Собачье озеро

Психологический центр “Озеро”
2017, январь, 15

Что только ни делает человек, чтобы проникнуть в собственное бессознательное! Особенно если начинается книжек по психологии. Особенно Юнга. Особенно без подготовки. И не дай бог окажутся лишние деньги: тут же побежит искать психолога. И будут на пару вскрывать сложнейший сейф с помощью топора и шпильки.

Медвежатники эпохи романтизма.

Впрочем, этот пациент Юнга не читал и никакую психотерапию не признавал. И в собственном разуме копаться не собирался. Откуда такая уверенность? Оттуда, что пациент вот уже двадцать минут спит богатырским сном, лишь изредка что-то бормочет и слегка морщит лоб. Нет. Этот точно не рвется в медвежатники.
Хотя почему сразу сейф? Бессознательное больше напоминает лабиринт. И нет там никаких крепких дверей или сложных шифров. В сотый, в тысячный раз источником самых изощренных неврозов является… да-да, вы правильно поняли. Фрейд, старый курильщик, и не думает терять актуальность.

Психика - обычный лабиринт с заранее составленной картой. Если хочется, можно поиграть в волейбол клубком Ариадны. Или побегать друг за другом. Хотя есть маленький нюанс. Никто не может поручиться, что за следующим поворотом не притаилась большая лохматая...

- Собака.

Светлана Александровна Озёрская пристально посмотрела на спящего в кресле пациента. Уже пятый сеанс психотерапии заканчивался ничем. Нет, дело тут не в количестве затраченного времени. Существуют отдельные любители превратить психическую помойку в место долгих и тщательных раскопок. В археологическое капище. Если повезет, на пятом-шестом году терапии отроют какой-нибудь аппетитный череп. И будут страстно делиться с врачом своими ощущениями по поводу находки. Ах, бедный Йорик, бедный я, бедное сверх-я, бедные родственники… А про бедного специалиста кто подумает?

В психотерапии полным полно случайных людей, которым нечем занять себя. Но этот пациент пришел с конкретным запросом. Пришел по личной рекомендации, перед этим несколько раз удалив любезно продиктованный номер мобильного. Пришел без особых надежд и иллюзий. Не для того, чтобы поставить на себе крест. Для того, чтобы сбросить маску с недуга, претворяющегося обычной бессонницей.
Но вся решимость пациента бросить вызов своим ночным страхам растворялась на десятой минуте сеанса. И он засыпал. Уже пятый раз...

С другой стороны, у Светы не было повода волноваться. Клиент честно оплачивал все ушедшее на сон время. А спать он мог по два-три часа. В центре Озёрской было несколько резервных кабинетов. Вот и пусть отдыхает. Бессонница никому не идет на пользу. Кроме отдельно взятых гениев. Янковский не был гением. Пусть ему и принадлежал весь рынок эхолокационного оборудования. Пусть он даже заменил собой этот рынок.

- Собака.

Многие разговаривают во сне. Безгрешное и приятное занятие. Никто не перебивает, не переспрашивает, не требует ответить за базар. Среди спящих попадаются настоящие ораторы, которые из нечленораздельного бормотания отливают монументы красноречия. Не так уж редки и обычные рассказчики, и неутомимые спорщики.

Самое интересное: содержание сонного монолога не обязано как-то соответствовать сюжету сна. Вроде человек только что разбудил свою благоверную пламенной речью о всемирном заговоре машин, французов и пингвинов. А снились ему гонки на кенгуру по пересеченной местности. Что снилось Янковскому, до сих пор узнать не удавалось. Проснувшись, он поспешно расплачивался и убегал по своим олигархическим делам. Дел у него и правда было по горло. Несмотря на свои польские корни и три десятка лет жизни в Европе, Станислав оставался беззаветно предан России, ее ВПК, своему бизнесу. И никаким топ-менеджерам не доверял. Потому что наймешь человека с опытом, с квалификацией, с понтами, со связями. А как дойдет до кризисной ситуации, так окажется, что этот менеджер - самая настоящая…

- Собака.

Но сейчас спящий расслабленно улыбался, его дыхание было ровным и спокойным. Мысли о судьбах отечества не терзали его в эти редкие часы. Поводов ни для бессонницы, ни для тревоги не было. Возможные конкуренты либо надежно рассажены по российским тюрьмам, либо не менее надежно уложены по российским же канавам. Что делать? Любят ведь некоторые воровать. Даже накануне войны. Или в разгар народных волнений. Лишний повод для потомка польских промышленников показать свое щепетильное отношение к финансам: и своим, и чужим, и государственным.
Этот не то польский, не то русский гусар свято верил, что больше никто не способен организовать производство сложнейших пьезокерамических элементов. Организовать как надо, а не абы как. Эта вера в себя и в свою миссию заставляла фанатично вгрызаться в военную промышленность. Там, где другие выискивали лакомые куски мякоти, Янковский перемалывал самые крепкие кости и хребты. Ни бюрократическая машина, ни чужие связи, ни китайские шпионы не могли остановить этого финансового титана.

Олигарх-патриот - товар редкий, штучный. Кроме Станислава Янковского, Россия знала еще двоих, имена которых часто с придыханием повторяла: Елена Ерофеева и Илья Храбров. Клан Ерофеевых возводил заводы, жилые дома, офисные комплексы, школы, больницы… Именно возводил, а не строил. В самых суровых условиях, в самых отдаленных участках необъятной родины, в условиях экономического кризиса. Храбров же снабжал ГРУ, ФСБ и компанию самым современным шпионским оборудованием, оптикой и беспилотниками со сложным роевым интеллектом.

Остальные олигархи смотрели на своих не в меру честных собратьев как на чумных. И когда очередной акт чудовищно честных и до безобразия прозрачных выборов вылился в массовые акции протеста, именно на патриотическую тройку набросились все СМИ: и либеральные, и провластные. В каких только преступлениях не обвиняли Янковского! О его воображаемой армии венгерских наемников теперь знала каждая…

- Собака.

Светлана стала мысленно листать историю болезни. Никаких записей о клиентах - золотое правило психотерапевта, консультирующего российскую элиту. Память у Озёрской была отменная, закалённая в боях за международное признание. Она помнила всё.

В случае с Янковским и запомнить-то было особо нечего. О небывалом подъеме протестных настроений, да еще в разгар новогодних праздников, говорили все. Волны забастовок катились по России, парализуя военную промышленность с ее сложными производственными цепочками.

Обстановка накалялась. Пятую колонну уже никто не боялся, поэтому власть в унисон с церковью объявила оппозицию слугами антихриста. Не больше, не меньше.  И все это было бы смешно, если бы не слухи. СМИ нестройным хором обвиняли власть в закулисной охоте на ведьм. Без всяких иносказаний. Кремль якобы заключил контракт с австрийским демонологом. Конечно же, никакого демнолога никто не видел в глаза. Все пошумели и сошлись на том, что оплата услуг охотников на ведьм - прекрасный способ распилить еще немножечко.

Тем не менее, массовая истерия медленно, но верно набирала обороты.
Социально-политические страсти неминуемо находят отклик в страстях душевных. Особенно у тех, кто имеет прямое отношение к действующей власти. У Станислава пропал сон. Даже дневной. Поначалу это радовало. В столь сложное время надо было постоянно куда-то лететь, с кем-то договариваться, кого-то устранять…

Но и в часы отдыха мозг отказывался ослаблять хватку рациональной активности. Словно психика из последних сил стояла на страже, пытаясь не выпустить в наш мир какое-то страшное знание. Практически сразу подключилась и фобия. Янковский стал бояться тёмных углов, старух, узких улиц и собак.

Особенно собак. Раньше олигарх был заядлым собачником. Но сейчас близко бы не подошёл даже к таксе. Ему пришлось отправить своего ризеншнауцера к родственникам в Польшу. Разлука далась тяжело, но ещё тяжелее было находиться в одной квартире с псом, пусть и преданным. Один вид лохматого животного внушал бизнесмену суеверный ужас. Да и сам Янковский в последнее время чувствовал себя, как побитая…

- Собака.

Светлана смотрела на снегопад. Белые хлопья мстили политикам за их грязь, устилая пространство чистым незапятнанным ковром.

Интересно, почему пациент во сне с таким отрешенным упорством буквально призывает объект своего страха? Если кто-то боится собак, то сон с этими животными неминуемо должен превратиться в кошмар. Логично? Только не для психотерапевта. Психика любит защищаться от болезненных воспоминаний. А лучшая защита, как известно, - нападение. Поэтому разум берет и вытесняет прочь нежелательные мысли. Уничтожить мысль невозможно, зато можно изгнать, затолкать поглубже в бессознательное. Но изгнанник не будет сидеть, сложа руки (или что там у мысли есть?). Вытесненная память наладит тайные коммуникации с вполне невинными фантазиями, сновидениями, образами. И вот уже готов мост из бессознательного в сознание. Но разве можно обмануть собственную психику? Распознав уловку, наша внутренняя цензура делает всю цепочку неприкасаемой. Так возникает фобия.

Поэтому боязнь собак еще ни о чем не говорит.

Озёрская мягко, в такт своим тягучим мыслям, постучала по оконному стеклу. Звук нагло воспользовался повисшей тишиной и ворвался в акустическую жизнь кабинета тревожным набатом. Света медленно отвела руку от окна, из которого ничего уже не было видно, кроме белого безумия.

- Собака.

Света обернулась. Пациент проснулся и, напряженный и встревоженный, сидел в кресле прямо, словно аршин проглотил. Его руки хаотично меняли положение, то оказываясь сложенными на груди, то падая на бедра, то цепляясь за подлокотники.

- Вам снилась собака? - дождавшись, пока Янковский успокоится, спросила Озёрская. Она ждала этой возможности уже пять сеансов.

- Ещё какая, - с показной небрежностью бросил пациент и посмотрел на часы. - Что? Всего сорок минут прошло? Я же обычно дольше сплю. Вы меня специально разбудили?

- Нет. Я просто постучала по стеклу. Сама не ожидала, что получится громко, - честно призналась врач.

- Ну тогда понятно. Я от такого звука в детстве часто просыпался и плакал. Меня прадед успокаивал. Разве я Вам не рассказывал про свое детство?

- Вы мне вообще ничего не рассказывали последние несколько дней. Только спали.

- Ах да, - Янковский окончательно овладел собой и теперь собирался экстренно прервать поток воспоминаний.

- Постарайтесь сейчас выговориться, - пациент молчал, но уже больше не хотел молчать. - Вы же сюда за этим пришли.

- Да что тут выговаривать? - отмахнулся олигарх. - Неприятные эти были годы, мутные, нищие. Советский союз, Польша под пятой коммунистов. Ни оставаться в СССР, ни к родственникам уехать. Так и металось мое семейство. Отца расстреляли, когда мне было три. Я помню только, как мы с пугающе спокойной матерью куда-то едем на поезде. Потом еще поезд. И еще поезд. В общем, кое-как добрались до маленького поселка, где мой прадед жил. Да только он нас сам чуть не расстрелял.

- Прадед?

- Прадед, - руки Янковского опять стали обследовать ближайшие поверхности. - Он жил в каком-то старом домишке с самого раздела Польши. А ведь клан Янковских управлял настоящей промышленной империей, пока усатый с припадочным не сговорились. Все заводы остались на востоке, в руках большевиков. Но прадед загодя перебрался в неприметный поселок, к западу от новой границы. Там и переждал всю войну спокойно.

- Не воевал?

- Нет. Отказался. Вот его сын, то есть мой дед, погиб, сражаясь в рядах крайовы.

- Просто взял и отказался?

- Да, сослался на возраст. Кстати, никто не знал достоверно, сколько ему лет. Но он и тогда уже был далеко не молод, если верить рассказам. Да и нацистов гораздо больше интересовали наши семейные предания. Очень повезло, что наш клан оказался на территории Рейха. Это Сталин не верил ни в бога, ни в черта. А НСДАП выделяла миллионы на изучения всякой мистики.

- Боюсь, я немного не поспеваю за Вашей мыслью.

- Мне просто кажется, что я всё это Вам уже рассказывал. Разве нет? - Озёрская покачала головой. - Нет? Значит, мне все это снилось. Ну точно. Я ведь здесь спал? - Озёрская кивнула. - Спал. Всё смешалось. Эти сны. Они такие подробные, такие невыносимые.

- Невыносимые, потому что реальные?

- Да. Меня затягивает в прошлое. Со страшной силой. Я забываю, что делал час назад, но детство. Зачем мозг заставляет меня переживать все это снова? Неужели я схожу с ума, доктор?!

- Если бы Вы сходили с ума, то друзья порекомендовали бы Вам не меня, а Игнатия. Хотя по молодости я охотно принимала самых разных личностей. Поверьте, безумие не задает лишних вопросов. И никогда не отвечает. Если уж психика дала трещину, то можно только замедлить или сгладить распад личности. Это в лучшем случае. Как правило, врачам остаётся только наблюдать, изучать, писать статьи, делиться опытом. Безмолвие.

- Тогда что со мной?

- Вы сами знаете ответ: память разбушевалась. Это нормально. Посмотрите, что творится в стране. Тут каждого второго можно заподозрить в паранойе. Тяжкое зрелище. Ваша психика сохранна и целостна. Просто усталость, тревога, моральное истощение. Вот прошлое и хочет напомнить о себе.

- И что будем делать?

- Уже делаем. Разговариваем. Освещаем темные углы памяти, выметаем оттуда всю пыль, грязь, кровь, снег…

- Нда. Снега к ночи будет много. Вот такая же зима была, когда мы к прадеду приехали.

- Которого нацисты очень ценили?

- Скорее побаивались. Ходили же легенды по всей Польше, что Янковские с лесной жутью водятся. Поэтому и живут в доме на отшибе, у самой границе дремучего леса. Да только ерунда все это! До раздела страны все Янковские жили в крупных городах и управляли… Про промышленную империю я уже говорил? - кивок. - Так что лес прадед увидел впервые только в 1939. И охотно кормил нацистских любителей мистики обрывками тайного знания. Дурачил им головы по полной программе, в общем.

- А новые власти?

- Коммунисты как-то его потеряли из виду. Может, забыли. Может, старые связи помогли. В общем, мы оказались в маленьком поселке, почти на самой границе Украинской ССР и Польши. Никому не нужные, никому не интересные. Но живые. Самый старый и самый молодой.

- А мать?

- А мать он выгнал.

- Как?!

- А не признал. Отец же не спросил согласия на женитьбу.

- Разве была возможность?

- Да даже контакта не было. Это сейчас скайп есть даже у столетних бабушек. А тогда… Но, едва нас увидев, прадед схватился за ружье. Помню, как он кричал что-то про ведьму и гнилую кровь. Будто мать чуть ли не своими руками донос на отца написала… И больше я ее не видел.

- Она умерла?

- Для меня - да. Когда архивы открыли, я по своим каналам собрал всю информацию. У нее половина городского исполкома в любовниках ходила. Да и сама она была ярой коммунисткой. Когда пошла новая волна охоты на врагов народа, она быстро уловила суть: брак с выходцем из семьи польских промышленников… Надо было отрекаться как минимум. Или как максимум… Вот она и пошла по максимуму. Вы меня слушаете?

- Да. Я пытаюсь посчитать, какой это был год. Сталина Вы застать не могли. А там Хрущев, оттепель.

- То, что оттепель, еще не значит, что никого не расстреливают. Шестидесятые годы, братские республики из Варшавского Договора захотели свободы. Само по себе преступление.

Повисло молчание.

- Так. Вьюга утихла. Надо лететь, пока есть возможность, - Янковский встал и достал бумажник.

- Лететь?

- Конечно. Это каждому мелкому чиновнику по тридцать две мигалки положено. А мне надо радоваться, что живу. Да даже если бы и была мигалка. Дороги чистить кто будет? Бастующие снегоуборщики? Или разбежавшиеся от гнева осмелевших нациков мигранты? А вертолет стоит сущие копейки. Даже военный.

- Военный?!

- Акула. Кстати, с полным боекомплектом. На всякий случай. Простите, что не предлагаю прокатиться. Он одноместный.

- Ничего, ничего, - облегченно вздохнула Света, панически боявшаяся высоты. - Но Вы завтра обязательно прилетайте.

- Обязательно. Сколько с меня?

- Как за стандартный сеанс. Сегодня мы уложились в час.

- Вот видите, как вредно спать. До свидания.

- До свидания, - Светлана выглянула в пустой холл и проводила Станислава к выходу. Администраторам такую деликатную задачу никогда не доверяли, ведь именно в дверях у пациента часто наступает дополнительное озарение. Вот опять.

- Я проснулся от Вашего стука по стеклу, помните? И еще сказал, что в детстве по ночам так же просыпался.

- Конечно, помню.

- А я говорил, кто стучал в окно?

- И кто же?

- Собака.

И Янковский зашагал по снежному покрову, по великому уравнителю земных дорог. Не было ни аллей, ни тропинок, ни газона - только снег. Ветер стих, и редкие декоративные фонари выхватывали из ранней тьмы контуры боевого вертолета. Едва выйдя за порог психологического центра, Станислав, расправив плечи, сбросил с себя груз человечности, утопая по колено в сугробах, и пошёл к вертолету с величием настоящего польского маршала, ведущего в последний бой свою армию Крайову.

Полную версию ищи на сайте: http://engelrot.ru