Реальна только музыка

    С тех пор, как умолкли все песни, в моих ушах звучит странная музыка. Я слушаю её во все уши. Я слушаю её и не слышу. Тогда почему мне кажется, что она всё ещё есть?..
    Год назад я вернулся. Откуда? И сам не знаю. Лишь знаю одно: каждый день я жалею о том, что не ушёл тогда вместе со всеми.
    Мы сидели у большого холма, и казалось, что вершины у него нет. Местные сельские говорят, что вершиной холм уходит в иное; туда попасть – можно пропасть, ну да кого это может остановить?..
    Подъём был крутым, и конца ему, казалось, не было. Но мы всё же дошли до самой вершины, слишком гордые, чтобы бросить на полдороги. На холме – только мы, а вокруг – только небо, туман и «Глория».
- Эмиль, да ты… светишься!
- Это обман зрения. Облака сейчас вокруг нас, а значит, все мы светимся. Физика!
    Собравшись с мыслями, мы отправились осмотреть вершину на предмет мистической юдоли, в которой, по слухам, пропавшие путники остаются. Признаться, мы ожидали большего, нежели просто ущелье, – воронковидное ущелье в земле, в которое ведёт грубо высеченная из гранита спиральная лестница. Однако уже ничто, казалось, не могло отвратить нас от попытки разведать, что же кроется за деревенскими легендами.
    Я пошёл первым, без конца опасаясь оступиться на неудобных, узких ступенях. Преодолев лестницу, мы оказались в полутёмном помещении, с земляными стенами и низким потолком. На стенах висело несколько факелов, бросающих в углы комнаты глубокие чёрные тени. В таких тенях обязательно прячутся липкие страхи, имеющие обыкновение подкрадываться сзади и окутывать необъяснимым, леденящим ужасом. У стены стоял стол с компьютером, за которым сидел неподвижный, равнодушный парень в бейсболке. Пустым, рыбьим взглядом он таращился в монитор; куда?
    Мы подошли к проходу, высеченному в одной из стен. Как оказалось, он был здесь единственным. Это был узкий коридор, на стенах которого были прибиты лакированные доски, служившие перилами. Лестницы не было, зато был спуск вниз из белого скользкого камня. Из этого коридора, ведущего в непроходимую, непроглядную тьму, медленно «выплыл» молодой парень. Клянусь, таких глаз я больше сроду нигде не видел. В них светилось отчаянье, – жуткое, запредельное… К нему примешивался ужас, какого и не бывает на свете, наверное… Он – как и мы? Пришёл искать неизвестности, и действительно её нашёл? Или, как обещали сельские – попал, и пропал? Но мы ни слова от него не смогли добиться. Лицо его было белее альпийского снега, а руки – холоднее, чем айсберг. А в такие глаза лучше и не смотреть никогда, иначе просто внутри умирает что-то, и хорошо, если это «что-то» было всем… 
    Неплохо бы вызвать скорую. Мобильник не ловит связь…Анхель раздобыл телефон у сидящего за компьютером, и остался вызывать местных врачей. Остальные же начали спускаться по скользкому спуску, держась за поручни. Первым спускался Оливер, за ним – я. Медленно, шаг за шагом, мы скользили в тёмную неизвестность… Сзади что-то ухнуло: Оливер поскользнулся, выпустив перила из рук, но успел схватиться за меня.
- Стойте! Оливер сорвался! – завопил я идущим впереди меня, скользящим вперёд спиной. 
    Все замерли. Оливер старался по миллиметру встать на ноги, ухватившись за перила, но его руки разжались, и он исчез в глубине. Все заспешили обратно, а я на секунду задумался – куда?
    Если Вы – прагматичный и правильный, Вы меня не поймёте. Решив пренебречь здравым смыслом, я заскользил вниз. Руки ныли, ноги затекли, вокруг меня сгущалась тьма, ничем уже не освещённая, но я упорно продвигался дальше. Вскоре я, порядком обессилев, добрался до конца спуска, оказавшись на узком скалистом выступе. Здесь наконец можно передохнуть.
    … Есть только путь наверх, а вокруг – широкая пропасть, на дне которой плещутся быстрые, тёмные воды. Мрачное, стеклянное небо гулко отражало тяжёлое, атмосферное пение. Оно доносилось отовсюду, и кажется, что и я пел вместе с ним. Похоже на мессу. Похоже на плач. Похоже на реквием?
- Послушай. Так звучит Смерть.
    Рядом со мной на большом камне сидел старик. Крепкий, высокий, с пепельными волосами. Мы пришли вместе?.. Впрочем, я не удивился его внезапному присутствию. Атмосфера подавила мои реакции.
- Я так и думал, – ответил я.
- Все они живы. Просто мертвы.
- Откуда ты знаешь?
- В какой-то мере я сам хороню их.
- Не понимаю.
- Я знаю, – старик обнял руками поджатые колени. – Сельские правду говорят, Эмиль. Сюда попасть – значит пропасть. Люди, которые приходят сюда, умерли для мира. Они продолжают свой путь, туда, где нет предела; многие срываются, оставаясь навечно, у них есть только музыка.
- То есть?
- Вначале было Слово? Вначале не было Слов. Была музыка. Она есть в каждом из нас, и каждый из неё одной только создан. В каждом – своя мелодия. Когда человек умирает, он дополняет симфонию. Ту, в которой ему суждено остаться. Сейчас ты слышишь Смерть. Ты слышишь её во всём, и всё – в ней. А есть ещё Жизнь, Свет и Тьма, Сила и Ничто. Да много, что ещё есть.
- В чём разница между ними?
- Разница? – тут старик задумался. – В каждом из вас. В тебе тоже. Кем ты был? Как ты был? И кто ты теперь? Все эти люди, которых ты слышишь сейчас – их души живы, но их удел – смерть. У них есть только музыка, и этой музыкой они оплакивают свои души. Они были слишком ничтожны как для греха, так и для добродетели. Проще говоря, это – анабиоз.
- Остальные?
- Остальные живут. Они могут так много! Несут в мир радость и злость, воодушевление и апатию, счастье и горе, грех, раскаяние и печаль. Да всё, что понимается под собирательными образами Добра и зла. Это как коллективное бессознательное.
- Это ты сейчас о людях?
- Не только. Вселенский разум. Ты знаешь, многие религии твердят: «Бог есть везде, и всё – в Нём, и каждый из нас подобен Богу». В какой-то мере они и правы. Каждый из вас – частичка Всего-На-Свете, и Тем-Кто-Ты-Есть, определяется Бог. Всё есть равновесие.
- Получается, каждый, живущий на свете – словно грамм на чаше весов?
- Конечно. Только не каждый сразу поймёт это. Есть люди, несущие Свет. Ты знаешь этих людей. Это врачи, меценаты, благотворители, миротворцы. Есть люди, несущие Хаос, и ты тоже слышал о них. Это диктаторы и убийцы, палачи, Гитлеры и Борджиа, и масс-медиа… Тоже, своего рода, массовый психоз. Но есть ещё третьи. Это люди, изначально мёртвые внутри. Они ничего не несут. Не светят и не греют, но и не разлагают общество. Но они отнюдь не пустые ничтожества, как принято думать. Это тоже, своего рода, анабиоз при жизни. Их время приходит, когда они умирают и приходят сюда. Они, скажем так, накопители. Они впитывают в себя очень многое, а потом забирают с собой. Они очень сильны в плане того самого «коллективного бессознательного». Вообще, здесь у каждого свои шансы.
- Шансы на что?
- Умереть. Нести Свет. Нести Тьму. Нести Силу, Веру или Раздор. Немногие доходят до Покоя. В быту Покой называется Раем. Там остаются души людей, которые верят. Не в судьбу, не в Бога. В себя. В свои идеалы.
- А если они неверны?
- А нет правильного. И неправильного тоже нет. Видишь ли, есть много различных вариантов решения. Есть только то, что ты сделал, и ради чего. Есть много парадоксов, вроде «лжи во спасение» или «священной войны». Главное, только себе не лгать, это хуже всего на свете.
- Ты говоришь о Рае. А кто попадает в Ад?
- А нет Ада. Он уже в каждом из вас. Это когда ты себя позабудешь. Сам себя разрушаешь в угоду чему-либо. И уже неважно, что это будет – шаблоны, стереотипы, твой прошлый опыт. Хотя, не об этом думать-то надо.
- А о чём?
- Прежде всего, у каждого в жизни своё «задание», своя жизненная цель, к которой нужно идти. В глубине души эту цель осознают все. Но, к сожалению, большинство глушит в себе этот Зов, следуя социальным шаблонам, выдуманным не для него. Своей цели нужно следовать, хороша ли, плоха ли.
- Даже если цель – нести Тьму?
- Даже, если так.
- Кажется, я начинаю понимать. Но всё же – что с теми, кто здесь, в Смерти, почему они ничего «такого» не делают?
- Они делают. Но это сложно объяснить. Сомневаюсь, что это нужно.
- Но я…
- Нет, Эмиль. Скажи, ты отдохнул?
- Кажется, да.
- Тебе нужно уходить. Скажу лишь одно: к Жизни движется только тот, кто от Смерти может уйти, крепко стоя на твёрдых ногах. Вот, смотри, – старик указал на пропасть, у края которой высились узкой полосой столбы, закреплённые цепью за что-то высоко вверху. Они приходили в движение от каждого, даже небольшого порыва, издавая грохот столкнувшихся горных лавин.
- Как?
- Очень просто, Эмиль. Ступай по этим столбам, да смотри не сорвись. И не расплескай стакан воды, – тут мне был вручён высокий гранёный стакан из прочного стекла.
    Старик отошёл от меня, и его просто не было больше. Обман зрения?.. Возможно. Но как же тогда – стакан?
    Я шагнул на первый шатучий столб, и лишь сейчас осознал, что будет непросто. Столбы раскачивались, мои шаги становились всё шире, и идти становилось всё тяжелее. Пройдя большой отрезок пути, я обернулся. Выступ скалы, на котором я сидел, – растаял в тумане, а столбы, по которым я прошёл – рухнули в пропасть, оплаканные голосами усопших. Возврата не было. Я продолжал свой путь, держа равновесие и крепко сжимая в руке стакан, из которого расплескалась почти треть воды. Но вот забрезжил край пропасти, и с каждым шагом всё тише и жалобнее пели голоса душ. С последнего расшатанного столба я спрыгнул на землю, и каркасы опор обрушились. Пропасть окутал туман. Я сел на землю и отхлебнул из стакана; воды осталось наполовину. Огляделся вокруг: было холодно. Лёгкий ветер, сырой туман. Это как Лондон, это как Питер. И очень тихо, звенящая, кристальная тишь. Меньше всего мне сейчас хотелось нарушить этот звуковой вакуум. Когда не видно ничего и не слышно – тогда особенно чувствуется, что есть на свете что-то незыблемое, от чего люди отвлекаются внешними соблазнами.
    Тишину озвучил кто-то другой. Тот, кого я не видел.
- Твой стакан наполовину полон или наполовину пуст?
- Его надо разбить, – ответил я.
- Не смей. Ты нарушишь музыку.
- Музыку? Но здесь тишина!
- Тишина – это тоже музыка, – возразил Тот, Кого я Не Видел.
- Не понимаю, – ответил я. – Я слышал Смерть. Их музыка похожа на реквием.
- Тишина – это музыка ушедшего пения. Вслушайся!
    Я прислушался. Звон хрусталя. Шум прибоя. Шёпот волны в морской раковине. Всё – ни в чём, и ничто – в этом тихом мороке.
- Кто здесь? Смерть сказал мне, что у всех есть мелодия. А тишина…
- Тишина – это тоже музыка, – повторил голос. – Здесь обитель мертворожденных душ. Смерть наверняка должен был рассказать тебе о них.
- Он сказал, что они собирают какой-то опыт.
- Верно. Понимаешь, они, впитав в себя всё мирское, приходят сюда. Они, своего рода, Вселенское Всё. Разум, Знание, Воля Божья, Информационное Поле, Сила, Власть и Завет, – называй, как хочешь. Они растворяются без остатка, чтобы ни капли Опыта не пропало зря. Поэтому здесь так пусто и тихо. Когда произойдёт определённое равновесие, произойдёт выброс энергии, придёт новый Мессия. Начнётся новая эра, и человечество выйдет на новый уровень.  Но сейчас очень мало мертворождённых.
- Скажи, почему говорят, что люди, не верящие в религию, – мучаются в Аду?
- Для начала, Эмиль, стоит понять, что между религиями и Богом – немного общего. Далеко не всё, что несут священнослужители, – есть истина. Что же касается Ада – это не от религий. Это от того, чего ты ожидал, что ты ради этого сделал, и что получил в итоге.
- Похожие вещи мне говорил Смерть.
- Не удивительно. В этом он разбирается куда лучше меня.
- И Ад действительно вечен? Из него нет спасенья?
- Всё зависит от того, насколько тебе хватит раскаяния и терзаний.
- Выходит, что Ад – это совесть?
- Конечно.
- Но если она молчит?
- Она ни в ком не молчит, Эмиль. Хотя, я понимаю, о чём ты. Эти люди идут в армию Тьмы, вершат злые дела. Впрочем, Ад можно искупить равноценными поступками Света. Тогда Вечности для тебя просто уже не будет.
- Человек судит себя сам. Так выходит?
- Так. Но ты должен теперь продолжить свой путь.
- Мне нельзя остаться?
- Нет. Следуй за мной, я укажу тебе путь.
    Я встал с обрыва и прислушался.
- Сюда! – голос звал меня.
- Сюда! – он раздавался со всех сторон.
- Сюда! – я слышал его снова и снова.
- Сюда! – и не следовать за ним было невозможно.
    Я вышел к обрыву, в котором не было видно дна. И в нём никто не пел, как у Смерти. Лишь узкий подвесной мост без перил покачивался над пропастью.
- Боишься? – шепнул мне голос.
- Даже не знаю.
- Помни, тебя хранит Вера. В себя.
- Постой! Ещё одно… Как получается, что когда человек просит помощи Бога, он получает её? Это души мертворождённых помогают ему?
- Нет. Он сам себе помогает. Он просто верит, что он – не один, пока Бог с ним. Это даёт ему силы.
- А молитва?
- Молитва есть лишь установка. С ней он знает, что идёт к тому, что закрыто для многих других.
- Значит, Бог и люди никак между собой не связаны?
- В том плане, который ты имеешь в виду – нет. Однако, не забывай, что каждый из вас подобен Богу. А теперь иди. Крепкой Веры тебе, ибо долог будет твой путь, и непросто будет пройти его.
- А если я не дойду? Что, если я сорвусь вниз?
- Тогда ты вернёшься в Смерть; тем хуже для тебя! И, знаешь, тебе лучше не начинать свой путь, коль так легко ты себя позабыл.
- Не позабыл, нет! Я обязательно дойду. Я знаю. Я верю.
    Гулким шлепком Голос исчез из диалога, а я шагнул на подвижный подвесной мост. Я чувствовал себя канатоходцем, и особенно остро – пустоту, как вокруг, так и позади, где обо мне только что позабыли. Несколько минут осторожных шагов показались мне вечностью. Впереди забрезжил огонёк, и я почувствовал воодушевление. Зашагал быстрее, смелее. Мост зашатался под ногами, но я лишь смотрел на огонь, манивший меня. Спустя ещё несколько минут, я почувствовал под ногами твёрдую землю.
- А теперь обернись, – я услышал голос мужчины. Абсолютно земной и реальный, без гулкого эха.
    Я обернулся. Туман над пропастью рассеялся, и я увидел, что мост был значительно шире, и имел высокие перила.
- Как так? – не поверил я своим глазам.
- Это и была твоя вера. Она хранила тебя. Ты не видел, иначе это было бы слишком просто.
    Земля поглотила всё – и туман, и пропасть, и мост. Вокруг был густой лес, и тихонько, вполголоса, – песня под гитару. Так поют менестрели. Я обернулся: так и есть. Огонь жадно облизывал сухие ветки, а вокруг сидели кружком самые обычные люди. Их песня показалась мне проще всего на свете, и даже слова как будто знакомы. Но было что-то ещё. Это вроде укрощённой силы, скрытого могущества…
- Садись к нашему огоньку, – пригласил человек, похожий на лесника.
- Спасибо, – я сел, поджав ноги.
- Поздравляю с невозвращением, Эмиль.
- Спасибо… А вы… Такие же «невозвратившиеся», как и я?
- Нет. Мы здесь вроде встречающего комитета.
- А где же другие души? Ведь я не единственный, кто дошёл сюда?
- Конечно же, не единственный. Есть много подобных душ. Но ты их не видишь, как и они тебя. Здесь у каждого свой путь.
    Лесник протянул мне ветку, на которую были нанизаны куски сала вперемешку с мясом.
- Подержи в огне, да поешь. Голодный ведь, вон уже синий весь. А потом костерок-то затушим, да картошки в золе напечём.
    И тут я вспомнил, как в детстве мы с отцом вот так же ходили в лес, он учил меня разводить костёр, жарил в огне хлеб и сало. И не было в моей жизни ничего вкуснее, чем горячая картошка в чёрной золе, почерневший хлеб и золотистые хрустящие обрезки сала, которые я случайно уронил на золу в край костра.
    Костёр погас. Картошка горячо дымилась в деревянной миске, а вокруг передавали из рук в руки железную кружку – не с водкой, нет, – с горячим клюквенным вином.
- Эмиль. Послушай… Как мы уже сказали тебе, мы здесь – как встречающий комитет. А если ещё точнее – пропускной пункт. Мы – последний предел перед Раем и Распределением.
- Рай – он же Покой?
- Верно. Но не все проходят туда, к сожалению.
- Это я знаю. А что такое Распределение?
- Это как старообрядческие «смотрины». Тебя определят в одну из Армий, где ты будешь лишь частью одной из Сил. Но мы не пропустим тебя.
- Почему же?
- Ты вернёшься назад. Погляди на себя, – мне протянули зеркальце, в котором я увидел человека за пятьдесят.
- Но ведь я моложе!
- Это не совсем ты. Видишь ли, у каждого есть душа, которая даётся лишь раз… Рождаясь на земле, она проживает часть своей жизни, медленно, постепенно старея. Нужно прожить много жизней, чтобы твоя душа постарела и «умерла». Ну, или достигла того «предела», после которого ты куда-нибудь попадёшь. Твоя душа стара, но ты ещё многое должен понять.
- Что?
- Не знаю, – просто сказал человек, пожав плечами.  – Но ты иди, Эмиль. Я провожу тебя.
    По узкой лесной тропинке мы вышли к мосту. Невысокий, деревянный, полукругом возвышался над широкой рекой, на другом берегу которой клубился туман.
- Прощай, Эмиль. Ты, главное, себя не забудь.
    Провожатый ушёл обратно, не сказав больше ни слова, а я, постояв ещё немного на берегу, шагнул на мост. Вступая в густой прибрежный туман в конце пути, я снова услышал музыку. Она была похожа на пищание старых модемов, если кто помнит… А я на секунду зажмурился, и снова открыл глаза. Вокруг себя я увидел больничную палату, а над ухом назойливо пищал аппарат.  Как я потом узнал – я «просто упал в яму», но друзья вытащили меня и доставили в больницу. Там я провалялся в коме чуть больше двух месяцев, а теперь вот – очнулся…
    С тех пор в моей жизни переменилось очень многое, если не сказать «всё».
    Неизменным остаётся только одно: я часто слышу музыку. Я был неправ, разделяя миры на «тот» и «этот». Весь мир един, и так много Сил окружает нас!
Можно долго спорить, какой мир в итоге реален. Тот, в котором мы живём, или тот, куда в конечном итоге стремимся. Да и важно ли это? Возможно, оба они – иллюзия.
Реальна только музыка…