалеть?»
Лин-ху Чун вздрогнул, задумавшись, почему это ему в будущем придется об этом сожалеть? Поразмыслив, решил: «Точно, эта техника «девяти мечей Ду Гу» вовсе не принадлежит к нашей школе, дядюшка великий наставник опасается, что шифу узнает об этом, и обвинит меня. Но шифу раньше не запрещал мне изучать технику других школ, он говорил, что «камнями с их горы можно полировать нашу яшму» - можно использовать чужие приемы для совершенствования нашей техники. К тому же, на стене в дальней пещере я выучил немало приемов меча кланов северной и южной Хэншани, кланов Суншань и Тайшань, да и техники десяти старейшин колдовского учения выучил немало. Эта техника «девять мечей Ду Гу» такая чудесная, люди из сообщества боевых искусств о такой могут только во сне мечтать, мне ее может передать старейшина нашей школы, нашего союза, это действительно невероятная возможность».
Тут же снова поклонился: «Это было бы для внука-последователя мечтой всей жизни, что бы не случилось в будущем, жалеть не буду». Фэн Цин-ян сказал: «Хорошо, я тебе передам. Эти девять мечей Ду Гу, если не передам их тебе сейчас, то пройдет несколько лет, и этот комплекс методов меча навечно уйдет из этого мира». Пока он говорил, на его лице скользила улыбка, было очевидно, что он обрадован, однако, договорив, он погрустнел, задумался, и продолжил: «Тянь Бо-гуан уж точно не доволен, поэтому он обязательно вернется дней через десять, через полмесяца. .Твой уровень гунфу уже превосходит его, в кознях и хитростях ты тоже сильнее, так что теперь тебе его бояться нечего. времени у нас достаточно, и мы должны начать обучение с самого начала, чтобы заложить прочный фундамент». Так он начал разбирать первую методику меча – «основной метод расчета», напомнил всю последовательность слов, фразу за фразой, и разъяснил все превращения, соответствующие фразам заклинания. Лин-ху Чун уже раньше накрепко затвердил речевую последовательность, хотя и совершенно не понимал ее смысла, но теперь, когда Фэн Цин-ян разъяснил ему все в мельчайших подробностях, каждая фраза означала какое-то действие из набора изучаемых боевых приемов, каждая фраза приводила к постижению соответствующих удивительных и таинственных вариаций, он только восхищенно охал, не в силах контролировать свои чувства. Старый и молодой, они вдвоем на скале размышлений прорабатывали удивительные и таинственные методы меча: «основной метод расчета», методы противостояния мечу, сабле, копью, кнуту, веревке, пустой ладони, стрелам, и в конце завершили «методом противостояния энергии».
Та «форма разрушающая копье» включала в себя методы противостояния длинному древковому оружию, туда входили: длинное копье, большая алебарда, змеевидная пика, «шест вровень с бровями», дубинка «волчьи зубы», шест из белого воскового дерева, чаньский посох, все виды лопат.
[Чаньский посох – посох Шаолиньских монахов высокого уровня – аббатов, лоханей, настоятелей. представляет из себя большую палку с шаром из железных полос, с колокольчиками, кольцами, без режущих или колющих поверхностей. ей нельзя колоть и резать, но можно цеплять, отводить, бить и толкать. Лопаты – прежде всего это лопата шаолиньских монахов – с лунообразным лезвием на одном конце – для разбивания льда, также может использоваться как прямая лопата, тяпка. На противоположной стороне – серповидноя поперечное лезвие. Данные примеры холодного оружия, в основном, встречаются в различных списках китайского трактата «18 видов холодного оружия», но некоторые добавлены Цзинь Юном из других источников.]
«Форма разрушения кнута» включала гибкую стальную плеть бянь, жесткую железную плеть цянь, колышки для воздействия на точки, тонфа-гуайцзи, эмэйские спицы, кинжал, широкие топоры, железная доска бань, восьмиугольная булава, кистень «железный позвонок» и другие виды короткого оружия. «Методы победы над веревкой» включали работу против гибких видов оружия: «аркан, мягкая плеть, трехсекционный шест, гибкое копье на цепи, железная цепь, рыболовная сеть, летающий молот-метеор и другие.
Хотя в каждом приеме меча была только одна форма применения, но их вариации были неисчислимы, он выучил их, а потом снова отточил, собрав все приемы в единое целое, и его мастерство многократно умножилось. В самом конце были самые трудные для изучения три формы. «Разрушение ладони» было навыком разрушения атак при помощи кулаков, стоп, ладоней и пальцев. Противник мог использовать пустые руки как оружие, уподобляя их мечам, и на высоком уровне владения мастерством было уже не так важно – пустая рука или нет. В Поднебесной неисчислимое множество методов кулака, ладони, пальцев, и стоп, этот раздел «разрушение ладони» включал в себя методы противостояния «длинному кулаку» и «коротким ударам», захватам-цинна, и нажатиям на точки, «когтям демона» и «когтям тигра», «волшебной ладони железного песка», и прочим приемам гунфу кулаков и стоп.
«Форма разрушения стрел» – содержащийся в названии иероглиф «стрелы» обозначал различные виды скрытого оружия, во время тренировки с мечом нужно было сначала научиться по свисту ветра различать, какое оружие применяется, и не просто отбить его мечом, но, заимствуя силу удара, перенаправить полет скрытого оружия обратно во врага.
Дойдя до «формы разрушения энергии», Фэн Цин-ян только передал ему рифмованные словесные поучения и методы обучения, сказав: «Этот комплекс предназначен против врагов, обладающих высочайшим уровнем внутренней энергии, да только мудрецы смогут в этой мудрости разобраться. Мастер старшего поколения Ду Гу в те годы прошел вдоль и поперек всю Поднебесную, потрясая всех своим искусством меча, желал найти более сильного соперника, да так и не нашел, вот и создал этот несравненный комплекс меча.
Тоже самое и с методами меча горы Хуашань, точно так же каждый прием когда-то потрясал Поднебесную, обладал несравненной мощью, как «девять мечей Ду Гу». Ты уже ранее изучал эти приемы, если бы изучил их в совершенстве, уже был бы высоким мастером, не имеющим равных противников, и к этому времени у тебя уже было бы высокое умение, много побед и мало поражений, потренировался бы упорно еще лет двадцать – и мог бы бросать вызов любому герою Поднебесной».
Лин-ху Чун, чем больше изучал, тем больше понимал, что внутри комплекса девяти мечей бесконечное количество превращений, неизвестно, сколько понадобится времени, чтобы добраться до самых глубинных его тайн. Услыхав, как Фэн Цин-ян упомянул про двадцать лет упорных тренировок, нисколько не испугался, еще раз отбил поклон благодарности за поучения, сказав: «Если у внука-последователя будут двадцать лет, чтобы постигнуть комплекс девяти мечей, дарованный мастером предшествующих поколений Ду Гу, то это и есть его заветное чаяние».
Фэн Цин-ян сказал: «Да хватит уже дурачком прикидываться, великий рыцарь Ду Гу был умнейший человек, ключевой иероглиф для понимания его методов меча – «осознание», это нужно до самой смерти крепко помнить. Главное – это понять идею этих девяти мечей, тогда все остальное будет уже не важно, даже если забудешь все неисчислимые превращения, это тоже ничего не значит, при встрече с врагом, чем больше ты сумеешь забыть, начисто стереть из своей памяти, тем свободнее будет получаться изначальная техника меча.
Квалификация у тебя очень хорошая, как раз подходит для изучения такого комплекса меча. К тому же, в современном мире, в самом деле, разве найти каких-то там непревзойденных героев, хэ-хэ, боюсь, что нет их совсем. Теперь сам хорошенько изучай гунфу, ну а мне нужно уходить».
Лин-ху Чун перепугался, дрожащим голосом произнес: «Тайшишу, ты… куда собрался?» Фэн Цин-ян произнес: «Я тут проживал за горой, прожил несколько десятков лет, и только недавно пришло счастливое время, вышел из пещеры, передал тебе этот комплекс меча, надеюсь, что теперь несравненные приемы мастера предшествующих поколений Ду Гу не исчезнут из этого мира. Отчего бы мне не вернуться?» Лин-ху Чун обрадовано сказал: «Выходит, дядюшка-великий наставник живет за горой, это не совсем хорошо.
Внук-последователь будет с утра до вечера выполнять распоряжения, чтобы скрасить одиночество». Фэн Цин-ян строго произнес: «С сегодняшнего дня, и впредь, я больше не буду видеть людей из школы горы Хуашань, и ты не станешь исключением». Увидев, что Лин-ху Чун встревожился, смягчил тон, сказав: «Чун-эр, я уже говорил тебе, и повторю еще раз. Годы мои преклонные, и то, что я передал гунфу меча такому славному братишке, как ты, большая удача для старика. Если ты в сердце почитаешь меня, как дядюшку-великого наставника, то с этого дня не ищи встречи со мной, ибо это ввергнет меня в беду». У Лин-ху Чуна сердце заныло от огорчения, он произнес: «Тайшишу, но почему?» Фэн Цин-ян покачал головой: «О том, что видел меня, даже своему шифу не надо рассказывать». Лин-ху Чун со слезами произнес: «Слушаюсь, разумеется, последую приказу тайшишу». Фэн Цин-ян легко погладил его по голове, приговаривая: Хороший ребенок, хороший ребенок». Развернулся, и сошел с горы. Лин-ху Чун следовал за ним до края скалы, смотрел до тех пор, пока его худая спина не скрылась за горой, и невольно впал в горестное отчаяние.
Лин-ху Чун был знаком с Фэн Цин-яном всего чуть более десяти дней, и, хотя его обычные слова касались указаний по технике меча, но его манера рассуждать, не только внушала уважение и восхищение, он чувствовал близость, невыразимое сходство характеров. Фэн Цин-ян был старше его на два поколения, но в глубине сердца Лин-ху Чун чувствовал понимание, возможное только между ровесниками, он сожалел, что они встретились и подружились так поздно, по сравнению с его шифу Юэ Бу-цюнем, у них отношения были гораздо ближе и сердечнее. Он подумал: «Когда дядюшка-великий наставник был молодым, кажется мне, что характеры наши были схожи, он также «Неба не боялся, земли не страшился», и характер был своевольный. Когда он меня технике меча обучал, то часто говорил: «Человек использует методы меча, а не методы меча используют человека», также говорил: «Человек живой, а методы меча мертвые, живой человек не может быть пленником мертвых методов меча». Эта логика совершенно верная, но все-таки, отчего шифу ни разу о ней не упоминал?» Он задумался еще раз: «А эта логика вообще, известна шифу? Он и так меня считает своевольным, боится, что если он мне такое скажет, я выйду из под контроля, не смогу во время тренировок следовать правилам. Едва у меня происходит малейший успех, как шифу снова дополнительно читает мне нотации. А наши братья и сестры наставники занимаются не слишком охотно, без огонька, разумеется, тем более не поймут этой логики меча, им это говорить без толку».
Снова подумал: «Искусства меча тайшишу – оно выходит за границы реального и входит в область трансформаций духа, как жаль, что раньше он скрывал от людей это искусство, и только мне его передал. По сравнению с шифу, методы меча тайшишу намного выше». Припомнил болезненное выражение лица Фэн Цин-яна, задумался: «За эти десять дней он иногда вздыхал с облегчением, очевидно, что у него на сердце тяжелая рана, но отчего?» Вздохнул, взял меч, вышел из пещеры, и принялся тренироваться.
Потренировался немного, и вдруг заметил, что меч в его руках выполняет прием его школы «Справедливый феникс». Он слегка остолбенел, покачал головой с горькой усмешкой, пробормотал: «Ошибся!» Продолжил тренировку, прошло еще немного времени, он обнаружил, что снова выполняет «Справедливого феникса», невольно разозлился.
Подумал: «Это все потому, что я отточил выполнение комплекса меча нашей школы, он у меня в сознании накрепко отпечатался, чуть отвлекусь, тут же у меня выходит отработанный комплекс, но это совсем не девять мечей Ду Гу».
Тут его озарило: «Тайшишу учил меня во время работы с мечом не фиксироваться, быть естественным, что из того, что выходит меч нашей школы, в чем тут запрет? Даже если это будет техника меча горы южная Хэншань, или приемы меча горы Тайшань, или даже среди них попадутся методы боевого искусства десяти старых мастеров демонического учения – что из того? Если проводить твердые разграничения, такой метод меча можно, а такой – нельзя, тут точно увязнешь, как в трясине».
С этого времени он начал выполнять приемы так, что если у него выходили методы меча его школы, и он попутно вставлял между ними другие приемы, со стены в дальней пещере, то получал от этого безмерное наслаждение. Но приемы меча пяти твердынь были несхожи между собой, а приемы боя десяти старейшин демонического учения еще более выбивались из стиля их школ, он пытался их гармонично соединить, но это было нелегко. Он тренировался очень долго, но так и не смог достичь гармонии.
Вдруг подумал: «Ну, не складываются в гармонию, что из того? К чему силой стремиться этого достигнуть?» Тут же еще раз попробовал выполнить какой-нибудь прием, удерживая желание выполнить что-нибудь из девяти мечей Ду Гу, но, сделав несколько движений, обнаружил, что снова выполняет «Справедливого феникса». Он переждал, еще раз попробовал, и снова получился «Справедливый феникс», у него шевельнулась мысль: «Вот если бы сейчас сяошимэй увидала, как я выполняю «Справедливого феникса», интересно, что бы она сказала?» Он замер с мечом в руке, и на его лице расцвела мягкая и теплая улыбка. Эти несколько дней он всеми мыслями и всем сердцем стремился только к изучению меча, даже во сне, он продолжал размышлять только о превращениях девяти мечей Ду Гу. А вот сейчас, вдруг вспомнив о Юэ Лин-шань, невольно озадачился. Тут же снова задумался: «Не знаю, да или нет, втайне украдкой обучает ли она младшего брата-наставника Линя искусству меча? Шифу приказал настрого, но сяошимэй очень смелая, опирается на то, что она любимица у отца и матушки-наставницы, возможно, снова обучает мечу. Но, даже если и не обучает мечу, они с утра до вечера постоянно встречаются, и чем дальше, тем лучше ладят».
Постепенно его улыбка из неуловимой превратилась в горькую, а затем и вовсе исчезла. Он ощутил подавленность, медленно убрал меч из боевого положения, и вдруг услыхал крик Лу Да-ю: «Да шигэ, Да шигэ!» Звук голоса был паническим. Лин-ху Чун вздрогнул: «Ой, беда! Этот подлец Тянь Бо-гуан, разбитый отступил с горы, говорил, что недоволен, что ему суждено сгнить заживо, не иначе, не сумев меня побить, наверняка взял сестер-наставниц в заложники, чтобы меня подчинить?» Торопливо бросился к краю обрыва, увидел задыхающегося Лу Да-ю с корзинкой еды, мчавшегося из последних сил, кричащего: «Да… Да шигэ…
Да … шигэ, Да … дела не очень».
Лин-ху Чун еще более встревожился, торопливо спросил: «В чем дело? Что с сяошимэй?» Лу Да-ю вскарабкался на утес, поставил корзинку на большой камень, сказал: «Сяошимэй? С ней все в порядке. Ой, скверно, я вижу дела пошли не так».
Лин-ху Чун услыхал, что с сяошимэй все в порядке, наполовину успокоился, спросил: « Что там не так?» Лу Да-ю, задыхаясь, произнес: «Шифу и шинян вернулись». Лин-ху Чун обрадовался, воскликнул: «Ха, шифу и шинян вернулись на гору, что в этом плохого? Что ты говоришь, пошло не так? Бред несешь!» Лу Да-ю ответил: «Нет, нет, ты не понял. Шифу, шинян, едва вернулись, и нескольких страж не прошло, как несколько десятков человек явились с паломничеством на гору. Там были люди из кланов гор Суншань, Южная Хэншань, Тайшань – все эти три фракции были представлены». Лин-ху Чун сказал: «Наши кланы пяти твердынь в союзе, клан горы Суншань прислал людей с визитом к шифу, это дело обычное». Лу Да-ю снова сказал: «Нет… нет, ты не знаешь, еще были три человека с ними вместе, говорят, что они из нашего клана Хуашань, но шифу их братьями-наставниками не назвал».
Лин-ху Чун слегка удивился: «Как это может быть? Эти трое как выглядят?» Лу Да-ю ответил: «Один рябой, желтолицый, говорит, что фамилия его Фэн, зовут что-то типа Фэн Бу-пин. Еще с ними даос, и также какой-то коротышка, обоих зовут Бу и что-то там еще, похоже что они принадлежат к типу людей, которым иероглиф «Бу» весьма подходит».
[Бу – отрицательная частица, «нет». Иероглиф фамилии Фэн Бу-пина не совпадает с иероглифом фамилии Фэн Цин-яна. Они оба читаются «Фэн», но пишутся по-разному.]
Лин-ху Чун кивнул головой: «Похоже, что это предатели нашего клана, ранее изгнанные из нашей школы». Лу Да-ю ответил: «Точно! Да шигэ верно угадал. Шифу, едва взглянул на них, был очень недоволен, Сказал:
– Старший брат Фэн, от вас троих давно не было вестей в клане горы Хуашань, к чему снова на гору поднялись?
Тот Фэн Бу-пин говорит:
– А ты, старший брат-наставник Юэ, что, купил гору Хуашань? Чего это не пускаешь людей на гору подняться? Что, Хуан-ди, Лао-цзы тебе ее продали?
Шифу хмыкнул, и сказал:
– Каждый может подняться на Хуашань для прогулки, это дело обычное, однако Юэ Бу-цюнь тебе не является старшим братом-наставником, эти три иероглифа «Юэ шисюн», с уважением возвращаю в сохранности.
Тот Фэн Бу-пин говорит:
– Когда-то твой шифу тайными кознями присвоил себе клан горы Хуашань, это старый счет, но сегодня мы сполна рассчитаемся. Ты не хочешь зваться «Юэ шисюн», хэ-хэ, после того, как мы рассчитаемся, ты на коленях будешь меня умолять о прощении, но будет трудно меня растрогать».
Лин-ху Чун протянул: «О», подумал: «Шифу и шинян в самом деле попали в неприятности».
Лу Да-ю продолжил: «Мы, ученики, подняли грандиозный шум, сяошимэй первая ругалась во все горло, но неожиданно шифу и шинян всех успокоили и запретили сяошимэй ругаться. Шифу, совершенно очевидно, не принял этих троих всерьез, и тусклым голосом спросил:
– Вы хотите рассчитаться? За что рассчитаться? И каким способом?
Тот Фэн Бу-пин закричал:
– Ты узурпировал место главы клана Хуашань, уже более двадцати лет уже, может, хватит уже? Не желаешь место освободить?
Шифу рассмеялся:
– Уважаемые ополчились на гору Хуашань, а оказалось, что просто хотят отобрать место главы клана, что в этом необычного? Если старший брат Фэн самостоятельно сумеет его занять, то я, ничтожный, разумеется уступлю.
Тот Фэн Бу-пин и говорит:
– Когда-то твой шифу тайными кознями узурпировал место главы клана горы Хуашань, сейчас я доложил об этом главе альянса пяти твердынь Цзо, принял от него флаг приказа, и явился, чтобы стать главой клана Хуашань.
Говоря это, он вынул из-за пазухи флаг, развернул его – это и в самом деле оказался флаг приказа союза пяти твердынь.
Лин-ху Чун рассердился: «Глава альянса Цзо лезет не в свое дело, дела нашего клана Хуашань он решать не может. Да какие у него полномочия, чтобы решать, кто будет главой клана Хуашань?»
Лу Да-ю снова сказал: «Точно, шинян тут же ему это и сказала. Но тут вмешался старейшина клана Суншань по фамилии Лу, «Рука священного журавля»– Лу Ли. Это как раз тот самый скот, которого мы видели во дворце дядюшки-наставника Лю в южной Хэншани, он поддержал Фэн Бу-пина, говоря, что место главы Хуашани должно перейти к нему, и у них начался бесконечный спор с шинян. Двое посланных от фракций южной Хэншани и горы Тайшань, тоже поддержали Фэн Бу-пина, оказались с ним заодно. Они втроем образовали клику, и поставили наш клан Хуашань в тяжелое положение. Только от клана северная Хэншань не было посланников. Да… Дашигэ, я понял, что ситуация не нормальная, и помчался сообщить тебе».
Лин-ху Чун вскрикнул: «Шифу в беде, мы, его ученики, должны до последнего вздоха его защищать, жизнь за него отдать. Шестой брат-наставник, пошли!» Лу Да-ю ответил: «Правильно! Шифу увидит, что ты для него стараешься, не будет винить тебя, что ты нарушил запрет, спустившись с горы». Лин-ху Чун как на крыльях понесся с горы, вскрикнув: «Да пусть даже шифу и наругает, это не имеет значения. Шифу настоящий благородный муж, не любит споров, как бы он и впрямь не уступил место главы клана постороннему человеку, разве это не беда будет…» Говоря, использовал на полную свой навык «гунфу легкости».
Когда Лин-ху Чун бежал, с противоположной горы донеслось: «Лин-ху Чун, Лин-ху Чун, ты где?» Лин-ху Чун крикнул: «Кто ищет меня?», и тут же несколько голосов ответили разом: «Ты Лин-ху Чун?» Лин-ху Чун отозвался: «Точно!» Вдруг две фигуры мелькнули на его пути, перекрыв дорогу. Это была узкая тропинка над самой бездной, эти двое появились настолько неожиданно, что Лин-ху Чун едва сумел остановиться на расстоянии локтя от них, едва не столкнувшись. Он заметил, что у обоих лица были рябыми, сплошь изрытыми, да еще все и в морщинах, впечатление ужасное, он содрогнулся, отодвинулся более чжана назад, и крикнул: «Вы кто?»
И тут, обернувшись, заметил, что позади него тоже находятся две образины, с лицами сплошь изрытыми, сплошь в морщинах, и он с ними находится на расстоянии половины локтя, едва не утыкаясь нос в нос. В этот раз Лин-ху Чун испугался уже поболее первого, метнулся в сторону, и заметил, что на краю, у пропасти, на дороге тоже находятся двое, и эти двое обликом точь-в-точь походят на первых четверых. Столкнувшись с этой шестеркой, Лин-ху Чун почувствовал, как бешено забилось его сердце, но в то же время руки и ноги ничуть не ослабли. В это краткое мгновение он почувствовал на лице горячее дыхание первых двоих, и тепло дыхания двоих позади него. Он торопливо потянул руку к мечу, коснулся рукоятки, но эти шестеро странных людей сдвинулись на полшага, и он замер в полной неподвижности. И тут сзади послышался крик Лу Да-ю: «Эй, эй, вы что тут делаете?»
Хотя Лин-ху Чун знал десятки способов и сотни лазеек, но в этот краткий миг он не успел ничего даже придумать. Эти шестеро были как демоны, как черти, похожи на призраков или оборотней, хотя их вид был ужасен, но их действия были еще более странными. Лин-ху Чун напряг руки изо всех сил, намереваясь толкнуть тех двоих, что были впереди, но его держали за оба запястья, что он мог сделать?»
Тут у него мелькнула догадка: «Это точно злобные последователи этого скота Фэн Бу-пина». Тут эти четверо обхватили его так, что он и вздохнуть уже не мог, сжали, как в клетке.
Лин-ху Чун уперся глазами в глаза напротив, и быстро зажмурился, только и услышал резкий голос: «Лин-ху Чун, мы тебя отнесем встретиться с маленькой монашкой». Лин-ху Чун сказал сам себе: «Ай-йо, оказывается, это приятели мерзавца Тянь Бо-гуана. Вслух сказал: «Не отпустите меня, так я себя сам мечом убью! Лин-ху Чун лучше умрет…» Тут его сжали еще сильнее, так что его руки словно оказались в железных тисках.
Лин-ху Чун, хоть и изучал девять мечей Ду Гу, но не мог и пошевелиться, только горестно стенал в сердце своем. Тут один из них сказал: «Будь послушным, маленькая монашка желает с тобой встретиться, слушай, что тебе говорят, будь хорошим мальчиком».
Другой сказал: «Смерть – это плохо, если ты себя убьешь, я смогу тебя к жизни вернуть». Еще один сказал: «Он умрет, но все умирают, как ты его к жизни вернешь?» Тот кто был перед ним, сказал: «Если хочешь его напугать, не надо при нем разговаривать. Если он будет слушать, меньше будет бояться». Тот, который был самым первым, говорит: «Да не собирался его запугивать, с чего это ты?»
Другой говорит: «Я говорю, чтобы посоветовать ему нас послушать» Предыдущий говорит: «А я говорю – надо запугивать, еще сильнее надо пугать». Другой говорит: «Я предпочитаю добрый совет». Так они двое без остановки спорили между собой.
Лин-ху Чун и испугался, и разозлился, услыхав, как они бестолково спорят, подумал: «У этих шестерых боевая выучка хоть и высокая, однако, и тупость у них невероятная». И тут же сказал: «Пугать меня бесполезно, и убеждать тоже бесполезно, если вы меня не отпустите, я сам себе язык откушу и так убью сам себя». Едва успел сказать, как ощутил боль на лице – его уже схватили, и давили пальцами на обе щеки. Тут один из них произнес: «Этот парень ужасно упрям, если откусит себе язык, говорить не сможет, маленькая монашка будет недовольна». Другой ответил: «откусит язык – сразу умрет, что тут говорить о том, что он говорить не сможет!» Еще один сказал: «Вовсе не обязательно умрет. Не веришь – проверь, откуси язык себе». Предыдущий ответил: «Я говорил, что умрет, так что давай-ка наоборот – ты себе откусывай». Тот ему отвечает: «Чего это я должен откусывать собственный язык? А, придумал – пусть этот парень себе язык откусит!»
Тут раздался крик Лу Да-ю, очевидно, его тоже поймали эти странные люди. Тут послышалось: «Давай-ка, откусывай себе язык, посмотрим, умрешь или нет? Кусай скорее, быстрее кусай!» Лу Да-ю заорал: «Не буду кусать, откушу – умру непременно!»
Один из них говорит: «Точно, если язык откусить – это безусловная смерть, даже он согласен». Другой говорит: «Так не умер, слова не подтверждены». Третий говорит: «Так он и язык себе не кусал, Конечно, не умер. А вот укусит – точно помрет!» Лин-ху Чун двинул плечами, дернулся изо всех сил, руки пронзила боль до самых костей, но разве сдвинешься так хоть на волосок? Тут же ему на ум пришел гениальный ход, он закричал изо всех сил, дернулся, и изобразил потерю сознания.
Все шестеро испуганно вскрикнули, даже тот, что держал захват на щеках Лин-ху Чуна, ослабил руки. Один сказал: «А, он от страха умер!» Другой: «От страха не умирают, не годиться!» Еще один высказался: «Значит, будем считать, что умер, но не от страха». Первый говорит: «Так от чего же он умер-то?» Лу Да-ю только понял, что дашигэ действительно умер, и заревел в голос, обливаясь слезами. Один из них сказал: «А я говорю – умер от страха». Другой говорит: «Да ты держал его слишком крепко, он умер от сдавления». Другой спросил: «Так от чего он умер, в конце концов?» Лин-ху Чун вдруг закричал: «Да я сам себе каналы энергии перекрыл, самоубийство устроил!»
Шестеро чудаков аж прыгнули со страху, когда он заговорил, а потом разом рассмеялись, крича одновременно: «Он, оказывается, не умер, он только мертвым прикидывался». Лин-ху Чун сказал: Я не прикидывался мертвым, я умер, а потом сам себя оживил». Один странный человек спросил: «Так ты в самом деле можешь себе каналы энергии перекрывать? Это гунфу предельно трудно изучить, Ты нас научи» Другой чудак сказал: «Это гунфу перекрытия каналов энергии предельно высокое и глубокое, такой малявка не может его знать, он тебя дурачит». Лин-ху Чун сказал: «Ты говоришь, я не умею? Если бы я не умел, то к же я только что умер, перекрыв себе каналы?» Тот чудак почесал себе голову: «Это… это… это немного странно».
Лин-ху Чун увидел, что эти шестеро странных людей, хотя и обладают высочайшим воинским искусством, но предельно тупые, сказал: «Если вы меня не отпустите, то я себе каналы энергии перекрою, а потом опять оживляться не стану». Держащие его за руки чудики тут же ослабили хватку, хором сказав: «Не вздумай умирать, если ты умрешь, очень большие будут неприятности». Лин-ху Чун сказал: «Если хотите, чтобы я не умер, так освободите меня, мне тут одно дело надо сделать».
Загораживающие ему проход вперед двое одновременно закачали головами, вместе наклоняя голову влево, и так же вместе наклоняя голову вправо, и одновременно сказали: «Не пойдет, не пойдет. Ты должен вместе с нами отправиться к маленькой монашке». Лин-ху Чун растопырил глаза, собрался с силами, рванулся всем телом, перепрыгнул через готовы этим двоим, но эти двое чудаков тоже прыгнули ему вслед, и, подобно летящей стене, вновь сомкнулись перед ним.
Лин-ху Чун столкнулся с ними, и упал наземь. Пока он еще был в прыжке, он уже схватился за рукоятку меча, потянул наружу, собираясь выхватить меч, но вдруг ему на плечи легли две тяжелые ладони – это подоспели двое чудаков сзади. Они так нажали ему на плечи, что он и на локоть не сумел меч вытащить, его прижали с такой силой, что он даже в росте уменьшился, что говорить о том, чтобы меч вытащить, он и встать не мог. Двое чудиков опрокинули его на спину, и разом засмеялись: «Ну, понесли, его!»
Те двое, что были спереди, взяли его за лодыжки, подняли, и понесли. Тут Лу Да-ю как заорет: «Эй, эй, вы что делаете?» Один чудак говорит: «Этот человек болтает много, убьем-ка его!» Вытянул руку, и уже собирался отбить ему голову, но тут Лин-ху Чун закричал: «Нельзя убивать, нельзя убивать!» Чудик ответил: «Хорошо, послушаю тебя, малявку, убивать не буду, нажму ему на точку немоты».
Даже не оборачиваясь, оттопырил палец, фыркнул, и нажал Лу Да-ю на точку немоты. Лу Да-ю перепугался, но его вскрик «А» внезапно оборвался, как ножницами отрезали, и его тоже подхватили в общую группу. Лин-ху Чун, увидев, с каким мастерством и мощью было выполнено касание точки, невольно восхитился, и не удержался от поощрительного крика: «Отличное гунфу!»
Тот чудик почувствовал себя польщенным, и смеясь, сказал: «Да что тут удивительного, у меня немало есть хорошего гунфу, сейчас тебе продемонстрирую». В обычное время, Лин-ху Чун стал бы смотреть во все глаза, но сейчас он больше всего переживал за безопасность шифу, на сердце было неспокойно, он крикнул: «Я не хочу смотреть!» Тот чудак гневно вскричал: «Чего это ты не хочешь смотреть? А я нарочно хочу, чтобы ты посмотрел».
Разбежался и прыгнул через Лин-ху Чуна и четверых, что его держали, в полете растопырил руки наподобие ласточки, форма была великолепной. Лин-ху Чун снова не удержался, и выпалил: «Здорово!»
Этот чудик легко коснулся земли, и пыли не подняв, развернулся, и на его вытянутом лошадином лице засияла довольная улыбка: «Это еще пустяки, есть кое-что и получше». Он выглядел лет на 16 – 17, но характер имел совершенно детский – стоило ему услышать словечко похвалы, как он готов был тут же показывать представление без отдыху, глубокое воинское искусство сочеталось в нем с детским характером и наивностью, просто два противоположных полюса.
Лин-ху Чун подумал: «Шифу и шинян захвачены врагами, противники с кланами гор Суншань и Тайшань вступили в сговор, если я не поспешу, то окажусь никчемным и бесполезным, почему бы мне обманом не заставить этих чудиков отправиться вперед, чтобы облегчить проблемы шифу и шинян?» Так что он покачал отрицательно головой, и произнес: «Ваше гунфу нажимания на точки годиться, чтобы здесь представление разыгрывать, даже сравнивать бесполезно». Этот человек спросил: «Что значит, сравнивать бесполезно? Разве ты нами не захвачен?» Лин-ху Чун ответил: «Я только безымянная пешка клана горы Хуашань, Какая тут трудность – меня схватить? А вот прямо сейчас на гору пришли встретиться высочайшие мастера кланов Суншань, Тайшань, южная Хэншань, и Хуашань, да разве вы осмелитесь бросить им вызов? Тот человек ответил: «Мы у маленькой монашки спор выиграли, маленькая монашка поручила нам доставить Лин-ху Чуна, но не велела нам бросать вызов каким-то там мастерам из кланов Суншань и Тайшань. Выиграли разок, надо сделать только одно дело, сделать больше – это еще зачем? Ладно, пошли уже».
Лин-ху Чун подумал с облегчением: «Выходит, они посланы И Линь сяошимэй? Тогда они мне не враги. Похоже, что они проиграли спор, не своим хотением меня изловили, но так хотели победить, что сами назвали это выигрышем». И тут же засмеялся: «Правильно, тот мастер из клана Суншань говорил, что больше всего презирает шестерых чудаков с длинными лошадиными лицами, как апельсиновая корка, если увидит, – говорит – подавит их пальцами, как муравьв. Да только, к сожалению, те шестеро, едва услышат его голос, так тут же убегают, куда глаза глядят, так что и искать их бесполезно».
Те шестеро, как услышали, тут же расхохотались, несущие Лин-ху Чуна четверо чудаков опустили его на землю, и наперебой стали спрашивать: «Где этот человек? Быстрее веди нас к нему, мы с ними силенками померяемся».
Какие там еще кланы Суншань, Тайшань, шестеро святых из персиковой долины не позволят себя презирать». «Этот человек жить торопится, осмелился говорить, что раздавит пальцами шестерых святых из персиковой долины, как муравьев?»
Лин-ху Чун сказал: «Вот вы себя зовете шестеро святых из персиковой долины, а он во всеуслышание заявил, что вы шестеро чертей из персиковой долины, а еще разок назвал вас – «шестеро малявок из персиковой долины». Шестеро святых, наверное, вам лучше всего держаться отсюда подальше, этот человек обладает страшным воинским искусством, вам его не побить».
Один чудик закричал: «Не пойдет, не пойдет! Вот давай пойдем, и выясним». Другой сказал: «Мне кажется, тут все просто, этот высокий мастер с горы Суншань так гордо заявил, наверняка он обладает потрясающим людей искусством. Он назвал нас малявками из персиковой долины, значит он, несомненно, относится к мастерам предшествующих поколений, похоже, что нам его не побить. Главное дело не сравнится со второстепенным, давайте-ка побыстрее убираться». Другой сказал: «Шестой брат у нас самый трусливый, мы еще не подрались, откуда знает, что нам его не побить?» Тот робкий чудик ответил: «А если он нас и вправду защипает, как муравьев, разве это будет удача? После такой драки, мы уже мертвые будем, как тогда убегать?» Лин Ху-чун втайне посмеивался, сказал: «Точно, нужно бежать, и побыстрее, если он о вас услышит, бросится преследовать, вы и убежать не сможете».
Тот робкий чудик, едва это услышал, аж подскочил, и умчался, как на крыльях, и следа не осталось. Лин-ху Чун перепугался, подумав: «У этого человека искусство легкости просто невероятное». Тут послышалось, как один чудик сказал: «Шестой брат боится проблем, так пусть он убегает, а мы пойдем побьем этого мастера клана Суншань». Оставшиеся четверо закричали: «Пошли, пошли! Шестеро святых из персиковой долины не имеют равных в Поднебесной, к чему нам его бояться?»
Тут один чудик легонько хлопнул Лин-ху Чуна по плечу: «Быстрее веди нас, посмотрим, как он будет нас пальцами давить, как муравьев». Лин-ху Чун сказал: «Да можно вас провести, но я, Лин-ху Чун, настоящий мужчина, не терплю, когда меня принуждают. Я не только почувствовал несправедливость, когда тот мастер из клана Суншань издевался над вами, но, увидев, насколько мощное ваше воинское искусство, преисполнился восхищения, во имя справедливости отведу вас свести с ним счеты. Если вы согласны, что чем нас больше, тем мы сильнее, то я готов быть на подхвате, Лин-ху Чун умрет, так умрет, а не сбежит».
Пятеро чудиков одновременно хлопнули руками: «Хорошо, ты очень крут, к тому же и проницательный – разглядел, что у нас шестерых братьев гунфу высоко-мощное, мы тобой тоже восхищаемся». Лин-ху Чун ответил: «Раз такое дело, то я вас отведу, только, когда его увидим, не стоит говорить глупости, чушь нести, и не стоит делать глупых поступков, чтобы в воинском сообществе все герои и хорошие китайские парни не смеялись на святыми из персиковой долины, и не считали их по-детски наивными и не разбирающимися в делах этого мира.
Вы все слушайтесь моих приказов, иначе вы можете меня опозорить, да сами не прославитесь». Он эти слова сказал просто так, на удачу, но неожиданно пятеро чудиков без вопросов приняли его условия, и разом гаркнули: «Ну значит не будет ничего хорошего, мы никак не позволим людям снова сказать, что шестеро святых из персиковой долины наивны как дети, и не разбираются в делах этого мира».
Похоже было, что эти слова «наивны как дети, и не разбираются в делах этого мира», шестеро святых из персиковой долины слышали уже достаточно много раз, и в глубине сердца очень этого стыдились, Лин-ху Чун этими словами попал в самую точку. Лин-ху Чун кивнул головой, и произнес: «Прошу уважаемых следовать за мной».
Тут же быстрыми шагами пошел вниз по тропинке, пятеро удивительных людей следовали за ним. Прошли несколько ли, и увидели робкого чудика, который выглядывал из-за камня, Лин-ху Чун догадался, что он собирается к ним присоединиться, тут же сказал: "Тому старейшине из клана Суншань в воинском умении до вас далеко, не нужно его бояться. Мы все вместе идем с ним рассчитаться, давай с нами».
Тот человек очень обрадовался: «Хорошо, иду с вами». Но скоро снова спросил: «Ты говоришь, что боевому искусству того старейшины из клана Суншань далеко до нашего, в конце концов, мы сильнее, или он?» Этот человек был не только робким, но еще и очень осторожным. Лин-ху Чун рассмеялся: «Разумеется, ты гораздо выше его. Если ты проявишь свое искусство легкости, полетишь, как на крыльях, тому старейшине из клана Суншань никогда за тобой не угнаться».
Тот человек очень обрадовался, пошел рядом с ним, тем не менее окончательно не успокоился, спросил: «Ну а если он меня все-таки догонит, как тогда быть?» Лин-ху Чун сказал: «Я от тебя на пядь не отойду, если он осмелится тебя преследовать, эх, эх!» Взялся за рукоятку меча, вытащил его на локоть из ножен, и со стуком вогнал обратно в ножны, сказав: «Вот этим мечом его и убью». Тот человек очень обрадовался: «Гениально, гениально! Вот удивительные слова ты говоришь, неподражаемо!» Лин-ху Чун подтвердил: «Это само собой. Однако, если он за тобой не погонится, я его убивать не буду». Тот человек рассмеялся: «Точно, Если он за мной не погонится, значит, сам будет убегать». Лин-ху Чун втайне посмеивался, размышляя: «Да ты только одной ногой ступишь, и тебя уже никому не догнать». И еще подумал: «У этих шестерых характер простой, они не злодеи, так что надо бы с ними познакомиться». Вслух сказал: «Ничтожный давно слышал ваши знаменитые имена, как гром звучали в ушах, а вот сегодня увидел, оказывается, это не были пустые слухи, только не знаю кто из достопочтенных какое славное имя носит и благородную фамилию».
Шестеро странных даже и не думали, что он скажет такое, едва услыхали, что он давно слышал их славные имена, да еще, что они громом стучали у него в ушах, все как один, от радости расцвели, и гнев отбросили.
Его собеседник представился: «Я старший брат Тао Гень Сянь– Святой Персиковый Корень». Другой сказал: «Я второй брат, меня прозвали Тао Гань Сянь – Святой Персиковый Ствол». Еще один сказал: «Я не знаю, третий я брат, или четвертый, а звать меня Тао Чжи Сянь – Святой Персиковая Ветвь». Показал пальцем на другого, и продолжил: «Он не знает, третий он брат, или четвертый, а звать его Тао Е Сянь – Святой Персиковый Лист». Лин-ху Чун изумился: «Как же так может быть, что вы сами не знаете, кто из вас третий брат, а кто – четвертый?»
Святой Персиковая Ветвь ответил: «Это не мы двое не знаем, это наши батюшка с матушкой забыли». Тут встрял Святой Персиковый Лист: «Вот когда твои батюшка с матушкой тебя рожали, а ты был еще совсем маленький, смог бы ты запомнить – первым или вторым родился?» Лин-ху Чун сдерживая смех, подтвердил: «Это верно, это верно, к сожалению, мои батюшка с матушкой забыли даже о том, что родили меня единственного». Святой Персиковая Ветвь изумился: «Да как так можно?»
Лин-ху Чун спросил: «Но как же ваши батюшка с матушкой забыли?» Святой Персиковый Лист ответил: «Батюшка и матушка, когда мы с братом рождались, забыли, кто старший, кто младший, а прошло еще несколько лет – и подавно забыли, так вот и невозможно узнать, кто из нас третий, а кто четвертый».Показал на Святого Персиковая Ветвь, и произнес: «Он хотел, силой добиться, чтобы я признал его третьим братом, а я отказался, он драться лез, пришлось ему уступить». Лин-ху Чун рассмеялся: «Значит вы вдвоем – братья?» Святой Персиковая Ветвь сказал: «Точно, мы все шестеро – братья».
Лин-ху Чун подумал: «Бывают же такие бестолковые родители, чему удивляться, что у них такие бестолковые дети». Обратился к оставшимся двоим: «А как же вас двоих следует величать?» Робкий сказал: «Я скажу, я шестой брат, зовусь Тао Ши Сянь – Святой Плод Персика. Моего пятого брата зовут Тао Хуа Сянь – Святой Цветок Персика». Лин-ху Чун не сдержал невольной улыбки, подумав: «Святой Цветок Персика из них самый уродливый, эти два иероглифа «Персиковый Цветок» ему совершенно не подходят». Тао Хуа Сянь заметил, что Лин-ху Чун улыбнулся, и радостно произнес: «Среди всех шестерых братьев, у меня самое красивое имя, в этом меня никто не превзойдет». Лин-ху Чун с улыбкой сказал: «Тао Хуа Сянь – эти три иероглифа, они действительно прекрасны на слух, Но Тао Гэнь, Тао Гань, Тао Чжи, Тао Е, Тао Ши – эти пять имен тоже очень хороши. Предельно тонко, замечательно, если бы у меня было такое красивое имя, я бы мог умереть счастливым».
Шестеро святых из Персиковой долины расцвели от счастья, «руки заплясали, ноги затанцевали», почувствовали, что этот человек – самый хороший человек во всей Поднебесной. Лин-ху Чун со смехом сказал: «Ну, так пошли. Прошу кого-нибудь из уважаемых старших братьев освободить заблокированные точки моего младшего брата-наставника. Ваше мастерство нажатия на точки невероятно высокое, мне самому не справиться». Шестеро святых из персиковой долины почувствовали необыкновенную гордость, тут же подбежали, «борясь за первенство, не желая стать последним», разблокировали точку немоты у Лу Да-ю. От скалы размышлений до главного зала клана горы Хуашань расстояние было в одиннадцать ли, за исключением Лу Да-ю, все были очень быстрыми, вмиг добрались. Подойдя к главному залу, заметили Лао Дэ-нуо, Лян Фа, Ши Дай-цзи, Линь Пин-чжи, Юэ Лин-шань среди нескольких десятков братьев и сестер-наставниц. Они все выглядели очень обеспокоенными, но, увидев Лин-ху Чуна, все явно обрадовались.
Лао Дэ-нуо вышел навстречу, и тихим голосом произнес: «Да шигэ, шифу и шинян внутри принимают гостей». Лин-ху Чун повернул голову к шестерым святым из персиковой долины, сделал им знак не шуметь, и тихо ответил: «Эти шестеро почтенных – мои друзья, не обращайте на них внимания. Я пойду, посмотрю, что там».
Подошел к окнам гостевого зала, и заглянул в щель между окном и рамой. Прежде ученики клана Хуашань никогда не смели подсматривать, если шифу и шинян принимали гостей, но теперь их клан столкнулся с серьезной опасностью, и никто из учеников не счел поступок Лин-ху Чуна несообразным.
Глава десятая Передача меча
© Copyright: Кузьмин Алексей, 2016
Свидетельство о публикации №216022102299
Свидетельство о публикации №216022102299
Рецензии