Коля Зайцев или несчастный случай

   «Не чё нас пужать, мы уже пужаны».
/Коля Зайцев/
   
  С Колей Зайцевым я познакомился в поселке Тихом. Он тогда жил с Людмилой, которая работала в камералке в качестве копировальщицы. Ей было в то время 20 лет. С Колей, из ее слов, она начала жить еще в поселке Мопаю, куда приехала после неудавшейся любви, из города Ленинграда, на пятом месяце беременности. Первое, что она сказала, выбравшись из вертолета - «Мне нужен охотник с хатой». Выглядела она неплохо, а мужиков-одиночек, тем более охотников, в таежных геологических партиях, хоть и немного, но были.
  Коле было тогда 35 лет. Жил он один в собственной избе, слыл хорошим охотником и неплохо рисовал. Чтобы подчеркнуть это - носил красивую черную бороду. По всем параметрам он Людмиле подходил. У него она и родила сына, и Коля стал его отцом. Людмила, используя охотничью удачу Коли, развернула бурную коммерческую деятельность. Добытые в тайге и выделанные шкурки соболя, отправляла в посылках в Ленинград, а от туда шли деньги. Жили хорошо. Однажды посылку на почте при ней вскрыли, вызвали участкового и дело передали в суд. Суд присудил по тем временам приличный штраф и Коля убавил свой охотничий пыл.
  Вскоре Мопаю закрыли. Колю с Людмилой и двухлетним сыном перевели к нам в « Комсомольскую Ордена трудового Красного Знамени» геологическую экспедицию, в Верхне-Силинскую партию поселок Тихий. В Тихом, Коля подремонтировал брошенную избушку в конце поселка на берегу речушки Силинки, там и зажили. Коля работал канавщиком, кроме того подрабатывал на оформительских работах. Хоть и вычитали с него за соболей, деньги он имел хорошие. Кроме коньяка «Плиски» ничего не пил. Коля с детства сильно заикался. Он больше слушал болтовню Людмилы, потягивая коньячок, иногда прокручивая в голове слова из песни В. Высоцкого, что жизнь хороша, и жить хорошо!..
  Бабы есть бабы. Жила бы себе, да сына растила. Людмила, из ее откровений во времена застолий, вовсе и не любила Колю. А любила кандидата из Ленинграда, и что Коля ей нужен, чтобы сына на ноги поднять, а там кандидат докторскую защитит и ее в Ленинград вызовет. Откровения эти, конечно, расползались по поселку, ну и до Коли доходили. Коля в душе переживал, но виду не показывал. В Брежневские времена гуляли часто. На работе все праздники отмечали и после работы допивали, бывало по двое - трое суток. Людмила, как член геологического коллектива, тоже гуляла, а Коля забирал из садика сына. Сам нередко закладывал, но уже в другой компании, там-то и познакомился с Зиной Рожиной. Баба, кровь с молоком, сорока лет от роду. Работала поварихой в столовой. Она Колю и наставила на путь истинный, мол, что ты за ней волочишься. «Людка тебя грязью обливает, переходи ко мне жить, я тебе сына рожу». Коля и перешел. Неделю его в поселке не видели. Говорили, что Людмила к Зинке приходила, скандал был, кто-то кого-то кипятком обварил, но после этого Людмила, вскоре, забрала сына и уехала, куда, никто не знает, может в Ленинград. Колю, после отъезда Людмилы, я встретил в поселке, спросил, как дела. Он, заикаясь, сказал, что как у Христа за пазухой живу, Как Зина обещала Коле, так и вышло, забеременела и родила на 42-ом году жизни сына - Ваньку. Коля ходил «гоголем». Полмесяца смотрины устраивал, Хорошо гуляли. И я там был, водку пил, по губам текло и в рот попадало. Но счастье было недолгое. Колю на оформительские работы отправили во вновь открывшуюся геологическую партию в поселке Снежном. Туда можно было попасть на вертолете и жилье только строилось. Зине с ребенком пришлось остаться в поселке Тихом, пока Коля обустроится. Время шло, а от Коли ни каких вестей. Но земля слухом живет. Стало до Зины доходить, что Коля на Снежном роман завел. Зина ребенка на руки и в управление, мол, что хотите, но меня к мужу отправьте. Прилетела, и правда, Коля с геологиней живет. Шум был... Бабы ругаются, а Коля к тому времени избу доделал. Зину успокоил, что де промашка вышла, изба есть, давай Зина жить и Ваньку-сына растить.
  Меня тоже вскоре перевели в поселок Снежный. Как земляка, по поселку Тихому, они меня радостно в гости приглашали. Посмотрел я, как они жили. Зина начала крепко выпивать. Здоровья у нее много, водкой ее не свалишь. Мы с Колей уже лежим, а она все сидит и Колю поносит: «Всю, говорит, - мне жизнь покалечил». Бывало, как раздерутся, все что под руку попадет, кидают друг в друга, до крови доходило. Ладно бы, но однажды она мне квиток перевода почтового показала, говорит, что он Людмиле в Ленинград деньги шлет. Коля тоже мне говаривал. Что если бы не Ванька, давно бы ушел - все Людмилу вспоминал. Такая вот у них жизнь пошла. По осени Колю на заготовку дров в тайгу направили, сухостой валить и на чурки крежевать. Работы много. Зина ему помогала, складировала распиленные чурки, чтобы кубатуру определять. Работали часто дотемна.
  Однажды после обеда вижу, Зина идет по поселку, я в «камералке» за работой сидел, мне в окно видно. Смотрю, обратно идет. Так я ее раза четыре видел. К концу рабочего дня, иду домой, навстречу Зина: - «Володя. Коли нет из тайги». Я не понял: - «Как так? Вроде еще рано - придет». Через час приходит к нам домой, и снова, мол, Коли нет, пойдем к заму и надо идти на делянку, сердце что-то щемит. Уже вечерело, я пошел за замом. Зина зашла за фельдшером, с нами пошел муж фельдшера. До подножья горы, где велись заготовки дров, мы доехали на УАЗике, а дальше пошли пешком.
  Зина сразу взяла меня под руку и постаралась отдалиться от остальных спутников. В руках Зина несла одеяло. Я спросил: «Зачем одеяло и фельдшер?» Мне, говорит, кажется, с ним что-то произошло, у него ружье, может лося ранил или на него дерево упало». Когда зашли на делянку, стало резко темнеть, на востоке по низине, через деревья прорезался свет восходящей луны. Зина явно нервничала, я чувствовал по руке. Давай, говорит, кричать, вдруг он сохатого разделывает». Мы стали кричать. Прошли несколько кладок из чурок. Зина предложила свернуть вправо в лесок. Говорит: - «Я у него не была три дня, может Коля там пилил». Светила полная луна. Мы зашли в лесок, прошли метров пятьдесят, слышим, нас зовут сзади. Вернулись, подходим, зам светит фонариком, Коля лежит лицом вниз, а на нем вершинка сухостоины. Зина отбросила вершинку и бросилась на Колю. - «Коля, Коля! Убили, убили! Как же так!». Мы с замом подняли Зину, передали ее фельдшеру и при свете фонарика начали осматривать. Коля дышал, слышен был хрип, руки согнуты в локтях, пальцы сжаты в кулаки, не шевелился. На голове открытая рана, видны следы стекающей крови. Мы перевернули его, он стал хрипеть еще сильней и больше никаких признаков жизни не подавал. Зина с ревом расстелила одеяло, мы положили Колю и попробовали нести. Одеяло цеплялось за кусты и валежины. Тогда решили взвалить Колю мне на спину, с боков поддерживать. Таким образом, дотащили его до машины и привезли в медпункт. Зина с фельдшером начали обрабатывать голову, мы остались на улице. Вышла фельдшер: - «похоже, его тюкнули по голове и больше ни царапины, и рана не похожа, что от сучка». Зам пошел на рацию, вызывать вертолет. К утру поселок окутал туман. Мы слышали, как прилетел вертолет, покружил и улетел. Сесть из-за тумана не смог. Колю погрузили на машину и отправили в город. Не доезжая до больницы, он умер. Утром, составив предварительную комиссию, пошли на делянку. Описали место происшествия, сделали зарисовки. Утром прошел дождь, но были видны следы крови в двух местах. Видно, что Коля вначале лежал на спине, а потом перевернулся или его перевернули, рядом лежало спиленное дерево без вершинки. После нас прибыла комиссия из управления. Составили акты, назначили расследование. На суде, несмотря на противоречие показания свидетелей, свели к несчастному случаю со смертельным исходом. Заму дали один год условно, за нарушение техники безопасности. Зине до совершеннолетия сына, назначили пенсию в размере среднесдельной Колиной зарплаты и обеспечили благоустроенной квартирой в городе.